В разгар повального разгула в Вену пришла сногсшибательная новость: Каслри на конференции заменит самый популярный человек эпохи — герцог Веллингтон, прославленный генерал, герой испанской кампании, не проигравший ни одного сражения. Вся Вена была взбудоражена этой сенсационной сменой караула в британской дипломатии.

Как и Каслри, Веллингтон принадлежал к консервативной партии тори и сыграл ключевую роль в низвержении Наполеона. После войны он поехал послом в Париж — на первый взгляд не самый дипломатичный шаг британского правительства. В любом случае Веллингтон оказался на своем месте. Все британские депеши из Лондона и Вены проходили через посольство в Париже, располагавшееся в бывшем особняке сестры Наполеона Полины; его купил и переоборудовал в посольство сам Веллингтон, в нем и сейчас находится британская миссия.

Настоящее имя герцога Веллингтона, получившего титул девять месяцев назад, — Артур Уэлсли. Он был третьим сыном и четвертым ребенком в большой семье, происходившей из старинной англосаксонской протестантской династии в Ирландии. Его отец Гаррет Уэлсли, 1-й граф Морнингтон, преподавал музыку в Тринити-колледже Дублина. Подобно Наполеону, урожденному Наполеоне Буонапарте, Артур изменил имя, взяв себе устаревший вариант Уэлсли — Веллингтон (Уэллингтон), существовавший в роду столетиями. Герцог не любил распространяться о своем происхождении. «Родиться в Ирландии еще не значит быть ирландцем, точно так же, как в конюшне не всегда рождаются лошади», — говорил он.

Высокий, худой, голубоглазый, с темно-каштановыми волосами, в алом фельдмаршальском мундире с бархатным, расшитым золотой нитью воротом, Веллингтон действительно производил впечатление «железного герцога» (это прозвище, кстати, он получил только в двадцатых годах XIX века, когда герцог обнес свой дом в Лондоне оградой из кованой стали). Не соответствовала рыцарскому облику герцога лишь его несколько истерическая манера смеяться: его смех сравнивали с криком лошади, «заболевшей коклюшем».

В детстве Артур был тихим и замкнутым мальчиком, прекрасно игравшим на скрипке. В армию он потянулся, не слишком преуспев в учебе, а став военным человеком, он в 1793 году разбил скрипку и больше никогда в жизни не брал в руки музыкальный инструмент. Веллингтон быстро продвигался по службе, провел восемь лет в Индии, но настоящая слава к нему пришла в Испании. Веллингтон выиграл битвы при Саламанке и Витории и в 1814 году окончательно выгнал из Испании армию Наполеона.

Самоуверенный и представительный Веллингтон мог показаться надменным, чопорным и даже дерзким. Немного нашлось бы людей, которые утверждали бы, что в нем пропал многообещающий философ. Однажды его спросили: человек создает среду обитания или среда обитания создает человека? Веллингтон сказал: «Чтобы ответить на ваш вопрос, надо прочитать уйму книг, а мне нужно идти и снять грязные сапоги».

В любом случае герцог не относился к числу краснобаев. Он был мастером «односложных бесед».

Венские салоны незамедлительно вступили в борьбу за честь принять у себя знаменитость. Его появление стало главной новостью и для города, и для конгресса. Сопровождаемый обольстительной оперной певицей, душой светских раутов Джузеппиной Грассини, герцог Веллингтон въехал в Вену как «Всемирный триумфатор».

Первым официально приветствовал герцога Талейран, устроив званый ужин в его честь 4 февраля во дворце Кауница. Стол был накрыт на шестьдесят персон, присутствовали многие важные делегаты конгресса, пиршествовали, как всегда, под аккомпанемент фортепианной игры Нейкомма, зал украшали живые гвоздики и азалии. Сиятельные гости чествовали герцога Веллингтона и заодно хозяина приема Талейрана и его страну, Францию.

Затем последовала целая серия раутов. Назавтра Веллингтона принимал Меттерних, устроив ужин и бал для нескольких сот человек. Ответный званый вечер организовал Каслри, после чего гости пошли на прием в салон богатого банкира Герца, поскольку, как, морщась, сказал один аристократ, «у сильных мира сего вошло в привычку угощаться в домах денежных мешков».

Замена явилась, и для лорда Каслри дни в Вене были сочтены. Еще недавно он мечтал поскорее убраться из Вены. Сейчас, надеясь на прорыв на нескольких дипломатических фронтах, он решил сам довести переговоры до конца. Лондон, конечно, не стал медлить с приказом о его возвращении. Каслри был готов передать дела, но не спешил это сделать.

До отъезда в Лондон лорд Каслри прежде всего хотел привлечь внимание конгресса к проблеме, особенно его волновавшей, — бесчеловечной практике торговли африканскими рабами. Возникла целая индустрия наживы на продаже и купле человеческих существ.

Бизнес был жестоким от начала до конца. Людей ловили, заковывали в цепи, связывали друг с другом и заставляли, как скот, идти до побережья. Путь, как правило, неблизкий; днем — несусветная жара, по ночам — холод; многие погибали еще в дороге. Оставшихся в живых пленников грузили на суда, в темные, душные трюмы и везли через океан почти без еды, воды, воздуха, в ужасающей тесноте. В кожу впивались колодки, смрад сдавливал дыхание. Зловоние было настолько густым и сильным, что оно надолго впитывалось в деревянную обшивку. Крики и стоны умирающих терзали узников не меньше, чем железные оковы.

За время транспортировки рабов погибало около трети человеческого груза. Тем, кто попадал в Новый Свет — Соединенные Штаты, Бразилию, на Карибское побережье, — был уготован пожизненный каторжный труд на табачных, рисовых, кофейных, хлопковых или сахарных, особенно тяжелых, плантациях. Они становились собственностью хозяина как неодушевленные предметы.

Гуманисты надеялись, что конгресс покончит с этим гнусным бизнесом, и их главным рупором был лорд Каслри. Но они столкнулись с мощным лобби, настаивавшем на сохранении «торговли», как тогда назывался вывоз рабов из Африки, приносивший баснословные доходы. Объявить вне закона прибыльную отрасль, уже пустившую глубокие корни в экономику многих стран, было нелегко.

Капитаны судов, плантаторы, разного рода дельцы, причастные к работорговле, рьяно отстаивали свои интересы, приводя разные аргументы, в том числе ссылаясь на «священность» частной собственности. Апологеты рабства угрожали сокращением доходов, налоговых поступлений в бюджет, пугали коллапсом британской экономики, «превращением Лондона в мертвый город».

Высказывались и более здравые опасения. Рабы, обретя свободу, восстанут, перебьют своих господ, и мятежи охватят всю британскую Вест-Индию. Недавние бунты на Ямайке и Гаити грозно напоминали о том, что нельзя исключать такого развития событий. Прагматики советовали не торопиться.

Еще в декабре Талейран предлагал сформировать комиссию для рассмотрения проблемы работорговли, но его инициативу заблокировали Испания и Португалия. В середине января с такой же идеей выступил лорд Каслри, и комиссия наконец появилась. В нее вошли и аболиционисты, и радетели рабства, заседания проводились регулярно, но у Каслри создавалось впечатление, что он практически в одиночку борется за отмену рабовладения.

Очевидная трудность заключалась в том, как добиться исполнения решения об отмене работорговли, если таковое все же будет принято Венским конгрессом. Как, например, проследить за тем, чтобы капитаны не занимались контрабандой рабов? Каслри отвечал: это дело британского военно-морского флота. Не все были готовы согласиться с ним.

По сути, британским морякам давалось право останавливать любые суда и обыскивать их на предмет выявления нарушителей, а такая практика уже давно вызывала обеспокоенность других государств. Британия, без сомнения, господствовала на море, и оппоненты Каслри усматривали в его предложении стремление еще больше усилить британское морское владычество. Критики без стеснения утверждали: идеалистические призывы к искоренению рабства служат лишь постыдным прикрытием для того, чтобы взять под контроль все морские торговые пути.

Противники Каслри использовали и другой аргумент: Британия уже обеспечила свои заморские колонии рабами, и запрещение работорговли ей нужно лишь для того, чтобы укрепить колониальную гегемонию. Поддерживать Британию в отмене работорговли — значит поощрять ее претензии на мировое господство.