Даже ненавистная биология стала почти интересной, когда у столь же ненавистного педагога вдруг закончились лягушки для занятий анатомией и он от теоретических разглагольствований о статистике заболеваемости перешел к обсуждению реальных проблем, освещавшихся городскими СМИ. Статьи, о которых шла речь, рассказывали о новом эпидемическом заболевании чикунгунья, в переводе с суахили — «то, что гнет». Название обязано своим появлением характерной позе человека, скрученного острой болью в суставах. Вирус чикунгуньи, похоже, уже некоторое время существовал, но страдали этой болезнью немногие. А теперь он вдруг появился в огромных количествах и инфицировал кишевших в извечно болотистых местностях москитов вида aedes aegipti. Тысячи людей на Сейшелах и других островах Индийского океана поступали в больницы с сыпью, высокой температурой и страшными болями в суставах… Как напомнил студентам преподаватель биологии, на Шри-Ланке до сих пор хватает болот и луж, являющихся идеальными местами для размножения aedes aegipti. Он не опровергал, но и не отрицал слухи о том, что чинкунгунья мог быть искусственно произведен в лабораториях и использован в качестве биологического оружия, которое каким-то образом попало на острова Индийского океана. Но кем и против кого велась война, он не сказал.
Это было самым интересным из того, что узнал, занимаясь биологией, Ранджит. «Страны-убийцы»? Болезнь как оружие? Ужасно хотелось обсудить подобные темы с Гамини, но это было невозможно. У друга до обеда занятия по политологии, а это означает, что встретится с ним Ранджит не раньше чем через час.
Со скуки Ранджит сделал то, чего избегал на протяжении большей части семестра. В университете был семинар, посвященный всемирной проблеме водоснабжения. Любой студент имел право его посещать, но, конечно же, таковых желающих находилось немного. Поэтому Ранджит решил, что там можно спокойно подремать.
Но лектор заговорил о Мертвом море.
Ранджита оно не слишком интересовало, зато преподавателю виделось подлинной сокровищницей. Дескать, если прорыть каналы от Средиземного моря до Мертвого, расположенного в четырехстах метрах ниже уровня Мирового океана, разницу в высоте можно использовать для производства электроэнергии.
Эта идея чрезвычайно увлекла Ранджита. Просто-таки глобальное решение проблемы! Ранджит не мог дождаться встречи с Гамини — так хотелось поговорить об этом с другом.
Но когда Гамини наконец пришел в столовую, рассказ Ранджита его вовсе не потряс.
— Этой идее — сто лет в обед, — сказал он. — У моего отца есть друг, доктор Аль-Заср, он египтянин, вместе в Англии учились. Так вот, он однажды рассказал нам про это за ужином. Но только ничего не выйдет. Идея-то израильская, а всем остальным на Ближнем Востоке израильские идеи не нравятся.
— Понятно, — расстроенно кивнул Ранджит.
Лектор ни словом не обмолвился о том, что это израильская идея, и о том, что ей уже двадцать лет, и что если за двадцать лет эти каналы не прорыли, то теперь уж вряд ли пророют.
Рассказ насчет чикунгуньи тоже не впечатлил Гамини, а потом он принялся, в свою очередь, просвещать Ранджита.
— Твоя проблема, — сообщил он другу, — называется синдром ГСШМ. Знаешь, что это такое? Нет, Рандж, не знаешь, но занимаешься как раз этим самым. Ты ставишь себе слишком много задач. Режешь себя на слишком много кусков. Мой преподаватель психологии говорит, этак очень просто отупеть, ведь всякий раз, когда с одного переключаешься на другое, ты себя прерываешь, и через некоторое время это сказывается на предлобной коре головного мозга, и у тебя развивается СДВ.
Ранджит нахмурился, не отрывая глаз от ноутбука Гамини. В последнее время Ранджит увлекся компьютерами.
— Что еще за СДВ? И, если уж на то пошло, что за синдром ГСШМ?
Гамини с укором взглянул на друга.
— Нет, ты положительно отстал от жизни. «СДВ» означает «синдром дефицита внимания», а ГСШМ — первые буквы фамилий людей, которые возглавили исследования по так называемому синдрому мультитаскинга.[4] Это некие Графман, Стоун, Шварц и Мейер. А еще была женщина, ее звали Юонг Джиань, но, наверное, больше места для инициалов не осталось. Короче, мне кажется, ты слишком сильно зациклился на всяком таком, с чем ничего не можешь поделать.
Слова Гамини были вполне справедливы. Но тем не менее вечером, прежде чем лечь спать, Ранджит специально просмотрел выпуск новостей — просто для того, чтобы показать: его нисколько не волнуют замечания друга. Хороших новостей оказалось мало. Не меньше десятка стран дерзко заявляли, что имеют право на любые ядерные программы, и у большинства из них слово не расходилось с делом. Северная Корея, по обыкновению, являла собой образчик неконтролируемого государства. В извечно беспокойном Ираке вторжение шиитов в нефтеносные районы, населенные курдами, грозило превратиться в очередной виток терзавшей эту страну междоусобицы.
И так далее, и тому подобное.
К плохим новостям на следующий день за ланчем добавилась еще одна, личного порядка.
Стоя в очереди, он заметил Гамини. Тот скептически разглядывал нечто, получившее от администрации столовой пафосное название «особое блюдо дня». Ранджит был рад снова увидеть друга, но когда садились за столик, его встревожило кислое выражение лица Гамини.
— Что-то не так?
— Да нет, все нормально, — вздохнул Гамини. — Хотя какое там… Ладно, слушай. Несколько лет назад я кое-что пообещал отцу.
У Ранджита сразу возникли нехорошие предчувствия. Когда про обещания говорят таким тоном, ничего веселого ждать не приходится.
— Продолжай?
— Я дал моему старику слово, что после первого курса попробую перевестись в Лондонскую школу экономики. Он побывал там несколько лет назад и решил, что управлению нигде в мире лучше не учат.
— Изучать управление? — опешил Ранджит. — В экономическом вузе?
— Это неполное название. На самом деле заведение называется Лондонская школа экономики и политологии.
— Ясно, — только и смог выговорить Ранджит и мрачно спросил: — Значит, ты собираешься отправить документы в этот иностранный институт только для того, чтобы сдержать данное отцу обещание?
Гамини кашлянул.
— Не совсем. То есть слово «собираюсь» не годится. Я уже давно отослал туда документы. Отец сказал, чем раньше я подам заявление, тем больше шансов. Похоже, он был прав. Ранджит, меня приняли. На прошлой неделе я получил письмо. Как только закончится учебный год, я поеду в Лондон.
Вот так по дружбе Ранджита Субраманьяна и Гамини Бандары был нанесен второй удар, и он оказался тяжелее первого.
Потом у Ранджита не было ничего веселого. Преподаватель биологии наконец получил партию забальзамированных белых мышей, и снова пошли противные вскрытия, и больше не случалось таких интересных разговоров, как тот, насчет чикунгуньи. Даже занятия по математике, из-за которых Ранджит был готов терпеть все остальное, его не радовали.
К концу первой недели учебы в университете Ранджит был абсолютно уверен в том, что досконально знает алгебру. Решение великой загадки Ферма не зависело ни от линии пересечения плоскости и конуса, ни от математического обозначения суммы. Как бы то ни было, первые несколько месяцев Ранджит занимался более или менее старательно. Его даже немного увлекли такие вещи, как полиномиальное разложение и применение логарифмических функций. Но к началу третьего месяца стало ясно, что доктор Кристофер Дабаре, преподаватель математики, не намерен учить своих студентов чему-либо, имеющему хотя бы отдаленное отношение к теории чисел, — по той простой причине, что сам об этом знает очень мало. И, что еще хуже, он не желал ничего учить или мотивировать к обучению Ранджита.
Какое-то время Ранджит довольствовался ресурсами университетской библиотеки, но там число книг по интересующей теме было небесконечным. Когда юноша перечитал их все, ему оставалось только обратиться к специальным журналам, таким как «Джорнал оф намбер сиэри», издаваемый университетом штата Огайо, или «Журнал де теори дес номбре де Бордо» (вот когда пригодилось обретенное с таким трудом скудное знание французского). Но университетская библиотека не имела подписки на эти журналы, а Ранджит не имел доступа к ним через Интернет. Доктор Дабаре, сотрудник факультета, мог бы помочь, разрешив воспользоваться своим личным паролем, но он не желал этого делать.
