«Ну да, конечно, — говорил он себе, — у меня была тысяча других забот».
Но если бы на его месте оказался отец, разве смог бы он забыть о Ранджите хоть на секунду?
Не считая прислуги, в первые несколько дней Ранджита посещала только мефрау Форхюльст, но потом он стал доказывать врачам (и они были вынуждены согласиться), что ни один посетитель не вызовет у него такого стресса, какой вызывали крепкие молодые тюремщики, которые лупили его дубинками. Врачи разрешили послабление в режиме. На следующее утро, когда Ранджит разминался на тренажерах, в спортивный зал вошел дворецкий, кашлянул и сообщил:
— К вам посетитель, сэр.
Ранджит рассеянно отозвался:
— А писем для меня нет?
Дворецкий вздохнул.
— Нет, сэр. Если будут письма, их сразу же принесут, как вы просили. А сейчас с вами желает повидаться доктор де Сарам. Проводить его в вашу комнату?
Ранджит поспешно облачился в один из бесчисленных халатов, висевших в спортзале. Юрист де Сарам времени зря не терял. Ранджиту он не показался слишком молодым — наверное, ему было пятьдесят или шестьдесят, а может, и больше, и свое дело он явно знал очень хорошо. Ему даже не нужно было заглядывать в завещание. Хотя его попросили заняться делами Ранджита каких-то сорок восемь часов назад, он уже связался с нужным учреждением в Тринкомали и составил неплохое представление о том, что достанется Ранджиту.
— Меньше двадцати миллионов рупий, мистер Субраманьян, — сказал он, — но ненамного меньше. По нынешнему курсу это около десяти тысяч долларов США. В основном это стоимость двух объектов недвижимости, я имею в виду дом вашего отца и небольшую постройку, где в данный момент никто не живет.
— Я знаю этот дом, — сказал юристу Ранджит. — От меня что-нибудь требуется?
— Прямо сейчас — ничего, — сказал де Сарам. — Но есть одно обстоятельство, которое вы, быть может, пожелаете обдумать. Доктор Бандара сам хотел заняться этим делом лично, чтобы оказать вам услугу, но, как вы знаете, он сейчас занят сверхсекретными проектами ООН.
— «Знаю» — это слишком сильно сказано, — вздохнул Ранджит.
— Ну, разумеется. Я вот о чем: в принципе, вы могли бы выдвинуть обвинение против людей, которые… гм… так долго не давали вам вернуться домой, но…
Ранджит перебил:
— Я в курсе. Мы не должны говорить об этих людях.
— Именно так, — с облегчением кивнул де Сарам. — Но вам, вероятно, захочется пойти другим путем. Можно возбудить дело против туристической фирмы и потребовать компенсации на том основании, что данная фирма позволила пиратам захватить свой корабль. Эта сумма, конечно, будет невелика, потому что затруднительно установить меру ответственности, а также по причине сомнительной платежеспособности…
— Нет, погодите, — снова вмешался Ранджит. — У фирмы похитили корабль, на борту которого я оказался по собственной глупости, а теперь я должен судиться из-за того, что это случилось? Это выглядит несправедливо.
Впервые за все время беседы де Сарам дружески усмехнулся.
— Доктор Бандара предупреждал, что таким и будет ваш ответ. Ну что ж, наверное, моя машина уже подъехала…
И точно: в этот самый момент послышался стук в дверь. Васс, дворецкий, пришел сообщить, что автомобиль доктора де Сарама подан. Затем дворецкий сказал Ранджиту:
— Писем для вас нет, сэр. — И добавил: — И… если позволите, сэр… Мне не хотелось раньше беспокоить вас, но мы все очень огорчены известием о смерти вашего отца.
Не сказать, что Ранджит нуждался в напоминаниях о смерти отца. Потеря стала частью его существования, не оставляла ни днем ни ночью, превратилась в незаживающую рану.
Самое ужасное в смерти близкого человека то, что она навсегда прекращает общение с ним. Все невысказанные слова любви и уважения теперь лежали тяжким грузом на сердце Ранджита.
И конечно, не радовали новости. Вспыхнул конфликт между Эквадором и Колумбией, разгорелся очередной спор о территориальной принадлежности Нила, Северная Корея обратилась с жалобой в Совет Безопасности ООН. Эта страна обвиняла Китай в краже дождевых туч, которые китайцы якобы уводят от корейских рисовых полей к своим.
Ничего не изменилось. Вот только в мире стало на одного человека меньше.
Но кое-чем Ранджит мог заняться — и заняться этим ему следовало давно. На шестой день пребывания в гостях у Форхюльстов он наконец получил распечатку текста, который лихорадочно набрал на борту самолета. Юноша прочитал свои записи критично, скрупулезно и беспристрастно, как преподаватель читает курсовую работу студента. Он был готов найти ошибки и, к своему великому огорчению, нашел. Сначала две, которые сразу бросились в глаза, потом четыре. Затем Ранджит обратил внимание на пару мыслей, не то чтобы неверных в принципе, но сформулированных недостаточно четко.
У Ранджита имелось оправдание. В те семь или восемь недель, когда он завершал доказательство, у него не то что компьютера — бумага и ручки не было. Только собственная память, и он был вынужден снова и снова повторять свои выкладки, боясь упустить какую-нибудь деталь.
И что же теперь делать с этими ошибками, вот вопрос.
Весь день и часть ночи Ранджит взволнованно думал об этом. Отправить в редакцию список поправок? Это казалось вполне разумным… но тут взыграла гордыня. Ошибки были, откровенно говоря, тривиальными. Такие сразу заметит и легко устранит любой хороший математик. Просить же редакцию журнала «Нэйчур», чтобы взяла на себя труд исправить огрехи автора… Эта мысль приводила Ранджита в ужас.
Он так и не отправил письмо, хотя потом чуть ли не ежедневно задавал себе вопрос: может, все-таки стоило это сделать?
Эх, если бы знать, как там поступают с письмами вроде того, что он послал… Он был почти уверен, что статью перед публикацией дают на проверку трем-четырем, а то и более экспертам в данной области.
Сколько времени нужно на проверку статьи Ранджита? Попробуй угадай. Впрочем, его уже ушло намного больше, чем хотелось бы.
И всякий раз, когда дворецкий стучал в дверь, у Ранджита учащалось сердцебиение. Но оказывалось, что Васс пришел сообщить о чьем-нибудь визите, и надежда таяла.
18
Посетители
На седьмой день пребывания Ранджита у Форхюльстов дворецкий сообщил о новом посетителе, каковым оказалась Майра де Соуза.
— Ранджит, я не помешаю? — первым делом спросила она. — Тетя Беа разрешила немножко побыть с тобой. Как только захочешь отдохнуть, я уйду.
На самом деле Ранджит как раз собирался отдохнуть, но, естественно, предпочел не говорить об этом Майре.
— Чем ты теперь занимаешься? — спросил он. — В смысле, еще учишься в университете?
В университете Майра уже не училась. Тот курс, на котором они с Ранджитом вместе посещали занятия по социологии, был у нее последним. А теперь она вернулась из США, из Массачусетского технологического института, где была на стажировке. (Это надо же, постдок в МТИ!) Ранджит понял, что Майра успела изрядно подняться по научной лестнице.
— Искусственным интеллектом в некотором смысле, — ответила она на вопрос Ранджита, и тот постарался не обратить внимания на загадочную концовку фразы.
— Ну и как успехи?
Майра наконец улыбнулась.
— Если тебя интересует, насколько мы близки к осмысленной болтовне с компьютером, то успехи более чем скромные. Но если сравнить нынешнее положение дел с теми проектами, которые пытались осуществить пионеры этой области, то все не так уж плохо. Ты когда-нибудь слышал о Марвине Мински?
Ранджит покопался в памяти и ничего не нашел.
— Жаль. Мински был одним из лучших ученых, пытавшихся определить, что собой представляет мысль, и добиться от компьютера чего-то похожего на мышление. Он иногда рассказывал очень веселые истории.
Майра помедлила, словно не была уверена в том, что собеседнику эта история покажется интересной. Ранджит, готовый с радостью слушать хоть об опозданиях поездов, хоть об индексах при закрытии товарных бирж, издал поощряющие звуки, и она продолжила:
