Завоевав Аву, Байиннаун не стал переносить туда свою столицу. Столица осталась, как и при Табиншветхи, в Пегу. Байиннаун продолжал начатую Табиншветхи политику слияния бирманского и монского этноса. Разоренный в 1552 г. город Пегу вновь отстроился. В нем выросли роскошные дворцы Байиннауна и его придворных вельмож. Заботясь о связи столицы с различными районами своей обширной державы, Байиннаун распорядился построить в Бирме целую сеть стратегических дорог. Особое внимание уделялось дороге Таунгу — Ава, которая была восстановлена в первую очередь [115, с. 68]. Байиннаун планировал расширять свою державу на севере.

В 1556–1559 гг. в ряде последовательных кампаний он подчинил себе шанские княжества Мохньин, Могаунг, Моне, Мо-мейк, Монг Пай, Сага, Локсок, Хсипо, Яунгхве, Бхамо, Кале. Вторгнувшись в Северо-Восточную Индию, он подчинил себе княжество Манипур. В апреле 1556 г. войска Байиннауна оккупировали королевство Чиангмай (на севере современного Таиланда), создав, таким образом, угрозу одновременно для Лаоса и для Сиама. В 1562 г. Байиннаун вторгся в Юннань, где подчинил себе область Кошаннье, заселенную таиязычным национальным меньшинством. Несколько позже его власть признали княжества Хсенви и Кенгтунг, расположенные в пограш иши полосе между Бирмой и Китаем [146, с. 165].

Такое расширение Бирманской империи вызвало серьезное беспокойство у ее соседей. Король Лаоса уже в 1556 г. пытался выбить бирманцев из Чиангмая, но потерпел неудачу. В 1563 г. Сиам и Лаос заключили оборонительный союз прошв Бирмы [13, с. 84]. Отнюдь не гладко проходил и процесс завоевания шанских княжеств. Пока Байиннаун воевал в Чиангмае, восставшие шаны перебили его гарнизон в Моне. Затем соединенное войско Яунгхве, Моне и Локсока двинулось к р. Салуэн и разрушило мосты через нее, чтобы отрезать Байиннауну обратную дорогу. Бирманский король подавил это восстание, однако со спорадическими вспышками сопротивления шанов ему приходилось бороться вплоть до последних лет своего правления [146, с. 165].

Стремясь закрепить свою власть в шанских областях, Байиннаун начал насаждать гам ортодоксальный буддизм. Как говорится в бирманской летописи, «в Онбаунге (Хсипо), Момейке и других шанских странах, когда умирал собва, (князь. — Э. Б), люди, следуя языческому учению, убивали его рабов и дорогих лошадей и слонов, на которых он ездил, и погребали их в могиле вместе с ним. Его Величество запретил этот вредный обычай. Более того, видя, что (буддийская. — Э. Б.) религия недостаточно утверждена (там), он построил пагоды в Онбаунге и Момейке и пригласил ученых монахов поселиться там, проповедуя религию. Собва вместе со всеми своими советниками и военачальниками слушали проповедь (буддийского. — Э. Б.) закона четыре святых дня в месяц и познали добродетель. Его Величество поместил одну половину (буддийских. — Э. Б.) писаний в Онбаунге, а другую — в Момейке» [146, с. 166].

Одновременно Байиннаун боролся с пережитками анимизма в собственно бирманских областях. Так, он запретил традиционные жертвоприношения белых животных (буйволов, коз, свиней, кур) духу Махигири в Центральной Бирме (черепами этих животных издавна украшали святилища в районах вокруг священной горы Попа близ Пагана). Совершать жертвоприношения животных было запрещено по всей Бирме даже иностранцам (индуистам) [115, с. 69; 146, с. 166]. Желая поднять авторитет буддийского духовенства, помогавшего в деле централизации страны, Байиннаун демонстративно совершал периодические паломничества к наиболее знаменитым пагодам страны — Шведагону (в нынешнем Рангуне), Швезигону (в Нагане) и Шехсандо (в Проме) и щедро одаривал тамошних монахов. В 1557 г. он установил в Швезигоне огромный колокол с надписью на трех языках (бирманском, монском и пали), прославляющей его завоевания и меры по развитию религии [146, с. 166]. Достигнув 52-летнего возраста, он построил в Шведомо 52 буддийских монастыря — по количеству своих лет. Согласно древнему бирманскому обычаю, король мог разломать свою корону, чтобы отдать драгоценные камни на украшение купола пагоды, Байиннаун делал это многократно (чаще, чем любой другой бирманский монарх) в пользу как крупных, так и малозначительных пагод [146, с. 172].

Стремясь поддержать свою репутацию заботливого опекуна буддийской церкви и на международной арене, Байиннаун в 1555 г. направил богатые дары храму Зуба Будды в Канди (Шри Ланка) и приобрел там землю, на доход с которой должны были постоянно поддерживаться огни в этом самом знаменитом храме буддийского мира. Кроме того, по обычаю прежних монских королей, он срезал волосы у себя и королевы (волосы короля считались самой священной частью его персоны, и обряд их стрижки был обставлен сложным ритуалом). Из этих волос он приказал соорудить метелку и отправить в Канди для подметания в храме [146, с. 172].

Когда в 1560 г. португальцы напали на Канди и захватили Зуб Будды, Байиннаун отправил в Гоа посольство с предложением огромного выкупа (8 лакх рупий и любое количество кораблей с рисом для снабжения Малакки). Вице-король Гоа ухватился за это предложение, но архиепископ пригрозил ему инквизицией, и сделка не состоялась. В 1561 г. архиепископ Гоа лично на глазах потрясенных бирманских послов истолок Зуб в ступе, сжег порошок, а пепел выбросил в реку. Впрочем, в скором времени Зуб Будды вновь появился на острове и притом, не в одном, а в двух экземплярах — в Канди и Коломбо (по словам буддийских монахов, Зуб не был истолчен, а проник сквозь дно ступы и, перелетев по воздуху на Шри Ланку, зацепился там за цветок лотоса). Король Коломбо первый догадался предложить Зуб (с принцессой в придачу) Байиннауну и получил за это огромные богатства и военную помощь Бирмы. В торжественной обстановке Зуб был помещен в главное религиозное строение, возведенное при Байиннауне — пагоду Махазеди в Пегу. В заявлении по этому поводу Байиннаун подчеркнул, что впервые в своей истории Бирма стала обладателем столь драгоценной реликвии. По его мнению, этот факт ставил Бирму на первое место в буддийском мире [146, с. 174].

Поддержка буддийского духовенства была крайне нужна Байиннауну, потому что буддийская религия была единственным связующим фактором в его многоэтнической державе. Буддийские монахи присвоили ему звание Чакравартина — Властелина мира, воплощающего Будду, и это послужило идеологическим оправданием для всех его последующих войн на Индокитайском полуострове [38, с. 94].

Идеология буддизма хинаяны предоставила также Байиннауну удобный повод для войны против Сиама. Дело в том, что у сиамского короля Маха Чакрапата (1549–1569) в это время было семь белых слонов (Белый слон — священное животное буддийской религии), а у Байиннауна ни одного. Осенью 1563 г. Байиннаун направил в Аютию посольство с пояснением, что ему, как Чакравартину, из этого количества полагается по меньшей мере два слона. По понятиям того времени, согласиться с таким требованием означало «потерять лицо». Поэтому, как и предвидел Байиннаун, Маха Чакрапат ответил резким отказом. Так началась вторая бирмано-сиамская война. Одновременно Байиннаун начал военные действия и против лаосского короля Сеттатирата, союзника Сиама [13, с. 84–85; 38, с. 92].

Наступление против обеих стран велось с чиангмайского плацдарма. Войска Чиангмая были включены в бирманскую армию. Байиннаун быстро замял основные центры Северного Сиама — города Кампенгпет, Сукотай, Саванкалок, Пичай. Последняя опора сиамского короля на севере страны — Питсанулок также продержалась недолго из-за голода и начавшейся эпидемии. Более того, правитель Питсанулока Маха Таммарача объявил себя вассалом Байиннауна и со своим 70-тысячным войском присоединился к бирманской армии [13, с. 85].

Началась осада столицы Сиама Аютии. Маха Чакрапат пытался укрепить свой гарнизон за счет португальских наемников, но Байиннаун, располагая неограниченными средствами, привел в составе своей армии более 1 тыс. португальских мушкетеров и артиллеристов. Ввиду явного неравенства сил Маха Чакрапат решил капитулировать. Пленный сиамский король и вельможи, сторонники сопротивления, были отправлены в Бирму в качестве заложников, гарантировавших соблюдение условий мира, который заключил с бирманцами в 1564 г. новый сиамский король Махин (сын Маха Чакрапата). По этому мирному договору Сиам отказывался от власти над всей северной частью страны с центром в Питсанулоке и сам становился вассалом Бирмы. Сиам обязался платить Бирме ежегодную дань — 30 боевых слонов и 300 катти (ок. 180 кг) серебра. Кроме того, он уступал Бирме право собирать пошлины в Мергуи (главном торговом порте Сиама на Андаманском море) и передавал ей четырех белых слонов. Для присмотра за Махином в Аютии оставался трехтысячный бирманский гарнизон. В Бирму были угнаны тысячи сиамских крестьян [13, с. 85; 146, с. 168].