Теперь меня не так легко убить. А нужна мне такая жизнь или нет, никого не волнует. На войне как на войне.
— Если у вас на данный момент нет вопросов, я вас покину, — говорит профессор. — Отдыхайте, собирайтесь с мыслями, учитесь управлять новым телом. Импульсы все те же. Нервная система не нарушена. Когда очнется Птицын, сообщите медбрату.
Я обращаю внимание на медбрата. Тот неотрывно смотрит на Гильзина. Похоже, знает не намного больше меня.
Может, все не так плохо. В конце концов, я мог вообще не выжить. А вот кем лучше быть: калекой, или подопытным кроликом — я не знаю. С этой мыслью я уснул.
Проснулся я оттого, что почувствовал панику.
В голове путаются мысли, вроде того: «где я?», «что со мной?», «что за ерунда?». Все ясно. Птицын проснулся.
— Спокойно, солдат, — говорю я. Мысленно, конечно, не вслух.
— Да, надо бы успокоиться и рассудить здраво, — думает Птицын. Услышал меня или нет, непонятно.
— Птицын, ты меня слышишь?
— Чертовщина какая-то, — думает Птицын.
— Никакая не чертовщина, — объясняю я, — а твой прямой начальник, лейтенант Головарев.
— С ума сошел? Глюки?
— Нет, Андрей, не глюки. Успокойся. Сейчас во всем разберемся.
— Хорошо, пусть так, но что ты делаешь в моей голове?
С каких это пор мы на «ты», — подумалось мне. И тут же, как ответ: «А что теперь, сюсюкаться?»
Не понял, то ли моя мысль, то ли Птицына.
— Нет, я не у тебя в голове. И ты не у меня. У нас одна голова на двоих, и еще много чего у нас теперь общего. Ты только успокойся и не засоряй мне мозг всякой чепухой. Послушай сначала.
— Хорошо, — успокаивается наконец солдат. — Я весь внимание.
Я пересказываю ему весь разговор с профессором Гильзиным. Сам профессор уже стоит в палате.
— Ну, как дела?
— Как у тебя дела? — спрашиваю я у Андрея.
— Не понял, — удивляется он.
— Гильзин пришел, спрашивает, как у тебя дела. Ты его не слышишь?
— Нет. Не слышу ничего, кроме твоего голоса. Да и тот своим кажется. Странно, что я раньше не заметил.
— Он только очнулся, — говорю я Гильзину. — Я ему все объяснил, переваривает теперь.
— Он что-нибудь слышит?
— Нет, не слышит. Я ему передаю.
— Как освоитесь, постарайся канал наладить, чтоб не пересказывать, а сразу передавать, как мысли передаешь. Много времени сэкономите на этом. Это очень важно. Вы и сами понимаете.
— Как-нибудь на досуге попробую.
— Ладно, какие еще успехи?
Пробую двигать головой. Ничего не получается.
— Слушай, — говорю я Птицыну, — давай голову попробуем повернуть. Сначала вправо, потом влево.
И пытаюсь повернуть. Когда Андрей подключается, голова поворачивается. Я вижу белую стену, совсем рядом от себя.
— Теперь влево, — мысленно произношу я.
Голова поворачивается влево. Вижу медбрата на стуле. Не того, что был в первый раз. Другого. «Смена-то кончилась», — уже соображаю я.
— Чего? — переспрашивает мой сожитель. — Какая еще смена?
— Да медбрат тут не тот, которого я в прошлый раз видел, — отвечаю. А Гильзину говорю: — Вот такие успехи и есть. Только вопрос у меня. Зачем нам слышать все мысли? Нам же только некоторые нужны.
— Вы не все слышите. Только те, которые обращены в слова. Эмоциональные и образные вы тоже чувствуете, но они не так отвлекают. Научитесь ими пользоваться вместо слов, когда это нужно. А когда нужно, научитесь их передавать. Например, круговая панорама всего, что происходит, будет чрезвычайно полезна в бою. Хотя пока неизвестно, выпустят ли вас в бой. Сначала пронаблюдаем, все ли в порядке. Вы же первопроходцы! Гордитесь этим!
— Уже гордимся. А теперь нам надо работать, извините.
— Да, конечно, я зайду позже, — говорит профессор и поспешно выходит из палаты.
2. Старое по-новому
Некоторое время мы с Андреем чувствовали себя младенцами. Одним большим младенцем. С той лишь разницей, что учились двигаться гораздо быстрее.
С руками у меня никаких проблем не было. Они работали как всегда. Координация? Конечно, немного потеряли. Но я привык к расположению остальных органов всего за несколько дней. А вот у Андрея с руками вышло хуже. Он их не видел. Мне приходилось подсказывать, где и что находится.
Садиться оказалось намного сложнее, потому что пресса у нас оказалось два. Мой в верхней части туловища. Его — в нижней. С мышцами спины такая же ситуация. Напрягаться, конечно, ему надо было больше, но без моей помощи равновесие держать он не мог. В конце концов научились сначала садиться, потом поворачиваться, так же как с шеей в первый раз. С ней, кстати, мы к этому времени управлялись без проблем. Стоило только послать мысленный сигнал, и все. Сигнал подавал обычно я. Кто-то один должен быть ведущим, иначе ничего не выйдет. Вот мы и решили, что общими действиями буду руководить я, как старший по званию и по возрасту. А он прикрывал, как и предполагалось изначально, с тыла. Подсказывал, предложения вносил и прочее.
Ладно, с туловищем разобрались. Теперь пробуем вставать. Первый раз нам два медбрата помогали. Под руки поддерживали. Под его, под нижние естественно. До моих им было не достать. Метра три, наверное, роста в Людвиге. Так мы решили назвать существо, которым стали. Надо же какое-то имя иметь, в конце концов. Гильзин с нами согласился. Ну, подняться-то Андрей смог, а вот равновесие держать у него долго не получалось. Я думаю, мозжечок-то можно было и один оставить. Хотя кто знает: вот научимся управляться — может, нам и это какие-то возможности откроет.
Равновесие-то мы держать научились. Но настоящие проблемы начались, когда начали пробовать ходить. Андрею ничего спереди видно не было. Назад вроде нормально ходит, качается только немножко, а вперед никак. Не могу, говорит, без видимости. Тут я вспоминаю слова Гильзина. Надо зрение общее организовать. Как это сделать, никто понятия не имеет. Гильзин знает, но объясняет своими незнакомыми терминами. Да и про теорию он говорит, а не про практику. Какой там нерв куда импульс должен послать. Я-то как в этом разберусь, где у меня какой нерв? Андрей с заданием первый справился. Просыпаюсь я как-то раз от его радостных воплей.
— Саня, гляди! Гляди! Что ты видишь? — кричит.
Я в восторге отвечаю:
— Все вижу! Хотя не все, конечно. Глазом поводи в стороны.
Ну, он поводил. Я выяснил, что обзор почти стопроцентный. Сверху только слепое пятно осталось.
— Молодец, Андрюх! — говорю. — Теперь рассказывай, как ты это сделал.
— Даже не знаю, как тебе объяснить. Может, не из-за этого вообще все получилось. Я просто стал думать о том, что сейчас вижу, без всяких искажений и комментариев. Воспроизводить картинку мысленно. Так же как ты можешь закрыть глаза и представить то, что видел только что.
— Так, — вдруг настораживаюсь я, — а откуда ты узнал, что у тебя получилось?
— А ты вдруг начал книжку читать, которая передо мной была. Я же ее не читал, только смотрел на нее и воспроизводил. А ты фразы из нее стал во сне произносить. Не случайно же это, правильно?
— Да, пожалуй, — отвечаю, — сейчас попробую и я, как ты, сделать.
Сделать это оказалось не так уж сложно. Слух точно так же настроился. Андрей так этому радовался! Еще бы, ничего, кроме мыслей собственных да музыки на память, не слышал уже два месяца. За полчаса где-то удалось мне зрение общее установить. А после этого и ходить проще стало намного. Потому что с самим движением Андрей давно уже разобрался. Нужно только дорогу видеть. На словах объяснять долго, да и не объяснишь на скорости все препятствия, даже внимания на них не обратишь.
Нас к этому времени уже перевели на тренировочный полигон. Там и физические тренажеры есть, и стрельбище, и полоса препятствий, — все, что отряду солдат положено, было в распоряжении одного Людвига. Стрелять тренировался больше я. Андрей больше занимался собиранием и зарядкой оружия. Хотя учились всему. Он из пистолетов даже стрелять назад приноровился. С полосой препятствий справлялись легко. Надо было Людвигу усложненную давать. С четырьмя-то руками и легкими да двумя сердцами все проще намного оказалось. С массой своей нетрудно управляться. Рукопашному бою пришлось обучаться самостоятельно. Как-то комбинировать те умения, которые уже были. Новую технику для суперсолдат никто придумывать не стал. Но со всеми проблемами мы разобрались, и через полгода Людвиг уже был готов к действию. Эксперимент прошел удачно. Пора в бой. Война-то еще не закончилась! И Людвиг Земле ой как пригодится!