— Сестра у меня в Невинномысске, хочу к ней заехать. Ты меня проводишь? — спросил фронтовик. — Пойдем узнаем у кондуктора, когда Невинномысск будет.

Мы вышли из купе, прошли к кондуктору, та ответила:

— Вторая остановка.

Мы постояли немного в тамбуре, мордвин пошел собираться, и на второй остановке я его проводил. А сам вернулся в их купе, бабка пускала бульбы с верхней полки, казах полусидя спал внизу, только ноздри у него шевелились. Я откинул полу чопана, дотянулся до бездонного кармана и осторожно вытянул кисет. Потихоньку прикрыл дверь в купе и пошел в свой второй вагон. По пути зашел в туалет, посчитал деньги, оказалось около двух «кусков» и почти все четвертными купюрами. Кисет выбросил в окно.

Комсомольцы мои давно уже гостили у Морфея. Я тоже лег, но долго не мог уснуть, хотя за вечер и выпил порядочно. Потом уснул и проснулся, когда объявили Баку.

Поезд остановился. Вместе с будущими мичуринцами я сошел на перрон, подошли к киоску. Обернувшись, я заметил, как два милиционера спешили к вагону, в котором ехал казах. Чтобы побыстрее слинять с вокзала, я предложил ребятам пройти в город. Через парк Ильича мы направились в сторону Сабучинского вокзала. В парке зашли в закусочную, я заказал всем по две порции горячих сосисок, бутылку коньяку, пива, расплатился. Комсомольцы пытались сунуть мне деньги за сосиски.

— Обижаете, ребята. Я угощаю от души. Вы же знаете, я водолаз, а платят нам — вам и не снилось. Даже сегодня ночью во сне одну акулу на уши поставил, а проснулся — полный карман денег, — шутил я, похлопывая себя по нагрудному «чердаку» (карману), где бабки колом стояли.

Вышли из закусочной, и я попрощался с ребятами. Зашел в парикмахерскую, надо было немного «перекинуться». Подстриг свои патлы под полубокс, усы подправил, баки подлиннее оставил. На улице в палатке купил кепку «аэродром», а шляпу в сумку сунул. Глянул на себя в зеркало, ну, вылитый «кацо, генацвале».

На троллейбусе проехал в центр города, у гостиницы «Интурист» вышел. Было ощущение, что я из России приехал в Париж или Мадрид. Прошел на бульвар — красота неописуемая.

В конце бульвара сел на автобус, народу набилось много. Автобус тронулся, когда на передней площадке раздался женский голос:

— Коля, Коля, эта женщина у тебя кошелек вытащила. Посмотрите на нее. Стоит, как королева, разодетая вся, на нее и не подумаешь. Отдай, стерва, кошелек!

Мужчина стал лазать по карманам, искать кошелек. Видя такое дело, я со словами «Граждане, пропустите, я сейчас выхожу» стал расталкивать пассажиров, пробираться к передней площадке.

Когда добрался, дернул «королеву» за локоть. Она обернулась, на какую-то долю секунды я опешил: передо мной стояла Галка, моя детдомовская сестренка. Ни слова не говоря, Галка сунула мне «на пропуль» (передала) кошелек. А уже через секунду мужчина держал Галку за руку, изрыгая перегар:

— Где кошелек?

— Вы что, гражданин? Я не брала у вас никакого кошелька. Что за хамство! Отпустите руку и не дышите на меня перегаром. Пить меньше надо.

— Сейчас будет остановка, пойдем в милицию, — гнусавил Коля с рожей Шарикова, персонажа из повести Булгакова «Собачье сердце».

Пока шла перебранка, я успел разглядеть Галку. На ней было черное платье с глубоким декольте, в пышных волосах спереди большая седая прядь, губы густо накрашены темно-красной помадой, на шее несколько рядов бус, в ушах массивные клипсы. Подъезжая к остановке, я шепнул ей на ухо:

— Сейчас «сыпь», я тормозну кодлу, встретимся на «бане».

А в мозгах всплыла давняя сцена. Владивосток, базар, Толик-мент тащит меня, тогда еще пятнадцатилетнего пацана, в ментовку, рядом Галка просит Толика отпустить меня, тот — ни в какую. Галка выхватывает опаску и с размаху бьет Толика по глазам, он корчится на асфальте, а мы с Галкой «уходим».

Только автобус подъехал к остановке и открылась дверь, я правой рукой, как держался за поручень, сверху вниз от всей души врезал Шарикову промеж глаз, точно попав в переносицу. Коля откинулся назад, на сиденья, но уже выключенный наглухо. Увидев это, его «прищепка» протяжно завыла, под конец крикнула: «Ой!» — и упала в обморок.

Галка выпрыгнула из автобуса, скинула туфли и побежала. Я ухватился обеими руками за поручни на выходе из автобуса и сдерживал галдящую напирающую толпу, повторяя:

— Ну, куда, куда, какого черта прете. Все успеете, все там будете. Я тоже сейчас «слазию».

Одна баба своим острым кулачком больно ткнула меня в глаз. Пришлось пнуть ее ногой и наградить комплиментом:

— А тебя, паскуда, специально назад в автобус заброшу, дальше поедешь.

Подействовало. Больше свой паскудный кулачишко она не совала мне в лицо. Прикинул: и мне пора. Спрыгнул на тротуар и кинулся в другую сторону. Из автобуса вывалили человек двадцать и со словами «Держите ворюгу» ломанулись за мной. Я бежал и думал: «Хер вам. Чего-чего, а бегать я умею. Это мой коронный номер». Даже какой-то азарт и веселость у меня появились, а мозг стал сверлить навязчивый мотив: «Ой ты, Коля, Николаша…» — а потом вообще ни с того ни с сего вспомнились слова шуточной песни, еще в детстве горланили: «Солдат в поход собрался, наелся кислых щей, в походе обосрался и умер в тот же день. Жена его Маруся сидела на горшке и жалобно пердела, как пушка на войне». Придет же такая чертовщина в голову, да еще в такой момент.

Бежал я наверх, в сторону Третьей Хребтовой улицы, заскочил в один двор, другой, а там три выхода, и окончательно оторвался от преследователей. Прошел еще двор, сел, отдышался, потом не спеша спустился вниз.

По пути попалась шашлычная. Зашел, огляделся, понравилось. На окнах цветы, на столах скатерти, горы всевозможных приправ. Один был недостаток — не было спиртного, с собой надо приносить. «Хоть поем от души», — подумал я. Заказал пять шашлыков, сижу, ем, в мозгу прокручиваю эпизоды последних минут.

К столику подошел рыжий парень «семь на восемь» в морской офицерской форме, но без погон, спросил разрешения сесть. Я кивнул, парень сел, заказал шашлыки, вытащил две фугаски «Агдама», предложил выпить.

Когда выпили, познакомились, беспогонника зовут Виктор. Сам родом из Брянска, служил радистом здесь на станции Кала в летных войсках. Лицо у Виктора жутковатое, все «покоцанное» (в шрамах), широкая массивная челюсть отвисала, как у бульдога.

— Что, боксер? — спросил я.

— Да, в полутяже выступал, первый разряд, был чемпионом Закавказского военного округа. Да не повезло. Обычно выигрывал нокаутом, а тут сам нарвался — челюсть сломали, с замков сходит. Сейчас демобилизовался, с боксом завязал. Хочу устроиться в «килькин» флот, подзаработать денег немного да махнуть домой в Брянск. Невеста у меня там, вместе в школе еще учились, обещал после армии жениться. А куда без денег, какая там женитьба, придется моей невесте еще подождать. — Потом Витя рассказывал про свою жизнь. Бывает у человека потребность излить кому-то душу. — Отца и матери нет у меня, на машине попали в аварию и погибли, есть дед с бабушкой.

Я слушал и думал: «Витя вот по-своему несчастный человек. У него тоже, как у Челкаша, — только член да душа. Может, в дело его взять, парень крепкий. Ладно, посмотрим еще, что он из себя представляет». Рассказал ему, что у меня тоже никого нет, детдомовец. В Баку первый раз. Может, тоже устроюсь на море работать.

— Кстати, Витя, где ты живешь?

— Здесь у одной старушки на Шестой Баилова. Могу поговорить с ней, скажу, что оба устраиваемся в Каспийскую рыболовецкую флотилию, а пока поживем у нее.

— Ладно, Витек, поехали к твоей бабушке. Для первого знакомства с ней возьму выпить и поедем.

Приехали к бабушке: маленькая, старенькая, лет шестьдесят пять ей, но очень веселая. К ней внучки иногда приходят, школьницы лет по четырнадцать, тоже веселые, шутят с бабушкой.