— О чем же?

— Как о чем? Вы ведь обо мне репортаж делать приехали? Ну и спрашивайте! Да вы не стесняйтесь, ей богу, я уже опытная! Ко мне тут приезжал один в очках, с магнитофоном, из самой Твери репортаж делать!

— Хм… — Казарин повторно кашляет в кулак. — Видите ли, Анна Поликарповна, я не следователь, чтобы спрашивать. Может, мы тут поживем, ну… дня три, а?

Но Сухотиха качает головой:

— Нельзя. Ко мне клиенты приехать могут. Приедут, а у меня тут кодла… Если желаете, у деда можете пожить. Он на это всегда согласный. У нас тут вроде кооператива: я лечу, а он квартиру сдает.

Казарин встает:

— Вот и отлично! Поживем у деда, а к вам мы вечером на огонек заглянем. Идет?

— Идет! — важно кивает Сухотиха. — Я и гуся успею приготовить.

Втроем уже спускаются с крыльца. Казарин чиркает зажигалкой, закуривает.

— Недалекая баба, — ворчит. — Простая как валенок.

Кажется, он разочарован.

— Кодла! Это же надо ляпнуть такое! — фыркает Вера. — Сразу видно, что сидела!

Босоногова же Сухотиха заинтриговала чрезвычайно. Черторщинка в глазах не дает ему покоя. И не то что он какой-то там геронтофил, ну а так… весна, в общем.

Никанор Капитоныч охотно согласился пустить к себе жильцов. Изба у него просторная, в пять комнат, и сразу видно, что четыре из них предназначены для сдачи. Такой вот отель на деревенский манер. Все комнаты пустовали.

— Не сезон, — объяснил предприимчивый дед. — Я на осень наплыва жду, а сейчас пусто. Пусто!

— Ага, — сказал Казарин и распорядился: — Заносите вещи!

Пока то да се, пока располагались, Гриша выяснил у деда, что самогон, закуску и строительный динамит можно раздобыть в соседней деревне, прыгнул в «тойоту» — и был таков. Три свободных от баранки дня — этим стоило воспользоваться. И решил Гриша устроить себе праздник на лоне природы, праздник с самогоном и шашлыком из налима, добытого нечестным браконьерским способом. Казарину он ничего не сказал, а зря.

Казарин же, перепоручив хлопоты по обустройству ассистентке и стажеру, сам от хлопот отстранился, и пошел с аристократическим видом шляться на двор, и там набрел на конюшню, а в конюшне — на дряхлого мерина, по бабки зарывшегося в навоз. Мелкие весенние мухи вились около слезящихся глаз заморенного коняки, и, глядя на это, Казарин почти любовно думал: и тут та же гниль, как и везде, и тут умирание. Апокалиптические фразы уже вертелись в его голове — фразы о том, что вся деревня русская как этот коняка… и будет время, и поведут его на бойню, и антихрист приидет в фартуке и с кувалдой, и ударит коняку в лоб, и падет он на колена, подведя к небу лиловые слезящиеся глаза свои, а антихрист снимет с него кожу, а что останется, то уж пойдет на мыло… Любил Казарин лошадей, как всякий аристократ, и считал их не в пример людям тварями благородными и незапятнанными. Надо это на пленку запечатлеть.

— Григорий! — крикнул Казарин. — Григорий, расчехляй камеру, снимать будем!

Ан Гриши-то и нет! Казарин, осознав это, яриться не стал, а достал рацию и по рации уже сказал водителю, забывшему, что он еще и оператор, несколько слов. И пришлось Грише поворачивать с полпути назад с начисто испоганенным настроением и с полной ясностью в голове, что эта выходка — последняя, которую он совершает при Казарине. Приехал Гриша туча тучей, расчехлил камеру и поплелся вслед за журналистом на конюшню.

Ничего этого Босоногов не знал. Ему, как самому молодому, досталось больше всего. Вера в отсутствие начальника необыкновенно преобразилась, сделалась категоричной и придирчивой. По ее слову Босоногов, вооружась тряпкой и шваброй, засучив штаны и рукава, принялся за влажную уборку помещений, а Вера занялась окнами.

— Ну что это, в самом деле? — ныл стажер. — Мы сюда на год, что ли, приехали?

— А спишь ты в одежде? — отвечала неумолимая Вера.

— При чем здесь это?

— При том. Ты как Незнайка, который в одежде спал. А когда его спрашивали почему, отвечал, чего себя напрягать, когда утром все равно одеваться.

Босоногов от обиды сделался пунцовый, надулся и замолчал. И молчал до тех пор, пока в комнату не заглянул самый молчаливый из всех.

— Мне куда? — спросил.

— Ваша комната крайняя справа! — сказала Вера.

— Понял.

Пыхтя, он протащил к себе драгоценный свой бокс, потребовал ключ от двери, заперся и затих. Вот тут Босоногов и нарушил свое молчание, и спросил Веру шепотом:

— Кто он вообще такой?

Вера сделала страшные глаза и отвечала:

— Неизвестно! Его Андрей за час до отъезда привел. Говорят… — тут ее шепот сделался свистящим, — что он эксперимент будет ставить какой-то. Фамилия Рейтман.

Босоногов хлопнул себя по лбу: точно, Рейтман!

— Ага, ага! — зашептал жарко. — А я о нем слышал! Говорят, изобретатель! Говорят, будто из ФСБ!

Тут нам следует внести некоторую ясность. Молчаливого действительно звали Рейтман Самсон Иосифович, и действительно был он талантливый изобретатель, и действительно имел отношение к ФСБ. Фантастическую штуку он придумал еще в те времена, когда ФСБ была известна под другой аббревиатурой, и была штука в те былинные времена раз в сто больше, чем нынешняя. Называлась ПС-1. То, что видел Босоногов, являлось далеким ее потомком, игрушечным и красивым ПС-5.

ПС-5 — это пси-сканер пятого поколения. Внутри чудо из чудес — нейронно-пептидный процессор на самой что ни на есть белковой основе. Впрочем, довольно о технической стороне, сути это не меняет.

Вы, вероятно, спросите, что такое пси-сканер? Ну это что-то вроде мелафона из фильма «Гостья из будущего».

— Но не мелафон! — возразит Рейтман. — Нечего путать! Мысли читать нереально, это вам не книжка какая-нибудь! В человеческом мозге одновременно протекают тысячи процессов, и чтобы выделить нужный нам, потребовались бы запредельные мощности с пятьюдесятью нулями. Но и в этом случае возможность получить полную картину стремится к нулю из-за сопутствующих погрешностей. Нет, ПС-5 мыслей читать не может. Скорее, он отслеживает мыслеформы, сканируя нервную систему человека по тридцати пяти основным параметрам плюс по сотне второстепенных.

— Наподобие энцефалограммы?

— Энцефалограмма — грубое сравнение, — поморщился Рейтман. — Это как лезть с разводным ключом в механизм наручных часов. Конечно, ПС-5 сканирует и электрическую активность мозга, но это только один из параметров. Кроме того, учитывается идеомоторика, артериальное давление, потоотделение и слюноотделение, изменение влажности воздуха около тела, колебания магнитного поля, искажения решетки в пространстве Римана, интенсивность испускания организмом пи-мезонов, позитронов и нейронов и многое другое. Потом информация обрабатывается и выдается результат. Экран ноутбука разбит на шесть секторов — он отражает сразу шесть уровней вложенности мыслеформы. На самом деле их много больше, но остальными приходится пренебречь — мощностей пока не хватает. Мыслеформы выдаются в порядке актуализации. Это дальнейшее развитие детектора лжи, с той разницей, что детектор всего лишь отслеживает реакцию мозга на какой-то раздражитель, а пси-сканер именно сканирует этот мозг, никак на него извне не воздействуя.

Вообще-то Рейтман — отнюдь не тот каменный молчун, который предстал перед Босоноговым. Радости мира не чужды ему. Все то время, пока они ехали в машине, лицо его сковывал страх, и это несмотря на то, что в кармане лежал пистолет. И Рейтману было чего бояться! Все дело в том, что… впрочем, по порядку.

За неделю до описываемых событий в кабинетик к Рейтману наведалось Большое Начальство, которое само прежде к нему не являлось, а вызывало к себе, и произнесло, изучая ногти:

— Знаешь, Самсон, пора штучку рассекречивать.

Рейтман от этой новости задохнулся:

— То есть как? Прибор не запатентован!

— Так запатентуем! Ты пойми, Самсон: рынок на дворе! Конторе нужна валюта. А промедлим — джедаи свою штучку рассекретят и останется нам киселя хлебать. Короче, есть одна мысля. Штучке нужна реклама. Выстрелить нужно, ты пойми! Короче, берешь ты штучку и едешь с ней на Первый к Казарину. Выворачиваете вы там всех наизнанку, сдираете все покровы, обнажаете до костей, до самых фрейдистских комплексов. И тебе почет, и прибору реклама.