— Вчера уехал на канал, будет через неделю.

Мы объяснили ей причину нашего приезда, на что она ответила:

— Да вы, Володя, оставайтесь, дождитесь Николая и с ним все решите. А поживете пока во времянке, у нас там кухня летняя, но пока мы ей не пользуемся. Так что располагайтесь, устраивайтесь.

И мы устроились, и неплохо. В кухне были кровать, раскладушка и кой-какая мебелишка. А чтобы не скучно было, мы решили за это время осмотреть достопримечательности города-героя, благо он встретил нас хорошей весенней погодой. Первые три дня предметом наших экскурсий стали самые посещаемые народом места: шалманы и кабаки. Этому способствовало и наличие бабок у меня и Володи, что мы получили при расчете да выручили за телевизор и кровати. Вечером мы еле приползали на хату. Володя вообще шел вразнос, я еще пытался немного тормозить, говорил Володе:

— Чую, Володя, эта пьянка нас до хорошего не доведет.

На что он отвечал:

— Да ты че, Демьян, в натуре, базаришь. Хоть немного можем мы красиво пожить? Как люди. А на канал устроимся, бросим пить.

На четвертый день я все же уломал Володю съездить на Мамаев курган, «Родину-мать» посмотреть. На это ушло у нас полдня. Думал, вечером еще в театр сходить, но… Обед в кабаке и «Кровавая Мэри» (смесь водки и томатного сока) спутали все мои карты. Из одного кабака мы «покатили колеса» в другой, и опять пошло-поехало. Как в песне у Володи Высоцкого: «А если не поймаешь в грудь свинец, гуляй, рванина, от рубля и выше…» Мы и гуляли. Только финал нашей красивой жизни оказался не столь красивым, трудно и представить было…

Очнулся я от страшной головной боли и жажды. И ничего не мог понять, где я, что со мной. Немного присмотрелся в полумраке. Тусклый свет «волчьего солнышка» слабо пробивался в окно и щели крыши. Из дальнего угла помещения раздавался храп с захлёбом. Рукой нащупал, на чем лежу. Матрац, набитый соломой, а под ним доски. Нары, подумал я. Неужели «Курский вокзал» (барак)? Неужели в зоне? Как, когда и за что? Ничего не пойму. Надо ж так напиться.

Попробовал встать с нар, меня сильно занесло вправо, и я упал на что-то живое. Мужской голос спросонок воскликнул:

— А, что, кто это? — потом голос спокойнее произнес: — А, это ты, парень? Очухался? Тебе на двор, наверное, надо?

— Пить сильно хочу и поссать, — ответил я.

— Сейчас помогу, — ответил человек, поднялся с нар, прошел через помещение и вернулся с кружкой воды. — На, пей.

Когда я выпил залпом, человек взял меня под руку и вывел на улицу. В свете луны перед моим взором открылась дивная панорама. Насколько хватало глаз, была степь. Справа была длинная постройка, рядом чуть поменьше, одно окошко в ней светилось. Пока я справлял на землю малую нужду, подумал: «Ну, дела. Прямо-таки „Вечера на хуторе близ Диканьки“». Спросил у мужчины, который был ростом почти на голову выше меня, а возрастом лет тридцати пяти — сорока:

— Слушай, друг, где это я? Что здесь такое? И как я сюда попал?

— Пойдем сядем, поговорим, — сказал мужчина и направился за сарай, из которого мы вышли, сел на лавку за длинным столом.

Я прошел следом и тоже сел на лавку с другой стороны стола. Закурив, мужчина спросил:

— Как звать?

— Дима, — ответил я.

— Меня Александр. Что я тебе, Дима, скажу, думаю, не обрадую. Попал ты в рабство, причем самое настоящее, которое тебе и не снилось. Кандалы только не надевают, а права, что у рабов. А находимся мы на чабанской точке на севере Калмыкии, недалеко от Волгоградской области. Тебя вчера поздно вечером привезли на «Жигулях» еле живого. Я помогал тебя в сарай заносить. Очевидно, тебя в Волгограде цепанули.

— Точно, я в Волгограде с корешем четыре дня ошивался. А вчера в кабаке «фестивалили». Потом двое молодых парней к нам подсели за столик, взяли выпить и нам предложили, познакомились, побазарили, — вспоминал я прошедший вечер.

— Вот эти торговцы живым товаром тебя и привезли. Есть сейчас такая разновидность бизнеса, особенно на Кавказе и здесь в «Калмыкии» процветает. Ездят на машинах крепкие веселые ребята по городам, собирают по злачным местам бомжей и бичей, которые еще не совсем дохлые, а так, покрепче. Подпоят, клофилинчику подсыпят в пойло. А когда клиент вырубится, под руки его, в машину и везут на точки чабанам-кавказцам. За деньги и продают. У нас тут два брата чабанами хазыруют, Казбек и Султан, а надсмотрщиком у них мужик здоровый работает, Иваном зовут. Они вон в том доме все живут, — сказал Александр и рукой указал в сторону дома, в котором горел свет.

— Так сколько вас здесь, этих самых рабов? — спросил я.

— Шесть человек. Ты седьмой. Ты их, Дима, завтра спроси, они все, как и ты, по одному сценарию сюда попали.

— И что вы тут делаете?

— Как что? Все. Самую грязную работу делаем.

— И че башляют? — спросил я.

— Да ты, парень, я вижу, еще не врубился с похмелья. Член с маслом платят, — ответил Александр.

— Слушай, Саша, так на хрена такая «химань» (ночлег, гостиница)? Что, спрыснуть, что ли, отсюда нельзя?

— Я вижу, Дима, ты по «фене» ништяк ботаешь. Сидел? — спросил Александр.

— Всю жизнь «чалился». Полгода, как с «особняка откинулся», — ответил я.

— Мне тоже довелось «ходку» сделать. А бежать отсюда бесполезно. Хозяева вооружены до зубов, с пистолетами ходят, и автомат притырен у них. И мотор у них постоянно на ходу. Двое тут пытались рвануть, так догнали, шлепнули. Я сам слышал автоматную очередь в балке.

— А ты, Саша, как сюда попал?

— Да так же, как и ты. Долгая история. Короче, я сам во всем виноват. Когда-то я прапором в армии был. Да пил здорово. Из армии погнали, так: и сказали: «Бери шинель, иди домой». Дома семья была, кстати, я сам из Ростовской области, жена и двое детей. Из армии ушел, а хобби оставил. Как пил, так и продолжил, даже больше стал. То хоть армия заставляла тормозить на поворотах, а так и вовсе вразнос пошел. Жена меня тоже прогнала. Куда деваться? Пошел по селам, «шабашил» то там, то тут. Пока не сел. С одним кентом по пьяни корову из совхоза слямзили, да «затяпались». Вот пять лет у «хозяина» и оставил. Вышел, думал, новую жизнь начну. И начал. На радостях «двигал от всех страстей», пока сюда не попал. Только сначала я попал к другим чабанам, а уже потом они меня сюда перепродали. Третий месяц здесь бурлачу.

— Знаешь, Санек, про рабство я в детдоме еще читал. В Древнем Риме это было. Там паханом у рабов Спартак был. Они потом восстали и бежали. Но чтобы рабство в Советской стране, это уж слишком. Что, сюда никто на точку не приезжает? — спросил я.

— Приезжают, Дима, приезжают. Автолавка приезжает, участковый бывает. Да только мы хрен кому нужны. Для государства мы люди как бы списанные. У тебя вот, Дима, прописка, документы есть какие?

— Нет.

— То-то. У меня тоже. Нас с тобой как бы и вовсе нет. Ну, пришьют нас. Кто же искать будет и кого, если мы нигде не зарегистрированы, не числимся? А жаловаться — кому? В зоне и то кому-то можно было пожаловаться. Если не ментам, так хоть пахану и авторитетам лагерным. А тут? Разве что Богу. Вот и весь сказ.

— Меня это, Санек, не устраивает. Я не из таких тюрем когти рвал и отсюда уйду.

— Ты смотри, Дима, послушай мой совет. Не спеши, присмотрись немного. Я и сам давно собираюсь бежать, да все никак удобный момент не поймаю. И главное, Дима, на рога не вздумай лезть. Обломать могут, «псы» они натасканные и пять овчарок у них в придачу, и не столько овец стеречь, сколько нас.

— Ладно, Саша, посмотрим, что это за рабство такое. Поживем, увидим. Кормят хоть как?

— Кормят, не скажу, чтоб совсем плохо. Но не хуже собак. Бывает, по праздникам ящик «керосина» (вина) привозят на нашу бригаду. Так мы официально значимся. Бригада наемных рабочих. Все чин чинарем. А бригадир у нас Иван — «пес» чабанский.

— Саша, а эти пятеро других, что за люди? — спросил я.