— Не боись, Дима. Это моя стихия, я раньше в автогонках участвовал, ралли называется. А ты, Хома, что приуныл, молчишь сидишь?

Хома сидел на заднем сиденье и только затравленно вращал шнифтами. Видимо, он впервые был в такой переделке. Но тоже попытался понтануться, даже пошутил:

— Еще не подошло время сказать и мне свое слово.

Один раз минут на пятнадцать мы сделали привал. Вышли из машины слить отработанную из себя воду да шмотки переодеть. Барахла хватило на троих, а рванье выкинули. Мне подошла кожаная куртка и шляпа, костюм шевиотовый будто на Санька шили спецом, а Хома в другом кожане да еще с седыми усами и бородой клинышком смахивал на кардинала Ришелье. Глянув на него в новом «прикиде», я чуть не рассмеялся. Постоянно видеть человека в рваной рубахе и стеганке, и вдруг такая метаморфоза. Я так и сказал ему:

— Если, Хома, нас кто встретит и спросит, кто мы такие, ты скажи, что профессор ботаники, изучаешь здешнюю фауну и флору, бабочек ловишь. Ну, а мы — твои ассистенты научные.

От этой своей выдумки я засмеялся, так она понравилась мне самому. Хома с Саньком тоже рассмеялись.

— А вот Саньку больше бы подошел офицерский мундир с погонами полковника.

— Все, мужики, поехали. Не время болтать и шутки разводить, — сказал Санек.

Мы сели в машину и тронулись в путь. Минут через двадцать увидели поселок.

— По идее, Чкаловский должен быть, — сказал Санек.

Въехали в поселок на центральную улицу. Впереди я увидел дом поприличнее других и косяк людей около него.

— А это что может быть? Сельсовет? — спросил я.

— Магазин скорей всего. Кто в такое время у сельсовета толкается? — ответил Санек.

— О! Как раз то, что нам надо. На ловца и зверь бежит. У нас ни денег, ни жратвы. Надо, командир, пополнить нашу полевую кухню. Давай, подруливай, — сказал я.

— Ты что, Дима, хочешь сделать?

— Сейчас узнаешь. Терять нам уже нечего. Семь бед — один ответ. Держи, Санек, это тебе, — сказал я и протянул ему пистолет. — Автомат я возьму, а Хома с ружьем в машине посидит за атасника.

— Может, Дима, не надо?

— А куда мы без бабок и жратвы денемся? Мне уже жрать охота. От машины рано или поздно, а избавляться придется. И что потом? — сказал я. — Ты, Санек, сам смотри. А то в машине тоже оставайся, я сам в магазин пойду.

— Вдвоем пойдем, — ответил Санек.

— Сказано, бывший десантник, защитник Родины. Давай, Швейк, подруливай и один зембель захвати.

Санек лихо подрулил к самому входу в магазин. Стайка женщин недоуменно шарахнулась в сторону. Я первым вышел из машины, держа под полой куртки автомат. Санек с саквояжем двинулся за мной. Я вошел в магазин и тормознул на пороге. Нескольких секунд мне хватило, чтобы оценить обстановку и сделать рекогносцировку.

За прилавком стояла мордастая женщина средних лет. Возле прилавка толпилось человек пятнадцать покупателей, в основном женщины и несколько мужиков. Вытащив автомат и держа его одной рукой за рукоятку, я громко сказал:

— Граждане-товарищи, во избежание несчастных случаев прошу всех лечь на пол лицом вниз.

Очередь обернулась на мой призыв, ошалело смотрела на меня и не спешила выполнять команду. Помахивая автоматом из стороны в сторону, я еще раз повторил:

— Вас же, граждане, попросили. Вы меня еще благодарить будете. А мыло потом купите себе жопы подмывать.

Какой-то пьяный мужичонка, сунув за пазуху бутылку водки, попытался выскочить из магазина. Мне ничего не оставалось, как дать короткую очередь поверх голов. Пули прошлись по верхней полке стеллажа, на котором стояли трехлитровые банки с томатом и маринованными огурцами. Раздался звон разлетающейся посуды и глухие удары падающих на пол спелых огурцов. Эти весомые аргументы сыграли свою положительную роль. Публика с визгом отпрянула от прилавка и попадала на пол. Продавщица залезла головой под прилавок, из-под которого торчала только жопа, обтянутая замурзанным белым халатом. Я подошел к прилавку, откинул крышку и прошел за прилавок. Свободной левой рукой похлопал продавщицу по упругой части тела и сказал:

— Вот так, Маруся, и сиди. И смотри не вытаскивай свою жопу без команды, — а Саньку крикнул: — Швейк, зембель!

Санек прошел к прилавку. Первым делом я выдвинул ящик, где лежала выручка, и ссыпал содержимое в саквояж. Взял несколько вязанок колбасы, пару булок хлеба, шесть бутылок водки и отправил туда же. Чуть поразмыслив, снял с верхней полки не расстрелянный балон с огурцами и тоже положил. Потом сунул ствол автомата в зад продавщицы, в то его место, где сходятся ягодицы, образуя мокрую щель. Женщина с испугу завизжала.

— Да не верещи ты, как коза, — сказал я. — Лучше покажи, где тут у тебя телефон. Председателю сельсовета позвонить надо о проделанной работе.

Женщина с опаской высунула голову из-под прилавка и рукой указала в дальний угол прилавка. Там, в закутке на стуле, я увидел телефон. Оборвал провод, идущий к розетке, и для «верочки» оторвал и телефонную трубку. Подошел с ней к продавщице, приставил к ее жопе и сказал:

— Ответь, Маруся, председателю сельсовета. Он подтвердит наши полномочия. — И, обернувшись к Саньку, добавил: — Все, Швейк, съем. Заводи, поехали.

Мы вышли из магазина, сумку с деньгами и жеваниной я бросил ошеломленному Хоме на колени.

— Ну что, кардинал, ты тут не наложил в штаны, пока мы реквизицию делали? — пошутил я.

— Да я ничего, я тут сидел, — заикаясь, заблеял Ришелье.

— Ладно, мушкетеры, вперед. Труба зовет, — сказал я.

Санек включил зажигание и резко рванул с места. Машина, как мустанг, дернула передком, вздыбилась и понеслась по пыльной дороге, распугивая кур и уток в разные стороны.

Я давно заметил по себе, что в таких критических ситуациях появляется какая-то лихость, беспричинная веселость, а мозг выхватывает из памяти отрывки наиболее ярких впечатлений, которые тут же трансформируются и реализуются, сообразуясь с ситуацией. Вот и сейчас, увидев впереди уже на окраине поселка прижавшегося к плетню небольшого пятнистого поросенка, я крикнул:

— Санек, притормози антилопу, я цепану поросенка. Наш Паниковский что-то приуныл. Гуся для него не вижу, но и поросенок будет неплохой заменой.

Наш рулила так лихо крутанул «Жигули» правым боком у плетня, что мне не составило большого труда приоткрыть дверцу, схватить завизжавшего поросенка за заднюю ногу, втащить в салон и кинуть назад на колени вконец ошалевшему кардиналу. Теперь в салоне автомобиля визжали двое.

— Паниковский, попридержи поросенка, я дам ему прикладом по чану, — крикнул я.

Но эта затея, понял я, обречена на провал. В салоне ружьем не размахнешься. Хотел попросить Санька остановить «антилопу» и на улице привести приговор над поросенком в исполнение. Но, обернувшись и посмотрев в заднее стекло, увидел двух баб, стоящих на дороге и отчаянно размахивающих «клешнями» в нашу сторону. Приговор пришлось отложить на неопределенное время. Постепенно и Паниковский, и поросенок успокоились, визжать перестали.

— Ты-то, кардинал, чего визжал? Тебе, что ли, «лобешник зеленкой намазали»? — спросил я. Но тут в голову мне пришла новая мысль. — Слушай, Санек, ты не расслышал, что там бабы кричали на дороге?

— Нет, не расслышал.

— Давай вернемся. Паниковский пойдет и спросит у них, может, они чего хотели? — сказал я, и мы с Саньком дружно рассмеялись. Молчавший Хома и тот стал щериться.

Отъехав от поселка километров двадцать, мы свернули с шоссе в сторону небольшой лесопосадки. Остановились, вышли из машины, хором слили воду. Кинжалом Ивана я быстро освежевал поросенка, мясо сложил в мешок, обнаруженный в багажнике «Жигулей» и посетовал:

— Людку надо было с собой прихватить. Она бы нам шашлыки приготовила.

— А потом ее куда, что с ней делали бы? — спросил Санек.

— Хому женили бы на ней, свадьбу сыграли. Баба она молодая, здоровая, хомята пошли бы, — сказал я.

— Так у Хомы семья есть, — ответил Санек.

— Ну, тогда бы отправили следом за поросенком, — пошутил я.