— Вам принесут пожрать, — бросил охранник. — Потом ты, ты и ты, — он указал на Асандра и еще нескольких рабов, — пойдете за мной. Остальные — рубить дрова.

Еда была скверной. Остатки от деревенского обеда: корки хлеба вперемешку с яичной скорлупой и очистками от вареной моркови. Потом Асандра и двух его товарищей привели на широкий известняковый козырек, нависавший над ручьем. На него выходили дыры-двери большинства жилищ, и он, по-видимому, служил деревне своеобразной агорой.

— Видишь эту штуку? — Человек с замашками атамана показал Асандру затянутый в кожаную рукавицу кулак.

Раб хмуро кивнул.

— А теперь смотри сюда. — Разбойник разогнул пальцы, и Асандр заметил, что в ладони у него зажат небольшой металлический брусок, нашитый на рукавицу более тонкими ремешками. Такая пластина увеличивала силу удара и, говорят, даже помогала раздробить противнику челюсть. Как бы там ни было, но сам Асандр предпочитал, чтоб железо крепилось к внешней стороне перчатки, так было меньше риска поранить пальцы.

— Эй, задумчивый! — Атаман двинул Асандра по уху. — Ты и на корабле будешь ртом мух ловить? Для глухих повторяю. — Он провел кулаком под носом у Асандра. — Мы потеряли двух наших. Их надо заменить. Тот из вас, кто устоит после моего удара — годится.

«А тот, кто сломает шею тебе самому, — подумал бывший боец, — станет атаманом?»

— Ты, наконец, все понял? — Почему-то разбойник обращался именно к Асандру. Видно, тот его особенно раздражал.

— Ты говоришь, мы заменим ваших товарищей? — переспросил пленник.

— В бою да, — осклабился пират.

— Значит ли это, что мы получим свободу? — невозмутимо продолжал Асандр.

Атаман зашелся сиплым хохотом.

— Вы получите право драться за добычу. А ты, сынок, — он окинул бывшего храмового бойца оценивающим взглядом, — еще и право вылизывать после меня мою миску. Уж больно у тебя длинный язык.

Асандр сдвинул темные брови. Много тут было охотников, чьи сапоги и миски ему предлагалось лизать. Однако вот же, он сбежал от скифов и выбрался из Апатуры. Неужели не выстоит против пиратского удара?

Пленных поставили на самый край скального навеса, предварительно согнав оттуда чумазых детей, которые без всякого присмотра играли над пропастью. Атаман подходил к каждому и бил по очереди, всякий раз выбирая новый удар. Первый из товарищей Асандра получил наотмашь по зубам. Он выстоял бы, окажись на ровном месте. Но не удержал равновесие на скальном обрыве и, качнувшись назад, полетел вниз. До ручья было невысоко. Поэтому все хорошо видели, как несчастный воткнулся головой в дно на песчаной вымоине, и слышали хруст сломанных позвонков.

Бывший храмовый боец сглотнул и подобрал живот. Не то чтобы он боялся: жизнь все равно собачья. Но когда смерть подходит так близко, то поневоле… Асандр вспомнил разговоры пиратов о дешевизне людей и понял, что разбойники вовсе не дорожат рабами, а его с товарищами подобрали только для того, чтоб самим не тащить тюки.

Юноша стоял вторым и уже приготовился к удару. Но пират, видимо, решил поиграть с ним. Он обошел пленного и обрушился на раба слева. Несчастный не успел даже выдохнуть от удивления, как кожаный кулак впечатался ему сбоку в челюсть. Инстинктивно раб шатнулся вправо и чуть было не сбил Асандра с ног. Только молниеносная реакция бывшего бойца Апатуры спасла юношу. Он отскочил в сторону, но навсегда запомнил, как беспомощно схватили воздух скрюченные пальцы несчастного буквально в пяди от его плеча.

— Теперь ты, болтун, — ухмыльнулся разбойник.

Асандр весь сжался, не зная, на какую часть тела обрушится кулак. Он ожидал чего угодно: челюсть, подбородок, грудь, лицо или солнечное сплетение — но только не под дых. Ведь при таком ударе человек в первый момент сгибается пополам и подается вперед, а уж потом по инерции делает шаг назад или в сторону. Но этого шага не последовало. Пока юноша силился выдохнуть, второй удар обрушился на него со спины, не дав сделать рокового шага назад. Кого послабее давно вколотило бы в землю, но Асандр устоял, хватая посиневшими губами воздух.

— Годится, — сплюнул атаман, с сомнением глядя на подгибающиеся ноги юноши. — Слабоват в коленках. Но для палубы сойдет.

Асандру захотелось закричать что-нибудь страшное в эту красную ухмыляющуюся рожу и полететь в ручей следом за первыми двумя бедолагами. Но тут разбойник взял его за шиворот и с силой толкнул вперед, подальше от края.

— Ты мне глянулся, сынок! — с хохотом крикнул он.

И пока Асандр летел к стене ближайшего грота, пока оползал по ней, больно расшибив лоб, в голове с необыкновенной ясностью зажглась мысль: его пощадили. Специально ударили так, чтобы он не свалился, а могли бы… Теперь эту милость придется отрабатывать.

На пиратских кораблях оказалось еще около двадцати человек таких же, как Асандр, разбойников по неволе. В основном это были пленные пантикапейцы: гоплиты, кузнецы, ополченцы-колонисты, потерявшие все после недавней войны. Вместе они могли бы составить целую боевую лодку, но их держали порознь на нескольких судах.

Вместе с Асандром на атаманском «угре» находился один тавр, остро напомнивший юноше того нелюдимого бойца из Апатуры, проворству которого будущий «Геракл» был обязан жизнью. Впрочем, сходство было мнимым. Просто Асандру до сих пор все тавры казались на одно лицо: смуглые, сухопарые, с узкими лицами и черными вьющимися волосами до плеч.

Этот отличался редким добродушием и носил греческое имя Лисимах. До плена он был рабом учителя арифметики Пеламона из Пантикапея, который купил его еще мальчиком и много времени отдал воспитанию добрых наклонностей в маленьком дикаре. В начале войны Пеламон решил покинуть город и перебраться в более спокойный Нимфей, по дороге на корабль напали пираты, и бедный педагог со всеми своими свитками пошел на дно.

Лисимах искренне сожалел о гибели доброго хозяина. Из его слов можно было догадаться, что между ними существовали куда более близкие отношения, чем обычно принято между господином и слугой. Впрочем, и среди пиратов на кораблях подобные связи были не редкостью, хотя дома они оставляли целые семьи, и женщин в лесном урочище хватало.

Сам Асандр с трудом переносил грубые ухаживания папаши Сфокла, так звали атамана. Он знал, что рано или поздно толстобрюхий гвоздила прямо потребует повиновения, и тогда деваться будет некуда. Напрасно Лисимах пытался убедить приятеля, что все на свете имеет оборотную сторону. Из связи со Сфоклом могут проистечь и полезные вещи.

— Сейчас ты что с мечом, что без меча — раб, — философски рассуждал тавр. — А тогда можешь оказаться и хозяином положения. Если б Сфокл заинтересовался мной, я бы знал, как убежать отсюда и помочь остальным.

— Я и так знаю, — огрызнулся Асандр. — После грабежа они высаживаются на каком-нибудь пустынном берегу и пьют без просыпу. Предупредить наших, чтоб не перепились вместе со всеми. А когда мермекианцы наберутся, заколоть их, как свиней, и бежать.

По скептическому выражению лица тавра Асандр понял, что убедить «наших» не перепиться с остальными пиратами не реально.

— Ты мечтатель.

Корабли обогнули мыс Китей. Они ушли уже очень далеко от Пантикапея к югу и здесь у самого выхода из пролива в Эвксин намеревались подкараулить купеческие суда, шедшие в Афины с хлебом. То, что торговцы рисковали так поздно посылать корабли через Темную пучину, наводило на грустные мысли. Город и окрестности голодали. Караваны с зерном собирались по крохам и выходили в море почти без прикрытия.

— Да, Калимах выгреб все подчистую, — удовлетворенно крякнул Сфокл, прищурив мутные глазки и подмигивая Асандру. — Как языком подлизал.

Юноша молчал, правя точилом лезвие абордажного кинжала.

— Последнее отправляют. Чем сеять собираются? — пожал костлявыми плечами второй пират, подошедший к атаману. — Видел деревни на западном побережье? Все мертвые. — Он пятерней поскреб затылок и, поймав вошь, с хрустом раздавил ее пальцами. — Раньше, бывало, когда с рыбой идешь до Пантикапея, пристать негде, весь берег в судах. Лодки плывут, как боевой строй. Сети тянут, так осетр чешуей сверкает на солнце, аж глаза слепит! Как по осени заведут дымище в коптильнях, хоть в море не выходи. Пожар да и только! А теперь?