— Мне пока нельзя там появляться, я в ресторане шухарнулась, менты могут повязать. Главное, ты меня все равно нашел.

— Галка, найди какую-нибудь девку для Витька, чтобы он не скучал.

— Об чем базар. — Галка крикнула какую-то Нину, сказала той: — Займись мальчиком, чтобы не скучал.

Без разговоров Нина уселась Вите на колени и ласково сказала:

— О Боже, какой ты рыжий. Мне нравятся рыжие.

Галка рассказала мне про свою жизнь, уже имеет три «ходки», три раза судимая. Сильно болела по-женски, сделали операцию, стала бездетной.

— А что эта армянка, баба Сима, собой представляет? — спросил я.

— Эта бабка класс, имеет пять «ходок», три из них за содержание этого дома. Ходила просить пенсию, так ей «болт» показали. Тогда она им сказала, что ей девочки пенсию платить будут. Сначала менты забирали, сажали, потом отстали. Сказали, чтобы только хипиша не было. А девочки ее знают, «откидываются» (освобождаются) и приезжают сюда, поработают и уезжают с бабками. Сюда сами менты заходят, кайфуют и уходят «чистенькие», так мы их не отпускаем.

До меня окончательно дошел смысл надписи на калитке: «Заходи — не смейся, выходи — не плачь».

— А баба Сима вся расписная, — продолжала Галка. — Все тело в татуировках, а на ногах так целые поэмы.

Музыкантам я заказал танго «Брызги шампанского», и мы с Галкой пошли танцевать.

— А ты помнишь, Витя, наш детдом, как мы с тобой убегали в лес? Какое время чудесное было. Вот бы снова в него вернуться.

— Помню, Галка, я все. Только ты не называй меня Витя. Так надо. В бегах я сейчас, и по ксиве Дима меня звать, а в преступном мире моя кликуха Дим Димыч. Был в Крыму, но там «боланы» сели на хвост, успел свалить. И вот я здесь, сама судьба свела нас. Судьба играет человеком, а человек играет на трубе.

После танца мы еще выпили, хозяйка дала нам отдельную комнату.

— У меня телохранитель еще, он тоже будет здесь ночевать, — сказал я.

— Хорошо, хорошо. Он с Ниной будет в другой комнате рядом.

В комнате пирушка продолжалась, потом расползлись по своим норам. Я разделся и лег в кровать, Галка рядом. Стали обниматься, целоваться, а Галка и говорит:

— Дорогой мой, как женщина я холодная. Мужчины этого не знают и лезут ко мне в кровать из-за моей «вывески» (лица), она пока еще мой козырь. Он и приносит мне добычу, я у этих любителей соваться в чужую «империю» (женские половые органы) выуживаю деньги. Если ты, Витя, — прости меня, язык не поворачивается называть тебя Дима, с детства ты был для меня Витя, — если ты хочешь, я позову сейчас самую красивую «девочку девяносто шестой пробы», которая доставит тебе истинное наслаждение. Я не обижусь, а, наоборот, буду только рада. И она, и я будем рядом с тобой, ведь мы подруги.

— Зови, — ответил я.

Галка привела девушку. Я глянул, и мне показалось, что она совсем еще ребенок, точеная маленькая фигурка, большие черные глаза.

— Как звать? — спросил я.

— Гюльнара.

— Галя, распорядись, чтобы выпить и закусить сюда подали. А ты иди сюда, моя дорогая, — посадил я Гюльнару на кровать рядом с собой.

Вдвоем с бабой Симой Галка быстро накрыла стол, сели, выпили. Баба Сима тоже выпила с нами и ушла. Когда уходила, Галка ее предупредила:

— Если придут менты, «цинканешь» (дашь своевременно сигнал), я займусь ими.

— Хорошо, Галя, — ответила старая бандерша.

Гюльнара разделась догола, залезла на меня верхом, стала обнимать, целовать, повторяя:

— Какой ты красивый, большой и сильный. Покачай меня, я так люблю.

Я стал ее качать, а она издавала тихий стон, закатив глаза, говорила:

— Как хорошо мне с тобой.

Девочка оказалась до бескрайности страстной и темпераментной. Галка даже просила ее:

— Гюля, успокойся, моя хорошая, дай ему немного отдохнуть, — а сама платком вытирала мне пот с лица и тоже целовала.

Как уснул, не помню. Ночью проснулся, темно, тихо, около меня спят Галка и Гюльнара. Я тихонько поднялся, вышел на улицу по малой нужде, вернулся в комнату, стал проверять карманы в костюме, все ли деньги на месте. Как говорится, «доверять — доверяй, но проверять — проверяй» и не забывай, где ты находишься. Деньги были на месте. Я снова лег между двух девок, повернул Гюльнару на бок, обнял ее сзади и в таком положении мы еще раз трахнулись. Время от времени она оборачивалась, целовала меня. Потом она встала с кровати и сказала:

— Я есть хочу.

— Да, и мне не повредит.

Галку будить не стали, сели за стол вдвоем, стали пить и есть. И опять закосели. Гюльнара залезла мне на колени и грешить стали прямо на стуле. Потом опять упали спать.

Утром нас разбудила баба Сима. Принесла выпивку, жареную картошечку с мясом. Мы поднялись, оделись, сели, выпили, закусили и я стал собираться уходить. Друг мой Витек тоже был на ногах. Прощаясь, я сказал:

— Баба Сима, вечером, может, мы опять придем.

— Я буду ждать тебя, — сказала Гюльнара.

— Где бы ты ни был, запомни: здесь тебя всегда ждут, — сказала Галка.

На базаре с Витей мы попили пива. Купили огурцов, помидоров, взяли две бутылки водки.

— Пора, Витек, к бабке Моте. Насчет квартиры надо добазариваться. Кстати, как Нинка — бабочка ночная?

— Хороша была, ничего не скажешь, особенно под водочку и огурчики малосольные.

— А карманы как?

— Все нормально.

— Оттуда обычно все уходят обчищенные до основания.

— А нас почему не тронули? — удивился Витя.

— И никогда не тронут. Теперь мы здесь свои люди. Так сказала сама «мама» блатхаты баба Сима.

Когда пришли на хату к Витьку, бабушка Мотя сказала:

— Я уж сильно переволновалась. Думаю, где вы целую ночь, район у нас вон какой преступный. Разговаривала я с Танькой насчет комнаты, она не против. Пойдем, посмотришь комнату.

Посмотрели комнатенку, мне понравилась. Даже на душе радостнее стало. Мне и раньше доводилось иметь отдельные комнаты, но это были или «трюмы» или «собачьи будки» на «царских дачах» (в тюрьмах).

— Правда, у меня четверо детей, да те взрослые, отдельно живут, вот Колька самый маленький и надоедливый, — сказала Татьяна.

— Ничего, мы с ним подружимся. Предлагаю обмыть новоселье, — предложил я.

Обмывали у бабы Моти вчетвером: я, Витя, Татьяна и бабка.

— А хозяин приедет, мы еще и с ним обмоем, — сказал я.

— Может, не надо, он и так с работы тепленький приезжает, — возразила Татьяна.

— А как его зовут?

— Николай, он и сына так назвал.

В этот вечер мы с Виктором никуда не пошли. Вечером приехал дядя Коля изрядно торченый, еле разулся, Татьяна помогала ему стаскивать сапоги. Был он высокого роста, крепкий. Татьяна приготовила ему ужин, накрыла стол, позвала.

— Сейчас не хочу, попозже, — с деловым видом сказал дядя Коля, лежа на кровати и читая газету. — Вот черт! Опять катастрофа — поезд перевернулся.

— Какая катастрофа, — не поняла Татьяна, — какой поезд? Да ты, Коля, газету вверх ногами держишь.

— Точно, — сказал дядя Коля, переворачивая газету. — Какая ты у меня «вумная».

— К нам, Коля, квартирант на время поселился в угловой комнате.

— Ну и пусть живет.

Я встал с кровати, оделся, вышел в зал, поздоровался, познакомился с дядей Колей, сказал:

— Сейчас приду.

Спустился вниз к базару, в магазине купил две бутылки водки, колбасы, сыру. Когда возвращался назад, ко мне подошел молодой парень.

— Я видел вас в «Голубом Дунае». Поэтому хочу предупредить: из города приезжали парни-азербайджанцы, человек двенадцать, искали двух русских моряков, один в морской форме с вами был. Они ищут вас, чтобы избить за тех парней, которых вы избили в кебабной.

— Хорошо, парень, я буду иметь в виду.

Придя домой, я отдал свертки Татьяне.

— Накрывайте на стол, а я Витька и бабку позову.

Когда мы шли к нам, то Вите я сказал, что нас уже ищут, хотят дать нам оторваться.

Часа полтора мы посидели хорошо. Дядя Коля после третьей рюмки стал клевать носом. Мы решили: пусть человек отдохнет после ударной вахты. Вышли с Витей на улицу, но чего-то не хватало. Предложил ему поехать в город.