Тем временем Ипполита и Геракл расположились в палатке на корме и с восхищением пожирали друг друга глазами. Царица была рослая, уверенная в себе красавица, с удовольствием демонстрировавшая герою свои прелести. Боец Геро зачаровал ее игрой мышц и детским простодушным кокетством. Но она не знала, что его привлекает больше: ее грудь или ее золотой пояс. В знак доброй воли Ипполита сняла драгоценный подарок Ареса и сложила его к ногам гиганта. Геракл сразу воспрянул духом. Его сердце перестало разрываться между алчностью и желанием. Он протянул к Ипполите руки, и через секунду любовники уже сплелись в щедрых объятиях.

Крики и звон оружия долетели до палатки не сразу. А когда герой и царица расслышали их, то еще некоторое время не могли оторваться друг от друга. Влажные ладони Геракла пару раз скользнули по влажному лону Ипполиты, прежде чем гигант высунул голову из-за полога.

То, что он увидел, привело бойца в бешенство. Туман почти рассеялся. На широкой полосе пляжа шло настоящее побоище между макронейцами и теснившими их амазонками. Дикие женщины визжали и размахивали клинками. Юноши, прибывшие на праздник без оружия, отбивались кто палками, кто голыми руками.

— Измена!!! — закричал Геракл. В его голове помутилось от гнева. Еще секунда — и священное безумие вновь всколыхнулось в бойце.

Лицо, которое Ипполита увидела, когда полог палатки опять упал, уже не было лицом ее любовника. Побелевшие губы тряслись, глаза выпучились, как у кликуши, из груди вырывался нечленораздельный рев. Геракл сомкнул ладони на шее женщины, и она не успела ни вскрикнуть, ни потянуться к оружию. Позвонки хрустнули, волосы рассыпались по палубному настилу. Гигант уже соскочил на берег и, размахивая палицей, вступил в бой.

Амазонки не выдержали его ударов и побежали. Но преследовать их не было смысла. Из-за холмов в любой момент могла выскользнуть им на помощь сотня-другая всадниц. Оставшиеся в живых макронейские юноши поспешно взобрались на палубу и, оттолкнув корабль веслами от берега, подняли парус. Геракл сбросил тело Ипполиты за борт, а пояс перекинул себе через плечо. Так сбылось пророчество Аполлона, которое он выкрикивал среди амазонок на берегу. Солнечный бог восстановил Андромаху в правах царицы и обещал при случае вернуть украденную реликвию.

— Ты даже не представляешь, — сказал он ей вечером, когда костер на побережье уже горел, — как я рад вернуться сюда! Такая глушь.

Феб смотрел на смуглое небо, слушал стрекот цикад в сухой траве, и постепенно на душе у него становилось легче. Здесь, на краю земли, казалось, что боги не вспоминают о нем.

— Ты когда-нибудь хотела стать кем-то другим? — спросил он у царицы.

— Я? — переспросила женщина, снимая с палочки жареную саранчу и протягивая ее лучнику. — Да, однажды. Очень давно.

— Ночь длинная, — подбодрил ее Аполлон. — Рассказывай.

Андромаха натянула войлочный плащ до самого подбородка.

— Макронейцы, — сказала она, — приезжают к нам каждый год. Я тогда была еще совсем девочкой, и вот первый раз мы с подругами отправились на праздник. Мы от всего шарахались и поминутно хватались за ножи. А над нами смеялись и наши постарше, и макронейцы. Там был один. Не с Макронея. Троянец. Гость наших гостей. Они взяли его показать амазонок. Он не смеялся. Просто подошел ко мне, взял за руку и сказал: «Пойдем». И я пошла, как ребенок за матерью. Если б ему вздумалось увести меня на край света, я бы даже не стала спрашивать, куда мы идем. Но он не мог ни остаться, ни взять меня с собой. — Андромаха вздохнула. — Он был царевичем, и долг звал его домой. Без лишней обузы.

Феб заметил, как женщина грубым пальцем смахивает слезинку с нижнего века.

— С тех пор много воды утекло, — закончила она. — А вот всего один раз в жизни было так, что я захотела сменить седло на прялку и стать просто женой.

Оба помолчали. Солнечный бог пожевал травинку и сплюнул.

— Как там звали твоего троянца? — спросил он.

— Гектор, — еще не понимая хода его мыслей, отозвалась женщина.

— Гектор, Красивое имя. — Аполлон уже встал, отряхивая ладони от песка и явно собираясь уходить.

— Почему ты не можешь задержаться на одном месте? — с укоризной спросила царица.

— Я же солнце, — пожал плечами Феб. — Бегу по небосводу. — Он поднял руку. — Прощай, женщина. — Его золотые глаза сощурились, и через секунду лучник растаял в темноте.

Сахарные стены Трои отражались в спокойных морских водах. Солнечный бог приблизился к зеленой вершине горы, господствовавшей над городом. Его внимание привлекло теплое золотое свечение трех точек. Огоньки переливались среди листвы, и вскоре Феб различил в оливковой роще на пологом плато женщин, жарко споривших о чем-то.

Приняв свой любимый облик — маленькой серой мыши, — лучник скользнул среди камней и притаился, желая увидеть всю сцену. Перед ним были Геро, Афина и Афродита — три ипостаси Великой Матери, рвавшие друг у друга из рук золотое яблоко.

— Я самая красивая! Нет я! Нет я! — кричала каждая.

При этом спор был лишен всякого смысла, ибо дерущиеся богини составляли одно существо. Феб чуть не окликнул их. Но небожительницы тем временем решили обратиться на суд к простодушному пастуху, дудевшему невдалеке на свирелке. Пастух был поражен такой честью, живо разогнал коров и благоговейно принял из протянутых рук золотое яблоко. Богини на миг застыли перед ним в самых соблазнительных позах, но долго не выдержали бездействия и начали склонять судью каждая на свою сторону.

— Пастух, эй, пастух, — зашептала Геро заговорщическим голосом. — Я сделаю тебя самым могущественным в мире. Будешь ходить в золоте, есть на золоте, обращать в золото все, что увидишь.

Афине претил столь циничный подкуп.

— Ты так и так будешь правителем, — хмыкнула она. — Как только спустишься в Трою. А твое богатство можно будет измерять сказочными доходами этого города. — Паллада кинула на соперницу презрительный взгляд. — Так что Геро тебе ничего не предлагает.

Озадаченный пастух шмыгнул носом. Он не понимал, каким образом может стать правителем великого города.

— Я дам тебе больше, — продолжала Афина. — Мудрость и справедливость — вот мои дары. Они помогут тебе спасти твой народ от любого несчастья.

Кажется, парень одурел от обещаний. На взгляд Аполлона, он был чересчур прост, чтоб по достоинству оценить щедрость богинь. Афродита стояла в сторонке и бесстыдно кокетничала с пастухом. Она поманила его пальцем и, понизив голос, сообщила:

— Я подарю тебе любовь самой прекрасной женщины в мире.

— А… она будет похожа на тебя? — протянул пастух, пялясь на обнаженные прелести Урании.

— Она будет полным слепком с меня. Разве что смертная.

Пастух лизнул яблоко, на мгновение задержав его у губ, а потом не раздумывая протянул прекрасной обманщице.

«Дурак! — чуть не закричал Феб. — Ты погубил себя. Остальные две тебя не простят!»

Они не простили сразу. Афина стукнула копьем о землю, и несколько коров с жалобным мычанием провалились в разверзшуюся трещину. Геро запустила в ближайшую оливу украденной у мужа молнией, и дерево вспыхнуло. Смеясь их бессильному гневу, Афродита прижала к губам яблоко в том самом месте, где его поцеловал пастух, скрепив тем самым их договор.

— Помни, самая прекрасная… — прошептала она, прежде чем исчезнуть.

Феб тоже не стал задерживаться в роще. Зачем? Он видел достаточно, чтоб понять: на Олимпе решено погубить Трою.

Ниже по склону послышались голоса, и Аполлон вороном взмыл над оливами. Он увидел небольшой отряд воинов в легких бронзовых доспехах. Они взбирались по склону, закинув круглые пятнистые щиты за спину и явно не ожидая нападения. Их предводитель — рослый детина в круглом шлеме, украшенном клыками кабана, — вел себя скорее как следопыт, чем как военачальник. Он поминутно нагибался, разглядывал дорогу и время от времени отдавал солдатам приказания то пошарить в кустах, то взобраться на дерево и вытряхнуть старое воронье гнездо. Такое поведение показалось Фебу любопытным.