Джонатан послушно выполнил все, как она сказала. Когда теплое одеяло коснулось его ледяных ног, он блаженно зажмурился, но в этот момент подошла Кейт и приложила к его ступням мокрую тряпку.

— Ч-черт! — болезненно дернулся Джонатан. — Что, обязательно было м-мочить тряпку в кипятке?

— Тебе только кажется, что это кипяток. Надо, чтобы ноги немного отошли, иначе теплую ванну ты не выдержишь. — И она принялась растирать его ступни.

Джонатан морщился от боли, но кровообращение мало-помалу восстанавливалось.

— Кейт, по… по-моему, ты п-позволяешь себе вольности.

Кейт возмущенно вскинулась, но тут же взгляд ее потеплел. Даже такая боль не погасила лукавые искорки в его синих глазах. Как это похоже на него — шутить над собственными страданиями. Она обернулась к Чарли, который топтался тут же, не зная, чем помочь.

— Джонатану надо как следует прогреться. Я сейчас выйду, а ты помоги ему, пожалуйста, раздеться и отведи в ванну, хорошо?

Вскоре Джонатан сидел в теплой ванне, сжав зубы и крепко зажмурив глаза, а Кейт время от времени подливала ему воды погорячее. Постепенно боль отступала, Джонатан успокаивался, и когда через три четверти часа его стало клонить ко сну, Кейт заставила его выпить чашку горячего бульона, а затем с помощью Чарли отвела в кровать.

Когда Чарли с мальчиками отправился на пастбище проверять скот, Джонатан крепко спал. И когда они вернулись через несколько часов, возбужденно рассказывая о табуне диких лошадей на выпасе, он все еще спал. Он спал, и пока они втроем играли в шашки, и когда наступило время обычной вечерней работы. Даже Кейт, гремевшая на кухне посудой, по-видимому, ничуть ему не мешала.

Когда Чарли собрался, по обыкновению, проводить Кейт домой, она сказала:

— Пожалуй, я сегодня останусь здесь. Присмотрю за Джонатаном. — Она неуверенно улыбнулась. — Думаю, к утру он будет в порядке. Я действительно слишком уж нянчусь с ним.

— Может, оно и к лучшему: сам-то он о себе заботиться не умеет. — Чарли надел шляпу и застегнул пальто. — Ну, ничем больше помочь не нужно?

— Нет, спасибо. Утром увидимся.

Ужин прошел тихо. Коулу и Леви, видимо, хотелось рассказать Кейт о диком табуне, но оба мялись, поглядывая на дверь отцовской спальни. Наконец Коул не выдержал.

— Как папа?

— Ваш папа в порядке, — уверила его Кейт. — Жара у него нет.

— А почему он не просыпается? — спросил Леви.

— Это бывает. Когда человек очень сильно переохладится, он потом может проспать очень долго. Думаю, завтра все уже будет в порядке.

На другое утро небо едва начало сереть, когда Кейт неожиданно проснулась и, сев на кровати, прислушалась. Еще не понимая, что ее разбудило, она накинула платье и на цыпочках подошла к двери комнаты Джонатана.

Стоило ей увидеть его пылающее лицо и услышать затрудненное дыхание, как все сомнения отпали: дела Джонатана были плохи.

Кейт опустилась на колени и приложила ухо к его груди. Глаза ее наполнились слезами. Глубокие хрипы подтверждали ее самые худшие подозрения. Этот недуг был хорошо ей знаком. Однажды она боролась с ним почти две недели, пытаясь вырвать из его цепких лап бабушкину жизнь, но так и не вырвала.

Кейт в отчаянии заглянула ему в лицо. Джонатан Кентрелл заболел воспалением легких.

Разглядывая темные круги под глазами Кейт, Луноцветка нахмурилась.

— Я тебе точно не нужна? Гляди, сама сляжешь — Джона не выходишь.

— Спасибо, я чувствую себя хорошо. Не представляю, что бы я без тебя делала.

— Как там Джон? — Войдя, Чарли потопал сапогами об пол, стряхивая снег.

Кейт покачала головой.

— Так же.

— Ладно хоть хуже не становится. — Чарли заглянул в комнату Джонатана и тяжко вздохнул. — Ребята пошли заниматься по хозяйству. Сегодня опять ездили с ними смотреть диких лошадей.

— Спасибо, что ты все время придумываешь, чем их занять. — Кейт устало провела рукой по лицу. — Им сейчас очень трудно. Они как будто считают себя в чем-то перед ним виноватыми… Не знаю, что с ними будет, если… — Она не договорила, все и так было ясно.

Это «если» разрывало ей душу всю неделю, пока жизнь Джонатана висела на волоске. Коул и Леви были сущие ангелы, а не дети. Они не только оставили все свои проказы, споры и потасовки, они беспрекословно выполняли все, о чем бы их ни попросили, и в конце концов сделались настолько непохожи на самих себя, что Кейт уже мечтала услышать от них хоть слово поперек, чтобы увериться, что с ними все в порядке.

Как она понимала их страхи! Почти всю неделю Джонатан был без сознания, и Кейт отходила от его постели, только когда усталость окончательно валила ее с ног.

Через более или менее равные промежутки времени ей удавалось вливать в него попеременно воду и бульон. Кроме того, они с Луноцветкой готовили и давали ему все снадобья, которые им только были известны. В результате его лихорадило меньше, но все же лихорадило. Ему не становилось ни хуже, ни лучше.

В тот вечер за ужином в основном молчали — как и во все предыдущие дни его болезни. О больном не было сказано ни слова, но все трое тревожно прислушивались к тяжелому дыханию в соседней комнате.

Потом Кейт мыла посуду, а мальчики сидели за книгами. Они, по-видимому, зубрили все подряд, что только могли осилить без объяснений Джонатана. Каждый вечер они так старательно корпели над своими учебниками, будто их усердие каким-то образом должно было помочь отцу.

Кейт запретила входить в комнату отца, но братья упорно соблюдали ежевечерний ритуал и перед сном, как прежде, направлялись к его двери. И теперь, слушая, как они с порога рассказывают Джонатану о минувшем дне, как если бы он был в сознании, она едва сдерживала слезы.

— Спокойной ночи, па, — сказал Леви и повернулся уходить.

Однако Коул почему-то медлил и все топтался у дверей.

— Па, мы тебя любим, — прошептал наконец он. Голос его дрогнул, и Кейт услышала, как он шмыгнул носом.

— Он умрет, да?

— Ах, Коул! — С горестным всхлипом она крепко обняла его. — Не знаю, мой мальчик. Не знаю, мой хороший!

Тут же рядом оказался и Леви, и она притянула к себе обоих. Они еще долго стояли, обнявшись и не сдерживая слез.

Когда все трое выплакались, стало как будто чуть полегче.

В этот вечер, укладывая братьев в постель, она обняла и поцеловала и того, и другого. Раньше она этого не делала — все-таки Коул и Леви были большие мальчики, — но теперь чувствовала, что ее поддержка нужна им как никогда.

Тьма за занавешенными окнами почему-то казалась сегодня темнее и угрюмее обычного. Пока бульон грелся на плите, Кейт охватила нервная дрожь, однако она быстро взяла себя в руки. Ругая себя за мнительность, она перелила бульон в чашку и понесла в комнату Джонатана. Правда, из попытки накормить больного ничего не вышло: он никак не хотел глотать и бормотал что-то нечленораздельное. Такое случалось уже не раз, и Кейт решила отложить кормление на потом.

Ей почему-то не сиделось на месте, даже корзинка с шитьем не помогала, и вскоре она начала бродить по дому и приводить все, что можно, в порядок. Кейт заглянула в свою временную спальню, чтобы взять с кровати покрывало: давно пора было подшить на нем обтрепавшийся край. Перебросив покрывало через руку, она уже собралась уходить, но тут взгляд ее упал на мольберт Джонатана.

Говорят, всякая картина — отражение души художника. Сегодня душа Джонатана витает где-то далеко — может, хоть взгляд на отражение приблизит ее… И не давая себе времени передумать, Кейт решительно откинула покров.

Несколько минут она изумленно разглядывала изображенный на холсте пейзаж. Наконец лицо ее озарила улыбка. Картина явилась для нее полной неожиданностью.

Из всех ее знакомых Джонатан, вне всякого сомнения, представлял собой личность самую замечательную: умен, удачлив, к тому же потрясающе красив. Все в нем восхищало Кейт, кроме, разве что, излишней вспыльчивости да порой некоторого высокомерия.