Вскоре он получит место помощника режиссера в театре и будет особенно охотно работать с русской классикой. Вполне в духе времени Якоб Лемберг выводит Андрея Прозорова латентным гомосексуалом и намекает на проблемы трёх сестёр с наркотиками. Вечерняя газета называет его в рецензии знатоком русской души.
Как известно, все истории заканчиваются в момент пира и свадебки, потому что счастливые семьи — неблагодарный материал для повествователя. И в этой тоже можно было бы поставить точку, если бы не одно досадное происшествие. Ресторан гамбургской кухни на другой стороне улицы, где подавали нежных креветок, угря и, разумеется, немало достойных мясных блюд, разорился.
Новое заведение в этих же стенах открыли сербы — но кто будет ходить ужинать к военным преступникам? Ещё через пару месяцев помещение выкупила турецкая семья. Теперь там продают донер-кебабы и вверх, к белым балконам, увитым розами и плющом, иногда поднимается запах лука и горелого жира.
Но это, по большому счету, мелочь, смотреть на которую нужно философски-снисходительно. Через улицу есть ещё один неплохой ресторан. Итальянский. Счастье никуда не денется.
Счастье продолжается.
Проблема познания
Говорят, что Гоша всегда учился в нашей школьной параллели, но я почему-то заметил его только за год до выпуска, когда классы в очередной раз перетряхнули. Может быть, потому, что такие гладкие и правильные мальчики совсем не бросаются в глаза. Он всегда ходил в одном и том же сером вытянутом свитере, отвечал тихо, а на переменах и вовсе куда-то исчезал. Гошу даже гопы не трогали. Но зато стоило ему появиться на улице со мной или с кем-то из наших общих приятелей — агрессия всего мира вдруг концентрировалась на сопровождающем лице. Гошу физическое насилие неизменно миновало… А вот мои выбитые передние — дань нашей недолгой философической дружбе. Защитник слабых…
«Каждая опасность даёт также преимущество. Центр гортани приносит синтез. Так меч закаляется в огне. Конечно, каждое пламя опасно, но тонкость формы восприятия утверждается пламенем…» Мы читали Блаватскую, Клизовского, Андреева, Агни-йогу и прочую хрень. «Далеко от жизни; не понимаю», — жаловался я. «Ты просто стоишь на низкой ступени развития», — упрекал меня Гоша.
Как-то нас вдвоём занесло на одно из таких сборищ одноклассников — с пивом и просмотром порнухи, — которые мы обычно отвергали, разумеется, как занятие, недостойное людей Новой Эпохи. Гоша не отрывался от видика: «Гляди, он вытащил перед тем, как кончить. Чтобы она не забеременела… Учись!»
Дрочили все вместе, прямо на пол. Гоша выпустил самую мощную и длинную струю — и купался в лучах славы. «Да у тебя просто с неделю ничего не было!» — «Нет, я сегодня уже спускал. Это из-за упражнений на кундалинь!» Подтирать пол должен был проигравший в «Монополию».
Начиная с этого вечера интеграция Гоши в жизнь класса зашагала по сравнению с тем, что было, семимильными шагами. Он даже поехал со всеми на культовую среди выпускников школы базу отдыха; должно быть, в силу соседства с населённым пунктом она называлась — и сейчас, наверное, называется — «Девкино». День заезда, лес и река, пьянящий свежий воздух. Конечно, я замечаю стихийное разделение на парочки, косые взгляды, мелочные сценки ревности. Но дела до этого мне почему-то нет. После небольшой выпивки меня настигает сон.
Просыпаюсь на диванчике веранды, Гоша трясёт меня за плечо: «Там… такое сейчас!» — «Ну что тебе?» — «У нас в классе есть половые отношения, я сейчас во втором корпусе видел». — «Ну и что, мы все взрослые люди, дай поспать…»
Так я и не узнал, что мне предлагали посмотреть.
Приближались выпускные экзамены. Гоша сходил с ума от любви к одной из одноклассниц. Но та вдруг стала уделять внимание мне. Внимание заключалось в том, что иногда мне давали подержать пухлую, пахнущую мамиными духами ручку. Конкуренция между двумя титанами мысли 11-го «А» приобретала зримые формы — мы оба шли на медаль. Сокрушительным ударом для меня стало Гошино выпускное сочинение по литературе, — говорят, в истории нашей школы ещё не было написано ничего сопоставимого по гениальности (я же, разумеется, наваял что-то посредственное и серенькое по «Белой гвардии»). Тему, весьма впечатлившую комиссии всех уровней, Гошечка придумал сам. Кажется, формулировка звучала так: «Русская интеллигенция и проблема познания».
Сокрушительным ударом для Гоши, однако, стал провал вступительных экзаменов в универ и поспешное бегство от армии в институт железнодорожного транспорта, куда отличников брали без экзаменов.
Девочка с пухлой ручкой связалась с каким-то старшекурсником, и Гоша решил, что это обстоятельство должно обновить нашу старую дружбу. Ведь мы оба познали горечь разочарования в женщине. Я не спешил разубеждать его. Наши эзотерические беседы продолжались. Постепенно и без того укороченное имя моего приятеля размякло, как кусок булки в чашке с молоком, и я всё чаще называл его не Георгием и не Гошей, а Гошечкой. Это очень ему шло. Свободолюбивый дух Гошечки и железнодорожный транспорт были излюбленными темами моих поэтических сочинений.
Суровый взгляд из-под очков,
ланиты цвета кабачков.
Печален в мудрости своей
и одинок в кругу людей.
Однажды в два часа ночи дома у моих родителей раздалась трель звонка — даже не трель, а несколько протяжных пулемётных очередей — и отчаянный стук, как будто кто-то оказался в беде. Отец оттеснил меня и сам открыл дверь. На коврике стоял запыхавшийся и до нитки промокший Гошечка. «Вы не поверите, что стряслось!!!» — «Подожди, переоденься, я сделаю тебе чай, и ты обо всём спокойно расскажешь…» Но нетерпение, видимо, было велико, и Гошечка сбивчиво начал прямо с порога… Оказывается, пухлая девочка залетела — а, спрашивается, разве можно залетать на первом курсе? — он узнал это от общей подруги. Никто не знает, женится ли на ней этот тип. Поэтому Гошечка готов признать ребенка своим и жениться на ней сам. Он сделал бы предложение прямо сегодня вечером, но её подъезд был закрыт, и Гоша простоял несколько часов на улице. А теперь не может вернуться к себе домой. Транспорт не ходит.
«Вопрос довольно деликатный, и я советую тебе выдержать паузу. Может быть, настоящий отец — вовсе не скотина? И что это за добрые подруги, которые так обходятся с конфиденциальной информацией?» Что-то мне подсказывало, что Гоша поступает неверно. Пытаясь в этом разобраться сам, я произнёс пламенную речь о чести, достоинстве и ранимости. Кухонный разговор затянулся до утра, предложение сердца, руки и фамилии было отложено; я, кажется, сыграл роль доброго пастыря. Через месяц Гошечка выступил свидетелем на скороспешной свадьбе. Пухлая девочка и её старшекурсник были счастливы.
За свадебным столом Гошечка разоткровенничался. Конечно, он ещё девственник — согласитесь, в таком возрасте это как-то старомодно, — но это его осознанный выбор… «Да, мы с тобой выбрали трудный путь развития», — обратился он ко мне. «Почему трудный? Я как-то не ограничивал себя с сексом…»
Гнев Гоши был страшен. Лучший друг уже трахался — и молчал! Теперь оставалось выяснить с кем… «Знаешь, дорогой, это моя частная сфера. Но у меня были не только девушки…» Гошечка с ужасом передвинул стул, увеличивая дистанцию между нами сантиметров на двадцать. Которые, видимо, должны спасти его от сексуального посягательства…
Второй курс. На пересдаче зимней сессии Гошечка знакомится с какой-то лаборанткой и вскоре взахлёб рассказывает по телефону: «У нас всё по-настоящему… Да, понимаешь, абсолютно всё!»
Весна — и снова, как год назад, Гошечка колотится в дверь. Два часа ночи. «Теперь я как благородный человек должен на ней жениться… Будешь моим свидетелем?» Я нахожу предлог отказать. Наша дружба обрывается, и мы не видимся несколько лет.
