— Ну что, по рублю?

— Хоть по десять, дядя Гриша. Для такого человека ничего не жалко.

Дам ему деньги, он сбегает в магазин и сидим выпиваем, играем в «чухарки», пока не придет его жена-немка, законченная неврастеничка. Начинает шуметь, ругаться, схватит дядю Гришу под мышку, как полено, и тащит домой. Была она рыжая-прерыжая, страх Божий, какая рыжая. Иногда она заходила к нам домой, просила у Татьяны то сковородку, то кастрюлю.

Как-то дома никого не было, так я решил продолжить самообразование по освоению профессии укротителя попугаев. Подошел к Кузе, так звали нашего хулигана, и повторил раз двадцать:

— Ух, рыжая сука!

Заходит как-то вечером немка, просит у тети Тани большую кастрюлю, а Кузя как крикнет:

— Ух, рыжая сука!

Немка, как подрубленная, грохнулась на пол и тихо так, чуть не плача, говорит:

— Таня, что же это такое делается?

— Да успокойся, Неля, это же птица глупая.

— Да, но меня в жизни никто так не называл. Дай водички, больше моей ноги здесь не будет.

Поднялась с пола, хотела уходить, а Кузя ей, как прощальный комплимент, выдал:

— Ух ты, тварь!

С резвостью молодой кобылы немка аллюром прошлась по ступенькам лестницы сверху вниз.

Тетя Таня подскочила к клетке:

— Кузя, ты что, с ума сошел? Так к нам все соседи перестанут ходить.

Мне даже жалко стало попугая, потом я подошел к нему:

— Все, Кузя, мы с тобой квиты. Мир. «Кочумай» (молчи), если не хочешь «захезать всю малину» и попасть на «дыбу». Дядя Коля в момент отвинтит тебе голову и «проколет» (пропишет) на сковородке.

Трудовая семья, в которой я нашел временное пристанище, была обыкновенной семьей того времени. Тетя Таня в старом, линялом платье все время хлопочет по дому, по хозяйству. Дядя Коля всегда с работы приезжает пьяным, вся разница только в одном — в степени опьянения. Бывает, так зальет глаза, что устраивает настоящую корриду, кидается драться на тетю Таню, хорошо еще не с топором.

Тогда я выскакиваю из своей комнаты, хватаю тореадора, любовно выкручиваю ему руки за спину и связываю. Через некоторое время он начинает стонать, божиться, что драться больше не будет, тогда я его развязываю. Да оно и понятно, люди они бедные, развлечений никаких, а так хоть какое-то развлечение. «Се ля ви», — говорят французы, такова жизнь, что поделаешь.

Один раз спросил:

— Тетя Таня, вы в кино когда-нибудь ходили?

— Да какое там кино. Дома кино каждый день.

— Значит, так, тетя Таня, сегодня я возьму билеты, и все сходим в кино, арабский фильм идет «Райские птички», люди хвалят. На последний сеанс возьму. А дядя Коля приедет и пойдем, я его уговорю, он меня боится. Только приготовьте себе другую одежду. А у дяди Коли есть?

— Есть, есть.

— Ему тоже приготовьте.

Спустился на площадь Красина, прошел в сторону двадцатого километра мимо райотдела милиции, который мне и на… не нужен был, перешел площадь. Не доходя до Баиловской тюрьмы, которая мне тоже не нужна была, зашел в бывший Дворец Сталина, сейчас имени Двадцати шести бакинских комиссаров, взял пять билетов, и на Витька тоже.

Когда пришел домой, то предупредил Витька, что хочу своих в кино сводить, пусть хоть раз отвлекутся от домашних дел.

— А ты, Витек, поможешь мне дядю Колю уговорить.

— Ну, Дима, ты настоящий массовик-затейник. Поддерживаю мероприятие. Тебе можно пионервожатым идти работать во Дворец пионеров, — пошутил Витя.

Тетя Таня надела красивую новую кофту, сверху костюм светло-стального цвета — жакет и юбку. Распушила волнистые волосы, накрасилась — вообще не узнать. Лет на двадцать помолодела моя хозяйка.

Приехал дядя Коля и, видимо, в лесу волк сдох, был почти трезвый: если и вмазавши, то самую малость.

— Дядя Коля, тут вот я билеты взял в кино. Фильм, говорят, замечательный. Пойдемте посмотрим хоть раз. Вы, наверное, и забыли, когда в последний раз ходили. Все работа и работа.

— Ладно, пойдем.

Зашла тетя Таня, а у дяди Коли глаза на лоб полезли, когда он ее увидел.

— Я готова.

— За этой работой да пьянкой я и не замечал, какая ты у меня красивая, — сказал Николай.

— Коля, я тебе все уже приготовила, одевайся.

Дядя Коля надел хорошо отглаженный черный костюм, хромовые сапоги, шляпу. Теперь настала очередь удивляться Татьяне.

— Слушай, Коля, да тебя не узнать. Сейчас люди увидят меня с тобой, а завтра болтать будут: «Танька-то директора или министра подцепила, а своего пьяницу выгнала».

Николай от похвалы только щерился и повторял:

— Вот молодцы, хорошо придумали.

Перед сеансом зашли в Баиловский сквер, в пивной попили пива и пошли в кинотеатр.

Картина оказалась очень трогательной, тетя Таня полфильма проплакала, так на нее подействовало. Но все были довольны, дядя Коля даже заявил:

— Каждую неделю теперь в кино ходить будем, а то совсем одичали и озверели. — Это он себя, наверное, имел в виду.

После случая с ограблением и переодеванием двух мужиков преступность в городе подскочила, в чем мне довелось потом убедиться самому. Пошла то ли мода, то ли поветрие какое. Грабили на Баилова и в других районах города, и тоже с переодеванием. Причем переодевать стали даже мужиков в баб, а баб в мужиков. Везде свои причуды, свои юмористы, и каждый хочет переплюнуть другого.

На улице Басина есть хорошая пивная. В эту пивную мы с Витьком иногда заходили, наберем сушеной воблы полные карманы и идем. Хозяйка пивбара — женщина, про которых говорят «в приступе второй молодости». Лицо морщинистое, но, чувствуется, в молодости она была необыкновенно красива. Она меня тоже приметила, и когда мы заходили в пивную, она всегда улыбалась. Я угощал ее воблой, отвешивал легкие комплименты.

На этот раз решил наладить с ней более тесные телесные контакты. Меня всегда тянуло на баб старше, «когда сорок пять баба ягодка опять», и притом работниц общепита. Но это все объяснимо: постарше — поопытнее, меньше выламываются, а работницы общепита — почище, поопрятнее, их каждый месяц «специалист по чесалкам кнокает» (гинеколог смотрит). А к шалавам подзаборным я всегда испытывал брезгливость и отвращение.

Подошли к стойке, Соня увидела нас, заулыбалась:

— Сонечке привет, — сказал я. — Все цветешь?

— Отцвела уж давно. А ты кто? — в упор спросила она.

— Я? Я пришел к тебе с приветом, рассказать, что солнце встало, — начал я издалека.

— Поэт, что ли?

— Почти угадала. Свободный художник-импрессионист.

— И что же ты рисуешь?

— Натуру в основном, причем голенькую и живую. Тебя мечтаю нарисовать.

— Не много ли ты хочешь?

— Нет, не много. Я парень такой, лишнего не беру. Беру столько, сколько унести могу.

Взяли двенадцать бокалов пива, сели за столик, пьем потихоньку. Никто не лезет, не мешает. А кто полезет, глядя на наш тандем, на Витю, у которого одна челюсть на пол-лица и та отвисает, как у бульдога, а грабки как кувалды, он даже пивную кружку держит не за ручку, а в кулаке, как стакан?

Я еще несколько раз подходил к Соне, добазарился проводить ее с ночевкой, живет на двадцатом километре. Мужа нет, живет с дочкой, а дочка сейчас на практике в районе. Но надо дождаться закрытия пивбара.

Витя сегодня собирался дать телеграмму невесте, поздравить с днем рождения, поэтому я предложил ему:

— Канай, Витек, на телеграф, дай телеграмму невесте, а мне все равно Соньку ждать. Кстати, если захочешь хорошо провести время, зайди в «Голубой Дунай». Там нас уже знают, там мы свои. Привет от меня передай бабе Симе и Галке. Скажи, я поехал по делу.

Витя ушел, и я дождался закрытия пивбара. С Соней мы сели на автобус у парка Ильича и поехали на двадцатый. Не доходя до дома, Соня говорит:

— Вот те раз. Свет дома горит. Дочка приехала, а писала, что приедет на следующей неделе. Наверное, практика раньше закончилась.

— Облом, что ли?

— Пойдем, Дима, пойдем. Посидим поужинаем.