Битая-перебитая бетонка скатывалась с севера и взбиралась на юг, но теперь Птицелов не чувствовал себя зверьком, на потеху неведомого хозяина вращающим обод исполинского колеса. Теперь колесо вращала тяжелая техника. Первая партия гуманитарной миссии ДСИ ползла, добивая гусеницами и массивными колесами старую военную трассу. Вездеход оперативников возглавлял колонну. За рулем сидел Васку, насвистывал гимн Отечества, отбивая такт пальцами на руле, искоса поглядывая на хмурого младшего агента.

— Чего кислый такой? — спросил наконец он.

— Так просто… — буркнул Птицелов.

— А все-таки?

— Чего это ты вздумал меня фамилией мертвеца называть? — проговорил мутант. — Думаешь, ротмистр меня не узнал?

— А-а… — усмехнулся Васку. — Извини, так получилось… Да и плевать на этого солдафона…

— Если уж понадобилось тебе, — отозвался Птицелов, — мог бы мою паспортную фамилию сказать.

— Да вылетела она из башки напрочь, — продолжал оправдываться Васку Саад. — А этот Циркуль, Кроон то бишь, все время на уме… Не он сам, конечно, а его ментограммы.

— Ментограммы как ментограммы, — пробурчал Птицелов.

— Не скажи, выродок, не скажи… — хмыкнул Васку. — Понимаешь, Птицелов, мы много лет пытаемся нащупать хоть какую-то ниточку… Хотя бы кончик, за который можно было бы ухватиться и вытянуть на Мировой Свет всю эту потустороннюю нечисть, которая загадила Мир кризис-зонами, а теперь, как выяснилось, еще и похищает наших людей. Детей наших, массаракш-и-массаракш!

Васку Саад яростно стукнул кулаком по рулю, вездеход вильнул и чуть не загремел в придорожную канаву.

— Я одного не пойму, — проговорил Птицелов. — Мы так жаждем добраться до Колдуна, подозревая его в связи с иномирянами, хозяевами Темного Лесоруба, и при этом сквозь пальцы смотрим на грязевиков, которые действуют почти в открытую. Мы даже знаем некоторых из них в лицо. Так почему не арестуем? Не допросим, не выведем на чистую воду?

Старший агент усмехнулся.

— Экий ты кровожадный, — сказал он. — Прямо как господин Оллу Фешт. Его тоже хлебом не корми, дай залезть по локоть во внутренности грязевика… Почему не выведем на чистую воду, спрашиваешь?.. Ты видел ментограммы Мака Сима? Видел его мир? Мир голубого неба, где днем сияет Ослепительный Диск, на одном из наречий грязевиков — «сонце». А по ночам над этим миром плывет другой, совсем небольшой мир-спутник, который грязевики называют «луна». А еще ночью там видны мерцающие точки других далеких миров, именуемые «ссвессды». Но не только этим прекрасен мир грязевиков. Главное — там чистые леса, моря, реки. Там большие светлые города, которые не лежат в руинах, и жители их не роются на радиоактивных помойках…

— И что с того? — спросил Птицелов. — Откуда мы знаем, что грязевики не строят собственное благополучие на несчастьях других? Зачем им покидать свой чистый уютный мирок, чтобы прилететь сюда к нам, где реки грязны, а воздух смертоносен? Что они ищут здесь, где не видны ни «сонце», ни «луна», ни «ссвессды»?

— Ты задаешь хорошие вопросы, Птицелов, — произнес Васку, помолчав, и в голосе его прозвучало уважение. — Я бы даже сказал, настоящие вопросы. Ответить на них со всей определенностью я не могу. Я лишь выскажу тебе рабочую гипотезу, которой руководствуются в секторе «Грязевики». Грязевики покидают свой чистый уютный мир, чтобы нам помочь. Они хотят, чтобы мы тоже видели дневное и ночные светила, не боялись купаться в морях и реках, могли дышать без опаски.

— Но какая им от этого выгода?

— Никакой, — ответил старший агент. — По крайней мере, материальной. Вполне возможно, что помогают они нам просто потому, что иначе не могут.

Птицелов покачал головой.

— Не верю я в это, — сказал он. — Добро и милосердие не совместимы с тайной деятельностью.

— Ишь как ты заговорил, — откликнулся Васку. — А если они не хотят, чтобы мы знали об этой помощи? Если они опасаются противодействия своей миссии? Ведь тот же Фешт с удовольствием будет ставить палки в колеса любому, кто ему неподконтролен. И он не один такой.

— Все равно, — буркнул Птицелов.

— Ладно, думай как хочешь, — проговорил Васку. — Умонастроения у тебя правильные. Для агента сектора «Оперативного реагирования»… И все-таки ответь мне на один вопрос, мутоша. Не хотелось бы тебе побывать в мире грязевиков?

Птицелов недоверчиво поглядел на старшего агента Саада. Что это? Издевательство или очередная проверка? Но старший агент Саад смотрел на дорогу, и в глазах его что-либо прочесть было невозможно.

— Ну? Что скажешь?

Птицелов набрал побольше воздуху и выпалил:

— Если будет такой приказ, господин старший агент!

Васку потрепал его по плечу.

— Молодец, младший агент Птицелов, — сказал он. — Иного ответа я и не ждал.

Бошку битый час тискал и мял его, то прижимая к бочкообразной груди, то отстраняя от себя. Охал, ахал, даже слезу пустил. И всю дорогу причитал: «Живой, Птицелов, глазам не верю! Живой, чудила!»

— Ладно тебе, — бормотал растроганный Птицелов. — Ну живой, что тут такого…

— Да мы же похоронили тебя давно, — бормотал Бошку. — Думали, сгинул наш Птицелов, порастаскали упыри косточки по норам.

Грешным делом, не поверили принцу-герцогу, который видел тебя в Столице. Думали, может, это какой другой Птицелов, сын Сома, там объявился…

Птицелов фыркнул.

— Очень логично, — сказал он. — А разве не говорил тебе принц-герцог, что расспрашивал он меня о вашем здесь житье-бытье? О Хлебопеке, о Киту, о Лие, о тебе…

— Ну да, ну конечно… — забормотал Бошку, виновато разведя руками.

— А в общем-то ты прав, — задумчиво произнес Птицелов. — Тот Птицелов, который ушел когда-то отсюда, давно умер. Загрызли его упыри, утонул он в Голубой Змее, сожрал мезокрыл на расчистке — тысячью способами умер он… И не вернется…

— Мудрено говоришь, — отозвался Бошку. — Мы в столицах не обучались — нам не понять… Это ты Колдуну втирай…

— А где он сейчас? — спросил Птицелов таким безразличным тоном, словно речь шла о заурядном мутанте.

— Прячется где-то, — ответил Бошку. — За день до вашего приезда собрал колдунские свои пожитки и слинял в неизвестном направлении. И Лию с собой прихватил…

— Что?! — встрепенулся Птицелов и схватил дружбана за грудки. — ЛИЮ?! ОНА ВЕРНУЛАСЬ?!

— Ну да, давно уже… — вяло трепыхаясь, ответствовал Бошку. — Как снег сошел, так и объявилась… Наши-то окрысились на нее, особенно свинорылая Пакуша… Уходи, говорит, порченая, к Лесорубу своему возвращайся…

— Убью старую суку!

— Остынь, — отмахнулся Бошку. — Что с нее взять, со свинорылой-то?.. С тех пор как Рудо пропал на Севере, она совсем умом тронулась…

— А почему Пакуша Лию порченой назвала?

Бошку потупил глаза, принялся скрести мраморную плитку на полу бывшей церкви задубелой пяткой.

— Ты только эта, Птицелов… — пробормотал он, — не серчай на нее, ладно?

— Да с какой стати?

— На сносях она, друг-мутант, — ответил Бошку. — На девятом месяце уже, Колдун сказывал… Вот-вот родить должна.

Птицелов молчал как громом пораженный. Обрывки смутных чувств, несвязных мыслей, туманных воспоминаний кружились и осыпались кусочками смальты, будто какой-то безумец долго и упорно складывал мозаику, а потом взорвал ее толовой шашкой. Коровы, ободранные неведомыми мясниками, мешались с короткорукими и змеиноглазыми карликами. «А ведь я к тебе шла, Птицелов, — сказала Малва, и голос ее был непривычно тих и даже чуть-чуть нежен. — Новость хотела сообщить… Если бы не ты, околела бы вместе… с ребеночком».

— Колдун ее почему к себе забрал? — продолжал разглагольствовать Бошку. — Кроме него, никто Лию твою защитить не смог бы. Даже я. У меня что? Одни кулаки да стволы ржавые, а у Колдуна — авторитет!.. Да и не подобраться сейчас к нему. Разведчики сказывали, опять Темный Лесоруб объявился…

Птицелов его уже не слушал.

— Погоди ты, — оборвал он приятеля.