Прослужив всю жизнь на Даугане, где до КСП надо было на лошади ехать и ехать, Яков никак не мог привыкнуть, что здесь, всего в каких-нибудь трехстах метрах от комендатуры, за узкой речушкой, начиналась уже сопредельная сторона.
Полковник Артамонов и сопровождавшие его начальники подошли к контрольно-следовой полосе.
Наряд вынырнул из ночной мглы, отрапортовал:
— Товарищ полковник...
Артамонов жестом велел молчать. Некоторое время все напряженно всматривались в темноту.
Кайманов первым заметил слабый огонек, тронул полковника за рукав. По ту сторону речки Ак-Су, под горой, то появлялся, то пропадал светлячок — пламя то ли каганца, то ли свечи.
— А ну, спроси по-ихнему, в чем там дело, — сказал полковник.
— Ун кия лёу? — вполголоса произнес Яков по-курдски, что означало: «Кто идет?»
— Не стреляйте, свои... — ответил по-русски голос, показавшийся Якову знакомым.
— Ничего себе «свои»! — возмутился полковник. — А ну выходи! Посмотрим, что ты за свой!.. Кто такой?
— Ичан Гюньдогды, товарищ полковник...
— Давай иди сюда, Ичан Гюньдогды, — с явным облегчением в голосе строго приказал Артамонов.
Когда тот подошел в сопровождении закутанной в платок женщины, спросил:
— Ты что ж это через границу, как через свой мелек, туда-сюда гуляешь? Да как ты мог даже посметь? А?..
Ичан, пропустив впереди себя перепуганную Дурсун, негромко ответил:
— За женой ходил, товарищ полковник...
Артамонов приказал солдатам конвоировать задержанных, шагая рядом с начальником заставы Харитоновым, сделал вид, что не заметил, как немного отстали Яков и Барат.
— Что, Ёшка, такой невеселый? Что случилось? — спросил Барат, когда их не могли услышать остальные.
— Многое случилось, — ответил Яков. — Сам знаешь, такая полоса... Уезжаю в командировку, надолго...
По негромкому возгласу «вах!» Яков догадался: Барат понял его.
— Ты, пока я буду ездить, — сказал Яков, — навещай Ольгу, детей. С Атаджана глаз не спускай... Я обещал ему помочь устроиться в ФЗО. Выполнить свое обещание не успел...
— Да ты что, Ёшка, уж не за решетку ли собрался? — испуганно спросил Барат.
— Сказал — в командировку. Тебя небось тоже к следователю таскали?
— Пусть таскали! Что было, то и сказал! Тебя-то в чем обвиняют?
— В связи с Флегонтом и Клычханом.
— Вах! Какой дурак это придумал? Какие связи могут быть с проклятым врагом?
— Придумали... Еще и фотокарточки заготовили... Пока разберутся, что к чему, время-то и пройдет...
— Ничего не пройдет! — горячо возразил Барат. — Да я весь Дауган подниму! К самому генералу Емельянову, начальнику войск, пойду!
— То-то ему без нас с тобой дела не хватает, — заметил Яков.
— А я вот сейчас полковнику Артамонову скажу!.. Товарищ полковник!
— Ты что надумал? Молчи... — начал было Яков, но Артамонов уже услышал:
— Кто шумит? Что там такое?
Яков попытался удержать Барата, по тот решительно вырвался.
— Погоди, Ёшка, тебе я потом расскажу...
В несколько прыжков он догнал полковника Артамонова.
— Товарищ полковник, доверьте мне, Амангельды и Лаллыкхану... — услышал Яков первую фразу его страстной речи.
Барат понизил голос, и Яков слышал теперь лишь отдельные слова, обрывки речи. Барат толковал о бригадах содействия, раза два упомянул Флегонта и Аббаса-Кули, потом, видимо, стал говорить совсем тихо. Слов Яков уже не различал. Да и не до Барата ему было сейчас. Слишком непростым было задание, которое он получил от командования, — найти резидента — «не знаю какого», «не знаю где»... Вместе с ним, по всем данным, пойдет Ичан, Сейчас никто не скажет, можно ли доверять Ичану: границу-то он нарушил!
Еще недавно Ичан пользовался неограниченным доверием, участвуя в сложном поиске, обнаружил местопребывание Белухина, за что удостоен был награды, а сейчас он — нарушитель государственной границы, и срок ему могут дать немалый... Но в том задании, какое дал Якову полковник Артамонов, Ичан очень мог бы помочь. Сам Кайманов не допускал мысли, что Ичана кто бы то ни было мог завербовать. Почему он должен подозревать Ичана, когда тот на деле доказал свою стойкость и преданность, принимая тяжкие муки в застенках Фаратхана?.. Врагу Ичан никакие сведения не передал, пропаганду против своих не вел, через границу ходил за женой... Квалифицируется это как бытовое нарушение границы, за что Ичана, может быть, даже и не наказали бы, если бы он не пребывал так долго на той стороне, у Фаратхана... Если бы...
Яков только сейчас подумал, что его собственные дела не так уж блестящи. В случае успеха он реабилитирует себя. А если неудача? Или в результате расследования Вартанов будет настаивать на аресте? В руках-то следователя не что-нибудь, а фотодокументы! Попробуй докажи, что эти фотографии ничего не значат по сравнению с тем, что Яков сделал для охраны границы, для своего государства, своего народа...
— Только разрешите, товарищ полковник... — донесся голос Барата.
«О чем он просит Артамонова?»
— Хорошо, подумаем, — ответил Аким Спиридонович. — Доложу начальнику войск.
«А Барат на что-то серьезное замахнулся, если даже полковнику санкция генерала нужна, — подумал Яков. — Интересно, на что».
Все подошли к зданию комендатуры. Из-за мощных глинобитных подкосов, подпиравших торцовые стены, где был вход и выход, помещение, в котором разместилась комендатура Лоук-Секира, называли «метро». Но подкосы эти говорили еще и о том, что в сейсмическом отношении район этот, как и сам Ашхабад, был не очень благополучным.
Едва они вошли в здание комендатуры, у входа раздались торопливые шаги, в дверь постучали. В канцелярию комендатуры заглянул Самохин.
Полковник Артамонов вышел к нему и прикрыл дверь, но небольшая щель осталась, и Яков краем уха слышал весь разговор между полковником и Андреем.
— Товарищ полковник! Что же это происходит?! — горячо заговорил Самохин. — До каких пор наши враги нашими же руками будут убирать лучших людей?
— Тихо, Андрей Петрович, тихо... Никто и не собирается убирать лучших людей, да еще нашими руками. Откуда ты взял?
— Меня Барат срочно вызвал сюда по телефону, — сказал Самохин. — Неужели обвинения против Кайманова так серьезны?
— Какие обвинения? Твой Барат, как всегда, зря панику поднимает.
Полковник прикрыл дверь, в коридоре наступила тишина, потом донесся голос Андрея:
— Но ведь эти проклятые фотографии уже по рукам ходят! Для какого-нибудь ретивого следователя благодатный материал...
— Ты как все равно первый год у нас служишь, — донесся голос полковника. — Как будто можно свалить Кайманова какими-то фотографиями... Кайманов есть Кайманов. Дешевой провокацией его не возьмешь. Раз враги так ретиво вокруг него суетятся, значит, крепко он им насолил. Но учти и запомни: в какие бы переплеты Кайманов ни попадал, как бы трудно ему ни было, он всегда нацелен на врага и в любую минуту готов его поразить. За это-то и хотят его уничтожить... Только мы не дадим...
Яков почувствовал, как теплое чувство к Артамонову охватило его, стало даже неудобно слушать дальше полковника.
— Кайманов — талант, — продолжал за дверью Артамонов. — А любой талант рождается раз в сто лет... То, что раскроет Яков, никто не раскроет, что он может сделать, никто не сделает. Так неужели паршивая провокация что-то может для нас значить?!
— Мне-то разрешите подстраховать? Одному все равно трудно справиться, какой бы он ни был талант...
— Ты со своим личным составом включен в поиск, инструкцию получишь...
Раздался шум подъехавшей машины, голоса удалились. Яков неторопливо вышел в коридор. Ни Артамонова, ни Самохина здесь уже не было. Лестные слова полковника заставили Якова еще больше почувствовать ответственность, какую он взвалил на себя, взявшись за эту «версию Атаджана». Полковник в чем-то был прав: все, что происходило сейчас с Яковом: неудачное начало службы на Лоук-Секире, канитель с Ичаном, — ощущалось как досадная проволочка, отвлекающая от срочных и нелегких дел, требующих всех его духовных и физических сил.
