Мать была женщиной сильной, упрямой, с трудным характером. Когда Рафаэль подрос, он старался проводить в ее обществе как можно меньше времени. Мать жила с его старшей сестрой, и они тратили массу усилий (и отцовских денег) на превращение семейного гнезда в роскошный дворец, заполненный произведениями искусства и антиквариатом.

А Рафаэль каждую свободную от школы минуту проводил на отцовских виноградниках и винодельне. Он вполне естественно влился в мужскую половину семьи, состоявшую из отца и старшего брата Хоакина. После трагедии, грянувшей как гром среди ясного неба, он оказался лицом к лицу с необходимостью сохранять высокие доходы семейной фирмы. С одной стороны, надо было вкладывать деньги в растущий бизнес, с другой — обеспечивать ненасытные и все возрастающие потребности матери, сестры и, конечно, Эмилио.

Рафаэль отложил газету и взял бутерброд. С самого детства его приучили считать себя опорой и защитником семьи, особенно женщин. Его губы тронула ироническая усмешка. Мать и сестра воспринимали эту защиту как должное.

Вспомнив о вчерашней грубой и жестокой выходке Эмилио по отношению к девушке, он вновь почувствовал гнев. Эмилио вечно доставлял неприятности. Злопамятный, невоспитанный подросток, он был постоянным источником напряжения. Но его нынешнее постыдное поведение, позорившее род Савентосов в глазах такой холодной, красивой и, очевидно, очень умной женщины, как Алессандра, приводило Рафаэля в бешенство.

Когда Алессандра оборвала телефонный разговор, Рафаэль решил, что она не желает иметь с ним ничего общего. Он стал придумывать предлог для нового звонка, но Алессандра неожиданно связалась с ним сама.

Ее поведение было загадкой. Казалось, она сама толком не знала, зачем позвонила. Разговаривала она довольно бессвязно, но за этим угадывалась какая-то потребность. Что-то в ее голосе заставило Рафаэля настоять на встрече.

— Сегодня? Ну, я не знаю… — нерешительно протянула она.

— Пожалуйста, — принялся уговаривать он, — пожалуйста, дайте мне возможность повидать вас и объясниться. — Савентос, человек большого самообладания и гордости, едва не умолял ее.

— Ну, хорошо…

— В три часа?

— Лучше в четыре. — С этими словами она повесила трубку.

Он еще раз посмотрел на дверь. Рафаэль вовсе не был уверен, что она придет. Эта мысль придавала ожиданию особую остроту.

Он взял еще один бутерброд и погрузился в газету. Неожиданно она возникла прямо перед ним.

— Мистер Савентос… — вежливо поздоровалась она и протянула руку.

— Мисс Ксавьер! — Он поднялся навстречу. — Я так рад видеть вас! Пожалуйста, называйте меня Рафаэль.

Она слегка улыбнулась.

— Хорошо. В таком случае тоже зовите меня Алессандрой.

Он усадил девушку в соседнее кресло, щелкнул пальцами и попросил официанта принести свежего чаю.

Было видно, что она плакала. Его сердце сжалось от сочувствия. Его интерес к ней нарастал с каждой секундой; более того, в Рафаэле зарождалось чувство, с которым, как он понимал, будет нелегко справиться.

— Так что же вы сделали со своим племянником? — спросила она с легкой иронией.

— Отослал назад, в Испанию, — мрачно ответил он. — С позором.

Алессандра посмотрела на Рафаэля широко открытыми глазами, в которых отражались все ее мысли.

— Хорошо… Можно мне взять бутерброд?

— Конечно. Выбирайте. — Странно… Она не отвергла его дружеского тона.

Алессандра выпила чаю и съела с дюжину крошечных канапе. Казалось, присутствие Рафаэля ее ничуть не смущало. Она словно забыла о несчастных обстоятельствах, которые предшествовали их знакомству.

— Ужасно хочется есть, — призналась она, потянувшись за хлебом и джемом. — По-моему, я толком не ела со вчерашнего утра.

Он снова щелкнул пальцами, подзывая официанта. Интересно, согласится ли Алессандра пообедать с ним?

— Что вы хотели сказать? Кажется, вы упоминали о возмещении ущерба, верно? — неожиданно с обескураживающей прямотой спросила она.

Рафаэль был очарован. Его очаровали непосредственность и тихое спокойствие, свойственные ей. Он привык к горячим, темпераментным южанкам, у которых эмоции били через край.

На Алессандре было одно из тех свободно ниспадающих платьев, которые так любят молодые девушки. Голубовато-стального цвета, оно удачно подчеркивало темно-синие искры в ее серых глазах. Под очень открытое платье на тонких бретельках она надела блузку жемчужного оттенка. Блузка слегка подсвечивала ее лицо. Длинные ноги были прикрыты платьем. Виднелись только загорелые, безупречной формы лодыжки и изящные ступни в плоских босоножках из ремешков.

Рафаэль вынужден был признать, что давно не встречал такой привлекательной женщины… если встречал вообще.

— Ни о чем конкретном я еще не думал, — признался Савентос. — Но мне хотелось сказать вам… Вы не правы, если думаете, что я не испытываю жалости к страдающему животному.

Она разрезала кекс на аккуратные ломтики, отложила нож в сторону и подняла глаза.

— Вы удивлены? — прямо спросил Савентос.

— Да.

— Почему?

— Потому что я предполагала услышать несколько банальных слов сожаления о поведении вашего племянника. Потом последовало бы предложение пообедать в каком-нибудь дорогом ресторане, после чего инцидент можно было бы считать исчерпанным.

Рафаэль не мог отвести от нее глаз, пораженный ее проницательностью. Она угадала и его мотивы, и возможные действия. В других обстоятельствах он именно так и поступил бы. Но не сейчас. И не с ней.

— Я и не предполагала, что вы способны говорить о таких вещах, как жизнь бессловесных тварей, — более мягко добавила она.

— Ах, милая леди! Только теперь я понял, как плохо вы обо мне думали!

— Да нет, — небрежно бросила Алессандра. Эти слова прозвучали так, словно ее мнение о нем не имело никакого значения.

Рафаэль наклонился к ней поближе.

— Если вы так плохо обо мне думали, то почему пришли? — В его низком голосе звучала настойчивость.

Она быстро посмотрела ему в глаза.

— Не знаю… Потому что… — Алессандра нахмурилась. — Нет, не могу сказать… — Она тряхнула головой и еле слышно закончила: — Мне было очень одиноко.

Сердце его заколотилось. Удивляясь себе, Рафаэль накрыл ее руку своей.

Алессандра слегка улыбнулась и облегченно вздохнула. Было видно, что она немного раздосадована. Наверное, потому, догадался Рафаэль, что не сумела по-другому объяснить причину своего прихода.

Он дал ей доесть кекс, а потом сказал:

— Поедемте со мной. Это ненадолго. Я хочу вам кое-что показать.

Савентос заботливо усадил ее в знакомый черный «мерседес» и повел машину по лондонским улицам с той же небрежной уверенностью, с которой ездил ее отец. Они двигались на север, в сторону Бедфордшира. Туда, где у Сатира случился сердечный приступ.

Алессандра пыталась держать себя в руках.

— Пожалуйста, потерпите. Осталось немного, — промолвил Рафаэль.

Они свернули на разбитую проселочную дорогу к незнакомой Алессандре частной конюшне. Рафаэль остановил машину у самых ворот.

— Пошли, — сказал он, открывая перед ней дверь и помогая выйти так осторожно, словно она была дорогой хрустальной вазой.

Придерживая Алессандру за локоть, Савентос повел ее вдоль длинного ряда денников. Сразу дюжина конских голов высунулась в открытые верхние половинки дверей. Любопытные глаза, настороженные уши… Легкий южный ветерок играл лошадиными гривами.

Рафаэль остановился у последнего денника. Казалось, тот был пуст. Но, заглянув внутрь, Алессандра увидела в глубине большую светло-серую лошадь, испуганно блеснувшую белками.

— Оттавио! — прошептала она.

— Я привез его сюда вчера вечером, — объяснил Рафаэль, перегнулся через дверь и внимательно осмотрел липпициана. — Мне сказали, что это очень хорошее место, где о нем как следует позаботятся.

— Можно мне взглянуть на него?

— Конечно. За этим я вас и привез. — У него гора свалилась с плеч. Неожиданная встреча с Оттавио не разбередила свежую рану Алессандры. — Я очень надеялся, что вы захотите с ним пообщаться.