— Подбери челюсть! — крикнул ему Аполлон. — Оторвется.

Это была реальная угроза: высохшие кожа и мышцы уже едва удерживали кость.

Друзья забрали диск из пещеры и отправились на ровную площадку. Это был широкий мыс, выдающийся на север. Отсюда долина открывалась как на ладони.

— Хорошо, что нет ветра, — бросил Аполлон, — тарелку не унесет.

Но ветер появился, стоило начать кидать. Благо тяжелый золотой диск не испытывал никаких помех. Он со свистом резал воздух, перелетая от одного игрока к другому. Аполлон отметил про себя верный глазомер и точные удары юноши. «Пора приучать его к луку», — решил он. Давно не игравшему Фебу пришлось туго. Он даже пару раз сжульничал, усилием воли притянув тарелку к своим намагниченным колдовством пальцам. Но Гиакинф ничего не заметил. «Честный малый!»

Диск резал ветер, а ветер никак не мог овладеть им. Это веселило друзей.

— А ну-ка, Зефир, прибавь силенки! — крикнул Аполлон, подскакивая и ловя тарелку.

— Включайся в игру! — вторил ему Гиакинф. — Что же ты?

На мгновение Аполлону показалось, что во время следующего броска диск ненадолго застыл в воздухе, словно чья-то невидимая рука перехватила его на полдороге. Отчего-то сердце его сжалось, он расхотел бросать.

— Давай! — Раззадорившийся Гиакинф тяжело дышал.

— У меня заболела голова, — скривился Феб. — Пойдем домой.

— Еще немножечко! — взмолился мальчик. — Последний разок!

— Ладно.

Лучник кинул, как отмахнулся. Не впол, а в четверть силы. Ему и не могло прийти в голову, что диск полетит с такой скоростью, по дуге гораздо более низкой, чем он хотел. Гиакинф не успел увернуться. Не успел даже вскрикнуть. Но успел испугаться. Аполлон ясно увидел это в его расширившихся глазах. Тяжелый диск ударил мальчика прямо в лицо. Кровь брызнула во все стороны. Гипербореец закричал.

Он не знал, сколько стоял вот так и орал, не в силах осознать, что произошло. Он только что своей рукой убил Гиакинфа. Гиакинфа? Гиакинфа!!! И все сначала, на новом вздохе, с утроенной силой. Наконец Феб повалился рядом с телом своего любимца и начал гладить его взмокшие от крови волосы.

— Ай, ай! Ай, ай! — причитал он и тут заметил, как по рукам и ногам мальчика скользят неуловимые прозрачные струйки воздуха.

— Ты? — выдохнул гипербореец и вцепился Зефиру в хвост. — Ты, гадина?

Ветер задул и затрещал перепончатыми крыльями, стараясь вырваться. Но в Аполлоне проснулся солнечный бог, его ладони обжигали, а кулак невозможно было разжать.

— Зачем? — прохрипел он. — Говори! А то сожгу.

Ветер нельзя сжечь. Но можно скомкать и затолкнуть в сосуд, а тот, в свою очередь, выкинуть в море, зарыть в земле, похоронить среди вечного забвения. Все это Феб пообещал Зефиру, если тот не развяжет язык. Лучник с такой яростью хрустнул суставами пальцев, что ветер понял: еще немного — и ему оторвут крылья, как бабочке.

— Ну хорошо! Хорошо! — зашипел он. — Зевс послал меня. Он не терпит, что б у кого-то что-то было лучше, чем у него.

— Завистливый демон! — простонал Аполлон. Впервые со времени гибели Асклепия ему захотелось вцепиться в кудрявую бороду Зевса и разорвать ему зубами горло. Тыльной стороной ладони Феб вытер мокрое лицо, намотал ветер себе на кулак и, вскинув тело Гиакинфа на руки, понес к пещере. Из раны на голове мальчика текла кровь. Везде, где падали ее тяжелые темные капли, из травы поднимались белые как снег цветы с красными рябинами на лепестках.

На этот раз Марсий не сказал ни слова. Его глупая голова смотрела с дерева широко выпученными глазами, и в них читалось сожаление. Рапсод сочувствовал своему убийце: он ведь не хотел! Но с другой стороны, разносчик смерти всегда остается собой. Таков его рок. Лучник снес голову Гиакинфу, играя. Шутя и пересмеиваясь с собственной жертвой.

Аполлон взял золотой диск и, размахнувшись, расколол его о камень. Половину он выбросил в пропасть, а у другой старательно выломал середину, так что она стала похожей на серп с зазубренными краями. На золоте все еще темнели пятна крови Гиакинфа.

— Передай это Зевсу. — Феб разжал кулак, и освобожденный Зефир выскользнул на волю. — Он поймет.

Притопив лодки на мелководье, пираты двинулись вверх по склону. Пленники шли в хвосте процессии. Их даже не связали — здесь некуда было бежать. Вокруг простирались совершенно дикие места. Меотийское побережье, изрытое бухтами с множеством пещер и гротов, предоставляло прекрасное убежище для морских грабителей. Далеко выдающиеся в море мысы позволяли дозорным заранее оповестить товарищей о приближении купеческого судна или военной триеры. Выше по склону начинались сухие сосновые леса, где легко было спрятать награбленное.

Сейчас Асандр и еще несколько пленников тащили по каменистой тропе тюки с потопленной лодки. Воинственные мермекианцы не особенно подгоняли рабов. В этих пустынных местах они были хозяевами и никого не боялись. Пираты свистели, сбивали палками туевые шишки и, кажется, были не слишком огорчены потерей остального груза. Грабители пробивались понемногу — то там, то здесь. Из разговоров можно было понять, что люди теперь не в большой цене. После войны пленные стоят меньше обола. По дорогам слоняются целые толпы бездомных — бери голыми руками — да везти не куда! Рынки переполнены.

Если бы был большой корабль, пираты подались бы за море и продали живой товар в Киликии, где платят золотом! Но на «угрях», как мермекианцы презрительно именовали свои юркие плоскодонные лодки, они не рассчитывали добраться дальше Нимфея. «Выйти в Эвксин и накрыться первой большой волной!» — таково было общее мнение.

Асандр слушал их вполуха, постоянно думая о потерянном ребенке. Он не знал, что мальчик, названный еще в святилище Халки — кусок хлеба, — находится не так уж далеко от него. Высадившись на берег в Тиритаке, Бреселида нашла там женщину, у которой недавно родилась двойня. Один из детей умер. Меотянки оставили ей мешок ячменя, и крестьянка согласилась кормить ребенка до возвращения царского отряда. Чтобы в случае чего опознать Халки, сотница повесила ему на шею пробитый обол из электрона — давнишний подарок Асандра Большого.

Через час пиратский караван вышел к склону, изрытому гротами, как улей норами для пчел. Над головами потрясенных пленников нависала настоящая деревня. По узкой тропинке над краем расщелины спускалось к воде стадо коз, в ручье крутилось деревянное колесо, у запруды из грубых красноватых валунов женщины терли песком и били о камни белье. Должно быть, весь Мермекий подался в лесные дебри подальше от войны.

Пленных повели на самый край склона, где в длинном гроте с низким потолком хранились товары с ограбленных кораблей. Почему-то в детстве Асандру казалось, что пираты должны обязательно скрывать сокровища: золото, драгоценные камни, монеты всех городов мира, жемчуг в сундуках… Но у стен пещеры теснились самые обыкновенные вещи — мотки канатов, сосновые и грабовые доски, мешки соли, амфоры оливкового масла. Похоже, люди здесь испытывали нужду во всем и не гнушались никакой добычей.

— Сложите тут, — приказал конвойный. Он был вооружен ясеневым копьем — простой палкой, заостренной на одном конце и обожженной над огнем.

Асандр подумал, что он, пожалуй, без труда справился бы с этим воякой голыми руками. Полтора годы службы храмовым бойцом не прошли для него даром. Сейчас он, например, хорошо чувствовал, что молодой пират трусит, поэтому все время теребит ручку костяного ножа за поясом. Разбойник был один в отдаленном гроте с несвязанными пленными, и если б они все разом бросились на него, то он вообще вряд ли успел бы пустить в ход оружие.

Однако уйти без шума рабам все равно не удастся. Рядом целая деревня. Рано или поздно тело охранника найдут и кинутся в погоню. А местные жители лучше знают лесные тропы, чем чужаки. Их догонят и убьют. Поэтому Асандр отказался от немедленного нападения, про себя отметив крайнюю беспечность мермекианцев. Это была скупая улыбка судьбы, кое-что сулившая на будущее. Оглянувшись на товарищей по несчастью, бывший боец Апатуры только укрепился в своем решении. На лицах пленных не было написано ничего, кроме усталости.