— Неплохо, совсем неплохо начинал, — улыбнувшись, сказал Огонек. — А сколько, Дим Димыч, тебе тогда годков-то было?

— Как сколько? Семнадцать, — ответил я.

— Ты еще вот что, Дим Димыч, скажи нашим товарищам, как ты пацаном на взрослую зону пришел.

— Я-то сначала в четырнадцать на малолетку за убийство попал. Под Абаканом «чалился». Через полгода «на лыжи стал» (совершил побег) еще с двумя пацанами. Полгода во Владивостоке беспризорничал. Попал в облаву, да еще одного мента порезали. Вот и кинули меня, как неисправимого, во взрослую, — сказал я.

— Во! Смотрите, волки, — обращаясь к Чехарде и Пегасу, сказал Огонек, — какого волчару мы в нашу стаю заполучили. А ты, Дим Димыч, в масть к нам подвалился. Да, ты нам за Одессу-маму рассказывал. Ты это там на барыге спалился?

— Нет. Слинял я с Одессы ништяк. А «затяпался» потом на ерунде. В Хабаровске на «бане» по старой привычке «угол вертанул» у одного фраера.

Огонек рассмеялся и сказал:

— Вот что значит «жадность фраера сгубила». Ладно, дело прошлое, ошибки, так сказать, молодости. Вернемся к делам настоящим. Получишь, Дим Димыч, «удостоверение личности» — «макара». Но запомни, это на самый крайний случай. «Пса» (охранника) надо вырубить чисто, без хипиша. Пыженый фраер для охраны столь милой его сердцу дачи двух «псов» держит с понтом садовников, через сутки сменяются. «Псы» вооружены и натасканы, никого чужого в хату не пускают. Но чутье мне подсказывает, что «сандаль» не пустой, а полным-полна моя коробушка. Только в ней не ситец и парча, а «сверкальцы» (бриллианты) и «бимбары» (ювелирные изделия из золота и серебра). Еще «рюхаюсь» (подозреваю) валюту и «стекляшки» (наркотики в ампулах). Я, Дим Димыч, темнить не люблю, не в моих правилах, а говорю, чтобы ты знал, на что идешь, за что лобешник «зеленкой могут намазать» (вынести смертный приговор). Все, на сегодня я все сказал. Напоследок глотнем «северного сияния» (смесь спирта с шампанским) и на нары «ухо давить», а то чую, меня в «страну дураков» (на сон) потянуло.

Так и сделали. Выпили по фужеру и разошлись. Мне отвели отдельную маленькую комнату. Я разделся, лег на шконку, но, хотя и был сильно пьяный, долго не мог уснуть, «впал в распятие». Этот неожиданный поворот событий курочил все мои жизненные планы. Я как-то отвалился уже от преступной жизни, работал, жил ништяк, баб и водки хватало. Что еще надо? Притом ссылка еще не кончилась. А как по новой «царская дача», конвой, камера, нары? И отмазаться нельзя, такой авторитет призвал под свои знамена. Воры не простят, если приду на зону. Ну да хер с ним, посмотрим, куда кривая вывезет. Назад ходу нет, раз подписался и «на лысину плюнул» (клятву дал). Не зря в Библии сказано: «Пути Господни неисповедимы, оные пересекаются».

Два дня я еще отдыхал. Днем под руководством Чехарды проходил инструктаж и подготовку к предстоящему делу. Он оказался толковым, опытным «китом» (вором-рецидивистом). Вечера уходили на культурные развлечения, как у путевых. Один вечер вчетвером мы ужинали в «Метрополе». Другой вечер был скромнее по части бухаловки, Огонек водил нас в Большой театр на оперу. Я сидел в кресле, смотрел, как на сцене завывала и выкаблучивалась, как вошь на аркане, довольно-таки клевая чувиха. От этих мероприятий мне было почему-то и грустно, и смешно. В своей жизни мне не доводилось бывать в таких шикарных заведениях, отчего и чувствовал я себя неотесанным пеньком. Правда, когда вернулись из театра, я отвел душу. Сидели выпивали, я играл на гитаре и пел блатные песни вперемежку с русскими народными. За долгие годы тюрем и лагерей я их много выучил, было в них много душевного, жизненного. Да и Огонек с Чехардой русские народные больше предпочитали. Спел им песни: «По диким степям Забайкалья, где золото роют в горах…», «Бежал бродяга с Сахалина звериной узкою тропой», спел белогвардейскую «Поручик Голицын».

— А сейчас, братва, я хочу спеть песню про нас, — сказал я и запел «Ваше благородие, госпожа удача».

Потом спел мою любимую песню Володи Высоцкого «Охота на волков». Когда в стаю собрались такие битые волки, не раз ходившие в побег, то кого из них не тронут слова:

Когда я спел эту песню, Огонек задумчиво произнес:

— Смотри, Димыч, не накличь беду. Перед самым делом так «нищего по мосту тащить» (грустить).

— Чую, Огонек, все в масть будет. Меня чутье еще не подводило. А такие песни только злости и решительности придают. Веселые песни потом петь будем, — ответил я.

— Дай-то Бог. Просто на старости лет я что-то суеверным и мнительным стал, — сказал Огонек.

В этот вечер мы сильно не напивались, завтра предстояла серьезная работа. Однако у меня были некоторые сомнения: сам план, как мне казалось, был излишне закручен. С другой стороны, Огонек был такой опытный «академик», что никогда бы не пошел на чистый «прихват» (разбойное нападение).

Наутро «вольная дружина» была на ногах и в полной готовности. Первым на дело ушел Пегас. В его задачу входило на самосвале заехать на дачу «клиента», сбить ближайший от нее столб электролинии, короче, оборвать провода. А где-то после обеда на арене должен был появиться электромонтер, то есть я. Мне выдали, как в хорошей организации, спецуху, монтерские «кошки», старый портфель с инструментом и «макаром».

К обеду появился Пегас, он обстоятельно доложил обстановку на объекте. Все было сделано в масть, он оборвал провода в трех домах. Пообедав, мы вчетвером сели в старенький «Москвич» и поехали. Пегас канал в дружине за бессменного рулилу.

Пока ехали до «Дедушки», почти не разговаривали, каждый был погружен в свои мысли. Начались дачи, попетляв немного, мы остановились.

— Ну, Дим Димыч, пришло твое время, — сказал Огонек и похлопал меня по плечу. — На второй улице свернешь налево, улица Новая, дом восемнадцать. По ходу сориентируешься. Все. С Богом. Братва смотрит на тебя с надеждой.

И я пошел. Выйдя на Новую, я издалека заметил покосившийся деревянный столб И болтающиеся провода по четной стороне неширокой улицы. За несколько домов до нужного я остановился, снял с плеча «кошки», надел на ноги и полез на столб. Когда залез, вольтметром замерил напряжение. Все было нормально. Я слез, но дальше не пошел, а свернул к ближайшему дому. Дома на улице были добротные и красивые. Чувствовалось, что строили их люди не бедные. Постучал в дом. Высунулась женщина лет сорока, спросила:

— Что вы хотите?

— Линию проверяю, обрыв где-то. У вас свет есть?

— Да. Муж вон телевизор смотрит. Юра! — крикнула женщина. — Тут монтер пришел. Ты говорил что-то насчет пробок.

Появился Юра, лысый худощавый мужик средних лет. По опухшей морде было видно, что он не только телевизор смотрит.

— О, товарищ! — воскликнул Юра. — Посмотрите пробки на щитке. На той неделе перегорела одна, так я «жучок» поставил.

— Нет проблем. Где счетчик? — спросил я.

— Пойдем, — сказал Юра и повел меня в коридор.

Хорошо, у меня в портфеле оказалось несколько предохранителей. Я вывернул «жучок» и ввернул новую пробку.

— А эту выкиньте подальше, — сказал я наставительным тоном и протянул хозяину «жучок». — И никогда больше не пользуйтесь такими, если не хотите хату спалить. А в следующий раз вообще оштрафую.

— Товарищ, все! Последний раз! Больше такого не будет, — выпалил Юра.

Я собрался было на выход, но Юра за руку остановил меня со словами:

— Товарищ, прошу вас, пойдемте по пять капель примем.