Стефании с ними не было. В свои семнадцать лет та по уши влюбилась в девятнадцатилетнего Поля Бельмандо, сына своего знаменитого отца Жан-Поля, и хотела во что бы то ни стало провести каникулы только вместе с ним. В свое время Грейс не позволяла Каролине подобных вольностей, однако опыт с Жюно заставил ее пересмотреть свои взгляды. Немного поколебавшись, она отпустила Стефанию вместе с юным Бельмандо в Антигуа. «Она мое необузданное дитя, — говорила Грейс с улыбкой. — Ну почему бы дочери немного не развлечься?»

Лично для себя Грейс запланировала на осень заняться поисками уютного местечка, где она могла бы останавливаться во время приездов в Нью-Йорк (главное, чтобы оно было расположено поблизости от апартаментов Джефри Фитцджеральда).

Терпимость, проявляемая Грейс по отношению к Стефании, имела совершенно противоположный эффект. Когда сия юная барышня в пятницу 10 сентября вернулась с Антигуа, она сочла само собой разумеющимся видеться с Полем Бельмандо сколько ей вздумается. Сейчас модно говорить о родителях, помыкающих своими детьми, однако в случае с младшей дочерью Грейс дело обстояло с точностью до наоборот.

В следующий понедельник Стефании предстояло ехать на учебу. Она была зачислена в Парижский институт моделирования модной одежды — престижное заведение, куда простому смертному было невозможно попасть. Стефания удостоилась этой чести благодаря своему громкому имени и хлопотам матери, пробившей для дочери это место. Однако, вернувшись с Антигуа за пять дней до начала занятий в Париже, Стефания заявила, что моделирование больше ее не интересует. Поль Бельмандо собирался посещать курсы по вождению гоночных автомобилей, и Стефания намеревалась заняться тем же самым, то есть быть рядом с Полем и учиться вождению гоночных машин.

Грейс не могла поверить собственным ушам. Ее необузданное дитя зашло слишком далеко. На протяжении детских лет Стефании Грейс то и дело покорно переводила младшую дочь из школы в школу: как только дочь пожаловалась на строгость монахинь, княгиня тотчас перевела ее из одной католической школы в другую, с более либеральными порядками, а когда Стефания наотрез отказалась посещать и это заведение — в частную светскую школу. И вот теперь Стефании пришло в голову учиться вождению гоночных машин. Однако мать в данном случае сочла, что с нее довольно. Она дала себе слово, что не позволит дочери эту глупую выходку.

В те выходные страсти в доме накалились. Так получилось, что Роберт Дорнхельм гостил в эти дни в Рок-Ажель. Грейс чувствовала себя оскорбленной до глубины души. Все лето она писала подругам, изливая свои страдания по поводу «ситуации с С. и П».[31] Она изо всех сил старалась предъявить к дочери разумные требования, пытаясь избежать тех ошибок, которые, как она теперь признавала, совершила в случае с Каролиной, когда та влюбилась в Жюно. Обе дочери Грейс унаследовали от матери способность совершенно терять голову из-за мужчины. Однако ни та ни другая не были готовы, как в свое время Грейс, покорно склонять голову перед родительским авторитетом. Надувшись на мать, упрямица Стефания решила не отступать от задуманного и уехать с Бельмандо, в то время как Грейс твердо стояла на своем: «Нет и еще раз нет!»

Дорнхельм был только рад улизнуть из дома, где царила тяжелая атмосфера, словно перед грозой. Он уехал в Рок-Ажель в воскресенье 12 сентября, договорившись с Грейс, что позже, на неделе, они встретятся с ней в Париже. Одна американская телекомпания проявила интерес к съемкам новой часовой версии фильма «Новое решение», для которой требовалось доснять несколько дополнительных сцен. Грейс с режиссером условились, что оговорят все подробности, как только она уладит дела с дочерью.

Первое, что предстояло сделать Грейс на следующей неделе, — это увезти в понедельник Стефанию из Рок-Ажель в Монако, а^; затем в Париж, чтобы наконец-то определить ее в институт моделирования. Разговаривая поздно вечером в воскресенье по телефону с Гвен Робинс, Грейс пожаловалась, что ее снова мучают головные боли.

Понедельник (13 сентября 1982 года) начинался с ясной и солнечной погоды. День обещал быть изумительным, обычным для конца южного французского лета. Ведя машину через сосновый лес мимо того места, где снималась сцена их пикника с Кэри Грантом в фильме «Поймать вора», Грейс могла различить внизу, в гавани Монако, белые яхты и сквозь утреннюю дымку — берег Ривьеры.

Ренье уехал на машине в Монако примерно часом ранее. Ему предстояла еще одна деловая неделя. Шофер Грейс стоял возле «ровера», готовый отвести мать с дочерью в Монако, однако, когда Грейс со Стефанией появились в дверях фермы, ему было сказано, что будет проще, если за руль сядет сама Грейс и они отправятся в Монако с дочерью одни. Грейс вынесла с собой с десяток платьев на плечиках, которые разложила на заднем сиденье автомобиля, объяснив, что ей не хотелось бы, чтобы они помялись.

Позднее шофер вспоминал, что пытался протестовать. «Не великая беда — платья», — сказал он. Ему не составит труда вернуться еще раз, что бы забрать их, или же послать за ними из дворца другую машину. Однако Грейс настаивала, что все это создаст слишком много хлопот.

— Будет проще, если за руль сяду я, — сказала она.

Ей все еще требовалось серьезно поговорить со Стефанией, и этот разговор матери с дочерью по душам мог состояться только без свидетелей. Грейс мысленно сосредоточилась на предстоящей беседе. Она пыталась переубедить дочь на протяжении всего уик-энда, однако битва все еще была далека от победного конца. Грейс ужасно переживала. И поэтому, садясь в понедельник утром в машину, она думала о том, как ей достучаться до разума Стефании, а вовсе не о том, что терпеть не может водить машину по этой дороге. Грейс знала, что водитель из нее неважнецкий. После того как за несколько лет до этого княгиня в Монако врезалась в какой-то автомобиль, она дала себе слово, что никогда больше не сядет за руль. Однако это ее намерение постигла та же участь, что и ее мечты соблюдать диету. И вот она снова за рулем. Когда они проехали деревню Ля-Тюрби, Грейс уже около десяти минут вела машину вниз по извилистой тридцать седьмой. Радио она выключила. Им со Стефанией предстоял серьезный разговор.

Ив Фили, профессиональный водитель лет тридцати, нагнал на своем грузовике коричневый «ровер», когда тот совершал последний поворот перед тем, как начаться городской застройке на окраине местечка Капдель. До Монако оставалось чуть больше мили. Эти последние повороты горного серпантина были самыми крутыми, и хотя грузовик Фили шел порожняком, тот переключил коробку на самую низкую скорость, чтобы мотор выступал в роли дополнительного тормоза.

Приближаясь к повороту, «ровер» замедлил ход возле миниатюрного гоночного трека. В этом месте энтузиасты из местного автоклуба проводили соревнования моделей с дистанционным управлением. «Ровер» плавно повернул влево, а затем покатил дальше, после чего вскоре, метров через пятьсот, совершенно неожиданно завихлял из стороны в сторону. Машину занесло с середины полотна к левой обочине, и она, в буквальном смысле, задела боком выступ скалы. Если бы Фили увидел, что машина выкидывает такие фортели ночью, он наверняка бы решил, что водитель либо уснул, либо мертвецки пьян. Но в десять часов утра, подумал Фили, причиной может быть только физическое недомогание: внезапный обморок или острая боль. Водитель грузовика громко посигналил, и «ровер» исправил курс. Сидя высоко в кабине грузовика, Фили смотрел прямо на крышу «ровера». Ему не было видно, кто сидит за рулем машины. Однако когда «ровер», который шел достаточно ровно и плавно, приблизился к следующему повороту и достиг того места, где бы любой нормальный водитель затормозил, он, неожиданно разогнавшись, на пугающей скорости устремился вперед (семьдесят, а может, и восемьдесят километров в час, как оценил впоследствии водитель грузовика), и поэтому, вместо того чтобы вписаться в правый поворот, машина полетела через край пропасти.