— Не разрешайте ему это делать, пока не переговорите со мной, — прервал его Лоренс. — И вообще пока ничего там не заказывайте, договоритесь только предварительно. То же самое относится и к заказу авиабилетов.

— Полагаю, что, принимая во внимание Марди грас, — возразил Мелвин, — нам придется договариваться более конкретно.

— Сначала поставьте меня в известность, — повторил Лоренс, смущенный слишком пристальным взглядом Кирстен. Он вернул Кирстен фотографии и рассеянно уставился на ее вытянутые ноги в длинных черных сапожках и обтягивающих бриджах. Затем, стараясь не встречаться с ней взглядом, удалился.

— Кажется, у него поубавилось энтузиазма, — заметил Мелвин. — Может, он хочет бросить всю эту затею?

— Нет, — Кирстен старалась придать своему голову уверенность, хотя не чувствовала ее. — Он просто проявляет осторожность.

— По правде говоря, только из-за него все стали такими раздражительными. Если он хочет выйти из игры, то должен предупредить нас об этом заранее. Многие ради этого отказались от другой работы.

— Он не собирается выходить из игры, — заверила его Кирстен. — Просто на него свалилась масса проблем. Так на Чем мы остановились?

Они еще более часа подробно обсуждали график работ, потом Мелвин сказал, что умирает с голоду, и отправился вместе с другими обедать.

Когда он ушел, Кирстен медленно побрела в свой офис, размышляя, стоит ли туда заходить.

Она знала, что там сейчас Руби. В последнее время она чувствовала себя не слишком уютно в ее обществе, особенно с тех пор, как Руби внезапно уверовала в Бога. По правде говоря, иногда это выглядело довольно комично, но когда тебя постоянно призывают покаяться в грехах, это раздражает. К тому же Кирстен казалось, что Руби в чем-то обвиняет ее. Однако беседы Руби со священником не только излечили ее от «кокосового бреда», но и избавили от пристрастия к джину.

Кирстен открыла дверь в офис и увидела, что Руби сидит там одна и читает Библию. Взглянув на Кирстен, она торопливо перекрестилась.

— Лучше бы ты не делала этого, Руби, — устало заметила Кирстен.

— Ищите Господа, пока Его можно найти, обращайтесь к Нему, пока Он рядом, — посоветовала Руби.

— О'кей, — сказала Кирстен, усаживаясь за свой стол. — Где Лоренс?

— В просмотровом зале, — ответила Руби, потом, молитвенно сложив руки и склонив голову, начала что-то бубнить себе под нос.

— Руби, тебе не кажется, что ты немного переигрываешь? — тяжело вздохнув, спросила Кирстен.

— Нельзя зайти слишком далеко по дороге, ведущей к Господу нашему, — вразумила ее Руби. — Я сейчас молюсь за тебя, Кирстен.

— Очень мило с твоей стороны, — заметила Кирстен, — но это отвлекает от работы.

Они помолчали. Кирстен проверяла по сценарию, не пропущены ли какие-нибудь эпизоды в графике, а Руби вернулась к чтению Библии. Заметив, что Руби как-то странно поглядывает на нее, Кирстен спросила:

— Тебя что-нибудь беспокоит?

— По правде говоря, да, — ответила Руби, засовывая в рот антиникотиновую жевательную резинку. Она откинулась на спинку кресла Лоренса, положила локти на подлокотники и сплела пальцы на груди. — Забывая о том, что было, и устремляясь мыслями к тому, что будет, я хочу сказать следующее, — зловещим тоном возвестила она.

Кирстен молча ждала продолжения.

Руби кивнула головой.

— Научись молчать, слушать и воспринимать услышанное, — посоветовала она. — Это сказал Пифагор, — пояснила Руби.

— Неужели? Тогда я слушаю.

Руби скорбно поглядела на нее, потом, с состраданием улыбнувшись, продолжала:

— Господь посоветовал мне сказать это. Есть вещи, о которых Лоренс не хочет говорить, поэтому я скажу за него. Кто-то ведь должен это сделать. Кирстен, дитя мое, если бы у тебя хватило здравого смысла самой отстраниться от работы над фильмом после отъезда из Нового Орлеана, мне вообще не пришлось бы упоминать об этом.

Кирстен молча слушала ее.

— Вот что, милочка, — вкрадчиво сказала Руби. — Мы с Лоренсом работали вместе над этим фильмом задолго до того, как на сцене появилась ты. Тебе это известно. Этот фильм много для нас значит.

— А для меня разве нет?

— Остановись. — Руби предостерегающе подняла руку. — Не забывай: «слушай и воспринимай услышанное». Ну, конечно, для тебя фильм тоже кое-что значит, но по другой причине. Ты вложила в него свое наследство, чтобы вернуть Лоренса — это известно каждому. Но теперь тебе пора понять, что этого не произойдет. Даже после того, как бедняжка Анна устранена с твоей дороги, ты его не получишь.

— Это похоже на обвинение, — резко заметила Кирстен.

Руби несколько смутилась.

— О, я понимаю, к чему ты клонишь. Конечно, кое-кто считает, что этот трагический случай произошел не без твоего участия, — сказала она, осеняя себя крестом. — Я другого мнения. — Она пожала плечами. — Но ведь ты читала, что пишут в газетах, и я прошу сейчас об одном: подумай о Лоренсе. Это его фильм. Он хочет его снять, но не сможет теперь получить страховку. Как ты думаешь, почему?

— Может, скажешь мне, Руби?

— Хорошо. В тот злополучный день на съемочной площадке произошло нечто поистине загадочное, мы все это знаем. Я не хочу сказать, что это сделала ты, но помни, Кирстен, когда-нибудь тебе придется отвечать перед Господом. Господь наш милостив… Даже если ты и не убила эту женщину своими руками, кто-то сделал это, причем так, чтобы подозрения пали на тебя. Поэтому твое участие в съемках не сулит ничего хорошего, согласна?

— Анну никто не убивал, она умерла естественной смертью, — возразила Кирстен, борясь с ужасной тревогой, внезапно овладевшей ею.

— Ну, конечно, упокой, Господь, ее душу. Я только говорю о том, что думают некоторые люди. Теперь о Лоренсе. Он не хочет увольнять тебя, опасаясь, что ты изымешь свой капитал, если он это сделает. Ты, надеюсь, улавливаешь ход моих мыслей?

Кирстен ход ее мыслей улавливала. По правде говоря, Кирстен сама понимала, хотя и не хотела себе признаться в этом, что продолжать работу над фильмом вместе с ней нельзя, ибо газеты печатали всяческие измышления о ней, да и кто бы не стал опасаться повторения того, что произошло?

Кирстен рано ушла из офиса, предупредив, что хочет поработать дома. Уходя, она, как всегда, бодро улыбалась, а потому никто из сотрудников не догадывался, как тяжело было у нее на душе. Она изо всех сил старалась не думать о том, что полюбила их, стала считать их своей семьей, что ей будет не хватать их и дни ее станут невыносимо пустыми без их шуток и поддержки.

Кирстен добралась до дома, едва сдерживая слезы, но закрыв за собой дверь, сломалась окончательно. Казалось, что всякий раз, когда Кирстен была близка к достижению цели, жестокая судьба подстерегала ее, чтобы разрушить все, чего она достигла. Ее поступки неправильно истолковывались, на нее клеветали и заставляли чувствовать себя отверженной. Не считая себя безгрешной, Кирстен никогда не стремилась причинить кому-нибудь зло, как это проделывала с ней Диллис Фишер, которая никогда не показывала своего лица, но, пользуясь властью, сосредоточенной в ее руках, наносила удар в самое сердце.

Не снимая пальто, Кирстен прошла в гостиную и взяла в руки фотографию Пола. Вглядываясь в его улыбающееся лицо, доброе и чуть насмешливое, она поняла, что несмотря ни на что, никогда не пожалеет о годах, проведенных с ним. Кирстен очень хотелось, чтобы он был сейчас рядом и помог ей справиться с тем, что, как она понимала, станет еще одним переломом в ее жизни. В ней нарастало чувство обиды. Если бы несколько месяцев назад кто-нибудь сказал, что ей придется столкнуться с отчуждением и даже враждебностью съемочной группы, с непонятным поведением Лоренса, с флиртом, который он завел с другой женщиной, с ужасным подозрением, что она причастна к убийству этой женщины, Кирстен не поверила бы. Она обнаружила в себе скрытые силы, о существовании которых не подозревала, и, как могла, справлялась со всем этим. Но сейчас Кирстен чувствовала, что силы покидают ее, исчезая словно в страшной пропасти, поглощающей все, чем она дорожила: работу, друзей и любовь к Лоренсу.