Французам, входившим в свиту Марии Луизы, явно не нравилось то, что Найпперг обаял их бывшую императрицу, и они встретили в штыки австрийского офицера. Он в любом случае не мог удовлетворить правоверных бонапартистов. Именно Найпперг содействовал переговорам, в результате которых к союзникам ушли такие замечательные маршалы Наполеона, как Мюрат, король Неаполя, и Бернадотт, кронпринц Швеции. А теперь он сманивает и жену Наполеона.

Сынишка Марии Луизы, маленький Наполеон, естественно, понятия не имел о том, какое важное место в жизни матери занял генерал Найпперг. Мальчишка все свое время проводил в основном с гувернанткой мадам де Монтескью — «маман Кью», как он называл ее. Но, наслушавшись разговоров французов-бонапартистов, заботившихся о нем во дворце Шёнбрунн, принц и сам обижался на Людовика XVIII, отобравшего у отца трон, а у него игрушки. Мальчик требовал, чтобы король немедленно вернул и то и другое. Действительно, Людовик вскоре прислал в Вену игрушки, оставленные в спешке в Тюильри весной.

Маленькому принцу в Шёнбрунне было скучно и одиноко. Редко кто осмеливался навестить мать и сына, ассоциировавшихся с деспотизмом и агрессивностью Наполеона. Одним из немногих и, кстати, самых любимых гостей был принц де Линь. Он приходил в мундире фельдмаршала, увешанный орденами и медалями, полученными за десятилетия военной службы. Экс-король Рима радостно срывался из кресла, обхватывал ручонками его старческую напудренную шею, и представители двух эпох, разделенных почти вековой историей, усаживались на пол и самозабвенно играли в оловянных солдатиков.

По словам одного из хронистов, мальчишка — Наполеон II — мог захватить воображение любого художника своим «ангельским лицом», безукоризненной белизной кожи, сияющими глазами и волнистыми локонами белокурых волос, ниспадающих на плечи. Правда, один агент Хагера представил его «злым, испорченным и упрямым» ребенком. Возможно, он унаследовал эти качества от отца.

Австрийская полиция постоянно шпионила за Марией Луизой, Найппергом, маленьким Наполеоном Франсуа и всеми французами в ее свите. Агенты барона Хагера первыми обратили внимание на новый тип отношений между бывшей императрицей и Найппергом, которого австрийское правительство назначило ее главным камергером. Шпионам было о чем докладывать из западного крыла дворца Шёнбрунн.

По всей вероятности, Мария Луиза сожалела о своем возвращении в Вену и хотела уехать из города как можно скорее — конечно же, в Пармское герцогство, хотя те, кто не знал об ее отношениях с Найппергом, думали, что она рвется на Эльбу. Однако император Франц и слышать не хотел об ее отъезде до завершения конгресса. Охрана Марии Луизы и ее сына, которого стали называть по-австрийски Францем, усилилась, и их существование напоминало уже тюремное заключение.

Предполагая, что конгресс из-за разногласий может закончиться в любой момент, Меттерних 8 ноября устроил на своей летней вилле бал-маскарад, не менее грандиозный и запоминающийся, чем бал мира в октябре. Мужчины оделись во все черное, а женщины нарядились сельскими девушками различных народностей. Графини явились на бал «крестьянками» — «крестьянские» платья были пошиты из шелков и украшены бриллиантами. В вальсе кружились «венецианки», «персиянки», американские «индианки», «деревенские красавицы» самых разных регионов Европы. Герцогиня де Саган оделась «крестьянкой» из Каринтии. Никто не мог понять наряд леди Каслри. Возможно, она изображала весталку?

Прусский посол Гумбольдт предпочел остаться дома и заняться неотложными делами. Ему нужно было приготовиться к предстоящим совещаниям, то есть прочесть кучу документов и справок, обдумать аргументы, написать тезисы выступлений и прочее. Каким бы великим ни был бал у Меттерниха, Гумбольдт нисколько не сожалел о том, что не поехал к нему. «Мне до смерти надоели эти великосветские забавы», — говорил дипломат.

Но посол мог и пожалеть о том, что проигнорировал бал у Меттерниха. Это было, конечно, обычное шумное светское гулянье. Однако два момента наверняка произвели бы впечатление и на академичного Гумбольдта. В полночь многие гости обменялись масками и восторженно дурачили друг друга, пытаясь угадать, кто есть кто. А потом, когда пары выстроились в колонну и пошли маршировать полонез по залам виллы, голова танцующего поезда столкнулась с хвостом, образовав кучу малу. Король Дании хохотал так, что «едва удержался на ногах».

Несмотря на взаимную неприязнь, среди полутора тысяч гостей был и русский царь. Александр, как обычно, наслаждался обществом короля Пруссии. Даже Генц приехал и вернулся домой после четырех утра.

Бал удался на славу, но Меттерних чувствовал себя прескверно и был, по замечанию Генца, на грани нервного истощения. Князь по-прежнему тяжело переживал разрыв с герцогиней де Саган, который уже стал необратимым. Она написала Меттерниху:

Герцогиня объяснила Меттерниху, что он идеализирует ее как совершеннейшую женщину, а она видела в нем образец «красоты, интеллекта и благородства», и оба они ошиблись. Герцогиня отрицала, что поддалась внешнему влиянию, но Меттерних не верил ей. Царь, безусловно, приложил руку к разрыву, и князь не переставал надеяться на то, что она вернется к нему. Генц считал, что министр помешался от любви. «Все разговоры только об этой негодной женщине, а не о делах», — записал он в дневнике 11 ноября.

В то время, когда на конгрессе сложилась критическая ситуация и он нуждался в постоянном внимании председателя, Меттерних был поглощен душевными муками. Министр писал герцогине де Саган:

Если конфликт вокруг Польши и Саксонии грозил перерасти в общеевропейскую войну, то проблема Италии касалась главным образом Меттерниха и Талейрана.

Наполеон появился на полуострове в 1796 году, пообещав народам освобождение от «цепей рабства». Когда через восемнадцать лет французские войска через Альпы ушли обратно, они оставили итальянские государства в состоянии хаоса. Французские «освободители» забирали ценности, сокровища, уникальные произведения искусства.

Масштабы грабежа ошеломляют. После первого налета французы отправили в Париж 288 возов с шедеврами, включая «Аполлона Бельведерского», «Венеру Медицейскую», «Умирающего галла», «Лаокоона и его сыновей». Вскоре за ними последовали «Папа Лев X» Рафаэля, «Убиение святого Петра Мученика» Тициана, «Брак в Кане» Веронезе и четверка бронзовых коней с макушки базилики Святого Марка в Венеции. Каждая новая военная кампания пополняла коллекцию краденого. Как язвительно заметил один историк, французы увезли бы и Колизей, и Сикстинскую капеллу, если бы знали, как это сделать.

Из всех итальянских проблем — от судьбы загубленных войной Генуэзской и Венецианской республик до возврата культурных ценностей, прежде всего Флоренции и Ватикана, — самая сложная относилась к южному региону полуострова. Один из наполеоновских маршалов — Иоахим Мюрат, возведенный на трон Неаполя Бонапартом в 1808 году, — все еще оставался королем. Сохранить за ним корону — значит благословить преступные узурпаторские методы захвата власти. Завоевания, настаивал Талейран, не дают никаких прав. Ради мирного будущего Европы такая практика должна быть исключена из международных отношений.

Другая проблема заключалась в том, что присутствие Мюрата создавало опасность возникновения новой войны в Италии. Мюрат был одним из самых способных и храбрых офицеров, к тому же он был горяч и обидчив, как любой правитель, незаконно пришедший к власти. Подобно Наполеону, Мюрат наверняка не отдаст корону без кровопролитной борьбы. Иначе говоря, для того чтобы убрать Мюрата, потребуется военная сила, и немалая; после длительной войны немного найдется желающих пойти против него с оружием в руках, даже если кто-то даст на это деньги, которых в действительности и не было.