В Вене царила возбужденно-приподнятая атмосфера, все стремились во что бы то ни стало попасть на конгресс. Члены самых знатных семей столицы претендовали на участие в конференции, изъявляя готовность, как с удивлением отметил Шёнхольц, «облачиться в одеяния слуг, чтобы быть поближе к изумительным событиям». Принц де Линь говорил, что он и за сто тысяч флоринов не отказался бы от удовольствия побывать на Венском конгрессе.

В народных массах, естественно, растворились и люди, исполнявшие особую миссию. Шеф венской полиции сорокачетырехлетний барон Франц фон Хагер сформировал обширную сеть назойливых, суетливых и не всегда уместных шпионов. Его агенты уже повсюду сновали и следили за гостями, съехавшимися в город, старались завязать с ними дружбу.

Барон Хагер подчинялся только императору Францу, который, подобно многим другим просвещенным деспотам, хотел знать, что его народ делает, думает и говорит.

Австрийская полиция поднаторела в искусстве шпионажа. Агенты Габсбургов оттачивали свое мастерство в чтении чужих писем, взломе кодов и слежке под бдительным оком Иосифа II. Император Франц принял эстафету от дяди, расширив масштабы шпионской деятельности и пятикратно увеличив бюджет на содержание шпиков. Он набрал команду деятельных агентов, продемонстрировав исключительное чутье на людей, по словам одного эрцгерцога, «омерзительных для любого добропорядочного человека».

Венские шпионы занимали кабинеты в крыле императорской канцелярии во дворце Хофбург рядом с императором, и для исполнения возложенных на них обязанностей они должны были обладать не только отвратительными качествами. Международный масштаб конференции требовал от них особой бдительности и прозорливости. К чести венских агентов, им удалось раскрыть заговор недовольных итальянских патриотов, планировавших приурочить к открытию конгресса убийство австрийского императора. Им не нравилось то, что их родина вновь окажется под иностранным игом — перейдет, как кто-то выразился, «из чистилища Наполеона в австрийскую преисподнюю». В середине августа венская полиция разоблачила заговорщиков и выслала их из страны.

Мы не знаем, насколько серьезной была угроза императору, но полиция проявила усердие и воспользовалась случаем для выколачивания дополнительных ассигнований на предотвращение трагедий на конференции. Крайне важно, настаивали шпики, установить за всеми постоянный надзор и обеспечить безопасность многочисленным царедворцам, приезжающим в Вену. Император согласился. Официальные наставления, провозглашенные в конце августа, были явно нацелены на то, чтобы подбодрить и поощрить полицейские амбиции:

Необходимо, говорилось в инструкции, ежедневно готовить и направлять императору письменные доклады. Франц будет внимательно читать их каждое утро.

До того как стать шефом полиции, барон Франц фон Хагер служил в кавалерии, командовал драгунами и ушел в отставку после тяжелой травмы. Он возглавлял австрийскую полицию и цензуру с 1812 года и за это время нейтрализовал многих бунтовщиков, радикалов и тайных обществ, ликвидировал немало других угроз правительству, мнимых или реальных. Теперь же перед ним встали совершенно уникальные проблемы обеспечения безопасности и разведки, перед которыми спасовал бы и более неустрашимый и преданный делу мастер шпионажа.

К примеру, как ему удастся внедрить своих агентов в иностранные миссии — французскую, британскую, русскую, прусскую и около двухсот других менее значительных делегаций с их экзотическими языками и обычаями? И как быть с самим императором, имевшим привычку давать указания и принимать решения, идущие вразрез с уже поставленными задачами?

Австрийский император предоставил свой дворец иностранным сюзеренам и их свитам, проявив гостеприимство и усложнив жизнь шефу полиции. Дворцовые покои технически находились вне поля зрения агентов. Но если бы даже они смогли обойти эту трудность, им не удалось бы совладать с проблемой, которую создавал сам дворец.

Хофбург являл собой лабиринт зданий с многочисленными боковыми и задними выходами, потайными ходами и проходами — головная боль для самых искушенных разведчиков. Хуже того — главное действо конгресса будет происходить именно в этих местах, в том числе и в опочивальнях, где самые молодые его участники, как шутил один из делегатов, вскоре превратили дворец императора в «позолоченный бордель».

Вена готовилась устроить грандиозный праздник для европейских венценосцев, а Талейрана тревожило отсутствие информации и дискуссий. И у него были серьезные основания для беспокойства.

Талейран прибыл в Вену за неделю до открытия конгресса и, к своему разочарованию, узнал, что князь Меттерних уже провел тайные совещания за своим столом, покрытым зеленым сукном, в императорской канцелярии. В них участвовали представители избранных стран. В «Большую четверку», как назвали эту группу сановников, вошли уполномоченные Австрии и ее главных союзников — Великобритании, Пруссии и России.

На этих встречах Меттерних представлял Австрию, а лорд Каслри — Великобританию. Россия направила графа Карла Нессельроде, немца по происхождению, совершившего головокружительную карьеру от моряка российского флота до самого доверенного советника царя. От Пруссии был делегирован государственный канцлер князь Карл фон Гарденберг, шестидесятичетырехлетний седовласый и почти оглохший старик. Его сопровождал прусский посол в Вене Вильгельм фон Гумбольдт, классический академик, лингвист, перестроивший образовательную систему в Пруссии и основавший Берлинский университет. Брат посла Александр был известным естествоиспытателем и географом.

Согласно статье XXXII Парижского договора, предусматривался созыв «общего конгресса» с участием уполномоченных представителей всех стран, участвовавших на той или иной стороне в войне. Однако в секретном приложении к договору странам «Большой четверки» оговаривалось право организовать конгресс и устанавливать процедуры его проведения. Это создавало определенные трудности, и «группа четырех» разошлась во мнениях.

На первой же пятичасовой секретной встрече 15 сентября Меттерних выступил против того, чтобы устраивать из конгресса «парламентскую ассамблею». Конференция станет слишком громоздкой и неуправляемой, если в ней примет участие большое число стран и каждая из них выдвинет свои претензии и требования, — она неизбежно превратится в бестолковый и бесполезный спектакль. Дипломатию извратят «закулисные игры, интриги и заговоры, уже ставшие в последние годы причиной многих бед». Гораздо продуктивнее, настаивал Меттерних, прибегнуть к конфиденциальному стилю дипломатии, наподобие заседаний кабинета министров за закрытыми дверями, с участием в переговорах только четырех ведущих держав. Компромиссный и дружественный обмен мнениями даст намного больше, чем вольная, базарная дипломатия. Прусские и русские посланники полностью с ним согласились. Лорд Каслри отнесся к рассуждениям Меттерниха скептически.

Британский министр иностранных дел тоже предпочитал осуществлять контроль за принятием решений, но он также хотел, чтобы конгресс ратифицировал или по крайней мере одобрял их. Такой подход соответствовал букве и духу Парижского мирного договора. И кроме того: разве не для этого в Вену понаехали делегаты со всей Европы, с нетерпением ожидавшие открытия конгресса, которое должно состояться, по всей вероятности, в одном из бальных залов императорского дворца?

Меттерних уступил, однако оставалось много неясностей. Кому именно следовало бы участвовать в ассамблее? Взять, к примеру, Неаполь. Надо ли признавать представителя теперешнего короля Иоахима Мюрата, бывшего наполеоновского маршала, получившего корону от Бонапарта? Или же больше прав у представителя изгнанного короля Фердинанда IV, претендующего на трон на основании легитимности? Как относиться к князьям и рыцарям бывшей Римской Священной империи? Их сотни, «миллионы», как сказал один шутник, и у каждого был свой посланник. Надо ли допускать к участию в конгрессе всех самостийных делегатов?