Вечеринка ему очень понравилась, особенно ее первая часть, то есть встреча с Майрой де Соуза.

По дороге в кампус Ранджит спохватился, что думает о ней. Какой интересный, оказывается, она человек. Именно человек, а не девушка — Ранджит никогда не опустится до похотливых фантазий.

Но почему-то в голову упорно лезли мысли о том, как бы избавиться от Брайана Харригана. Может, просто взять да и прикончить?

Как бы то ни было, Ранджит с большой охотой уехал на лето в Тринкомали. Ганеш Субраманьян ожидал, что сын посвятит каникулы новым атакам на теорему Ферма, но оказался прав только отчасти. После встречи с Майрой де Соуза Ранджит не забыл о теореме, она приходила на ум в минуты не самые веселые, и притом гораздо чаще, чем прежде. Но всякий раз он старался прогнать эти мысли. Ранджит Субраманьян хорошо видел, когда ему льстили.

К тому же у парня хватало других дел. Один монах подсказал, что на берегу перестраивают старый отель и студент может получить там непыльную работенку. У Ранджита, впервые за его восемнадцать лет, появилась возможность зарабатывать на жизнь.

Доставшаяся ему должность — экспедитор грузов — и впрямь оказалась нехлопотной. Надо было, во-первых, встречать грузовики со стройматериалами, проверять, все ли на месте, и делать соответствующие записи. Во-вторых, ему полагалось бежать к бригадиру всякий раз, когда водитель грузовика пытался уехать со стройплощадки с частью груза. А в-третьих, придя поутру, Ранджит должен был быстро проверить стройматериалы, завезенные днем раньше, и удостовериться в том, что за ночь их пропало не слишком много. Охранникам из частного агентства, нанятым гостиничной корпорацией, было приказано оказывать Ранджиту посильную помощь. Что они и делали весьма охотно — ведь все недостачи, связанные с кражей стройматериалов, вычитались из зарплаты сторожей.

Кроме того, у Ранджита было четверо собственных помощников — маленьких, но необычайно резвых.

Они не получали зарплату от строительной фирмы и ничего не знали о летних планах Ранджита. Появились эти помощники в тот день, когда Ганеш Субраманьян вручил сыну пару пакетов с едой, о которой повар сказал, что ее необходимо срочно употребить, иначе испортится.

— Это для миссис Канакаратнам, — сказал Ганеш. — Ты ее знаешь. Жена Киртиса Канакаратнама. Помнишь Киртиса? Его арестовали в Коломбо с товарами, якобы крадеными.

Ранджит вспомнил и кивнул.

— Похоже, нелегко теперь его семье, — добавил отец. — Я разрешил им жить в нашем старом гостевом домике. Не забыл, где он? Сделай милость, отнеси, пожалуйста.

Ранджит не имел ничего против. И домик нашел без труда. Когда он был маленьким, один из его друзей, сын инженера-железнодорожника, время от времени помогавшего в храме, жил там. С тех пор почти ничего не изменилось. Правда, садик, который обустроила жена инженера, теперь отчасти использовался как огород, а отчасти зарос бурьяном. Дом как будто уменьшился в размерах; Ранджиту подумалось, что не мешало бы его покрасить. Все остальное по-прежнему: три комнатушки, уборная на заднем дворе и колодец с насосом на самом краю участка.

Но дома не оказалось никого. В отсутствие хозяйки Ранджиту не хотелось входить, но не мог же он просто поставить еду на землю. Он постучал в незапертую дверь, крикнул «здравствуйте» и шагнул через порог в кухню.

Газовая плита, раковина без крана, но со стоком, большой пластмассовый кувшин, почти пустой, стол и стулья — вот, собственно, практически все. К кухне примыкала комната поменьше — наверное, спальня. У стены разложенный диван, на нем кипа простыней. Третья комната оказалась самой большой, но при этом самой тесной. Две детские кроватки, две кушетки, три или четыре шкафа, пара стульев…

Комната чем-то отличалась о той, в которой Ранджит бывал в детстве. Здесь что-то висело в углу. Он присмотрелся: выцветший религиозный плакат с текстом на санскрите.

Ну конечно! Это северный угол дома, и здесь когда-то, как во всяком доме, где проживает добропорядочное и богобоязненное индуистское семейство, находится место для пуджа — молитв. Но где же полочка с фигуркой Шивы или какого-нибудь другого божества? Где шкатулка с благовониями или блюдце с цветами — подношения богам? Ничего подобного, никаких знаков поклонения! Уже не первый год Ранджит не считал себя религиозным человеком, но когда он увидел на месте аккуратного святилища гору выстиранного, но неглаженого детского белья, у него возникло чувство, близкое к отвращению. Так не должна себя вести индуистская семья.

Но тут послышались голоса. Ранджит поспешил выйти и представиться и убедился в том, что перед ним вовсе не допропорядочное индуистское семейство. Жена Киртиса Канакаратнама была одета не так, как подобает индуистке. На ней был мужской рабочий комбинезон и мужские ботинки, и она везла коляску, в которой стояли две большие пластиковые бутыли с водой и спала девочка. Кроме нее с матерью было еще трое детей — девочка лет десяти-двенадцати, несшая на закорках сестренку, самую младшую из четверых, и мальчик с мешком, заброшенным на плечо.

— Добрый день, — поздоровался Ранджит со всеми сразу. — Меня зовут Ранджит Субраманьян, я сын Ганеша Субраманьяна. Он прислал продукты, они в кухне на столе. А вы, должно быть, миссис Канакаратнам.

Женщина не стала этого отрицать. Она отпустила ручку коляски и бросила взгляд на дочурку; убедившись, что та спит, протянула Ранджиту руку.

— Я жена Канакаратнама, — сказала она. — Спасибо, твой отец очень добр к нам. Могу я предложить тебе воды? Льда у нас нет, но ты, наверное, устал, пока шел к нам, и хочешь пить.

Пить Ранджит действительно хотел и с удовольствием выпил полный стакан воды, которую женщина налила из пластиковой бутыли. Она объяснила, что питьевую воду приходится носить издалека. Несколько лет назад на Рождество цунами добралось до колодца, и теперь вода из него годится только для стирки. Можно, правда, кое-что на ней приготовить, но пить нельзя.

На вид миссис Канакаратнам было немного за тридцать: крепкая, довольно миловидная и явно неглупая. Но было заметно, что жизнь с ней обходится сурово. Оказалось, что миссис Канакаратнам не любит, когда ее так называют. Им с мужем, объяснила она, совсем не нравится это тропическое захолустье под названием Шри-Ланка. Они бы предпочли жить там, где что-то происходит, — ну, скажем, в Америке. Но в американском посольстве им не дали вида на жительство. Они иммигрировали в Польшу, но и там ничего не вышло.

— Мы сделали все, что от нас зависело, — рассказывала миссис Канакаратнам. — Взяли себе американские имена. Муж запретил называть его Киртисом. Он выбрал имя Джордж, а я Дороти, уменьшительно — Дот.

— Хорошее имя, — сказал Ранджит.

На самом деле имя не показалось ему ни хорошим, ни плохим. Просто захотелось как-то успокоить нервную женщину.

Видимо, это ему удалось, потому что она вдруг разговорилась. Для детей супруги тоже выбирали американские имена. Дот Канакаратнам рожала каждые два года. Первой на свет появилась Тиффани — ей сейчас одиннадцать. Потом родился единственный мальчик, Гарольд, которому исполнилось девять. Младшеньким, Рози и Бетси, соответственно семь и пять. Упомянула Дот и о том, что ее муж сейчас в тюрьме. Сказано это было так небрежно, что Ранджит счел за лучшее помолчать.

Вскоре Ранджит решил, что у Канакаратнам очень славные дети — не всегда послушные, но добрые и забавные. Особенно им нравилось делать какую-нибудь непростую, но интересную работу — наверное, потому, что они хотели поскорее повзрослеть. Ранджит поймал себя на мысли, что ребята ему нравятся. До того нравятся, что при расставании он предложил Дот в ближайший выходной взять детишек с собой на пляж.

На протяжении двух суток, оставшихся до выходного, Ранджит то и дело гадал, справится ли он со столь ответственной задачей. А вдруг кому-то из них захочется… на горшок?

Но когда такое случилось, за дело без всяких просьб со стороны Ранджита взялась Тиффани. Рози захотела пописать, и Тиффани отвела ее на мелководье, где о соблюдении санитарии позаботился Бенгальский залив. А потом то же самое желание возникло у Гарольда, и Тиффани пошла с ним к одному из биотуалетов, поставленных для рабочих.