И этот торжественный миг не могли умалить даже треск камер и вспышки мощных осветительных ламп. Это касалось только их двоих. Это касалось и всего мира. По собравшейся толпе пробежал взволнованный шепот. Епископ произнес краткую речь, в которой, помимо нескольких пасторских наставлений, напомнил князю, что тот должен смягчить свою власть нежностью; Грейс же он напомнил о том, что земная красота преходяща. «Значит, он плохо знает нашу Грейси, — заметила потом одна из подневестниц, — если считает нужным напомнить ей об этом».

Двери собора распахнулись, и под его своды хлынуло щедрое средиземноморское солнце. И пока Мари Фрисби со своими подружками шагала вслед за Грейс по проходу навстречу свету, она испытывала удивительное чувство близости к подруге своего детства, в нем была и гордость, и ощущение собственной причастности. И в то же время подруги понимали, что Грейс больше не принадлежит им. Она шагнула в новое измерение, которое теперь представляла для нее ликующая снаружи толпа.

Радостное рукоплескание окружало их со всех сторон на протяжении всего пути, пока кортеж медленно полз по дороге, которая, огибая скалу, спускается вниз, к гавани. В тот день в облике Грейс было нечто мистическое, словно она все время пребывала в трансе. Это чувство, казалось, стало ощутимым для окружающих и достигло своей кульминации в тот момент, когда процессия замерла возле небольшой портовой часовни. Это была церковь Святой Девоты, покровительницы Монако, мученицы, проповедовавшей Евангелие на Корсике в дни Римской империи, чье тело чудодейственным образом вслед за голубкой было якобы принесено в Монако бурей. Ежегодно в январе, в день Святой Девоты, монакские рыбаки отдавали дань ее празднику, сжигая возле ее часовни лодку (обычай, который явно попахивал язычеством). Грейс тоже остановилась, чтобы почтить святую. На протяжении всей церемонии венчания она держала в руках крошечную белую Библию и букетик ландышей. И, вот теперь она опустилась на колени возле этого древнего алтаря, чтобы возложить на него свой подвенечный букет, и губы ее еле заметно двигались, произнося молитву. Грейс посвящала себя, приносила себя святой. Она словно превратилась в сестру Инес, что распростерлась на полу рейвенхиллской часовни.

Наверху, во дворце, молодым предстояло снова позировать перед фотографами и разрезать свадебный пирог. Во дворец были приглашены около шестисот гостей, и, разумеется, ни Грейс, ни Ренье были не в состоянии уделить время каждому из них. Жених с невестой держались с гостями учтиво, однако их близкие друзья поняли, что им не терпится поскорее улизнуть прочь от собравшейся толпы. Они прилежно выполняли свой общественный долг на протяжении почти всей недели. Настало время побыть наедине.

Вскоре после половины третьего молодожены незаметно исчезли, и вернулись только через час уже в дорожной одежде. Грейс тихо попрощалась с близкими и друзьями. После чего новоиспеченных супругов в последний раз под приветственные возгласы провезли в открытом автомобиле сквозь дворцовые ворота назад к собору и затем вниз со скалы — в гавань, где их поджидала стоящая на приколе яхта Ренье.

Остальные участники торжества спустились к крепости, чтобы получше видеть гавань и море. Одна из подневестниц захватила с собой из Америки несколько пригоршней риса и теперь подбросила его высоко в воздух. Яхта отчалила, и на мостике неясно вырисовывались силуэты Грейс и Ренье, махавших на прощание руками. Вслед яхте из гавани вышла целая флотилия небольших, но очень юрких и бойких суденышек, подобная той, которая неделю назад встречала Грейс. Было уже пять часов пополудни, и солнце постепенно начинало клониться к закату, когда крошечное белоснежное судно на горизонте, несущее на своем борту заморскую принцессу, наконец-то растворилось в туманной дымке.

Холодной зимней ночью в январе 1297 года несколько монахов, надвинув пониже капюшоны, постучали в двери Монакского замка, прося предоставить им кров. Сжалившись над святыми странниками, генуэзцы, хозяева крепости на скале, тотчас распахнули ворота — и пали на месте, пронзенные мечами. «Монахи» оказались солдатами, членами клана Гримальди — честолюбивого семейства закоренелых авантюристов из Северной Италии, во главе которого стоял Франческо Гримальди, вошедший в историю как il Malizia — Франческо Коварный. Под монашеским платьем у разбойников оказались доспехи и оружие. Гримальди отняли Монако у генуэзцев и оставались — с редкими перерывами — правителями этого уголка на протяжении нескольких столетий, вплоть до сего дня.

Гримальди всегда гордились своей историей. Они обзавелись фамильным гербом, выбрав для него две монашеские фигуры, извлекающие из-под ряс мечи. Современные путеводители по княжеству восхваляют коварство его основателя, пресловутого il Malizia, а новая яхта князя Ренье носит его имя. А по тому, как часто сама Грейс рассказывала это предание, можно сделать вывод, что оно стало для нее отправной точкой понимания истории ее новой семьи. Однако княгиня-американка не до конца понимала либо предпочитала не понимать, сколь жестоки и безжалостны традиции семейного дела, «партнером» которого она стала.

Скала над морем служила оплотом власти Гримальди. Отвесная и неприступная, она зловеще маячит над бухтой, напоминая северный Гибралтар. Если смотреть на нее с высоты обступивших ее гор, нетрудно увидеть, что в эпоху мечей и парусных судов, тот, в чьих руках была скала, являлся властителем моря. На протяжении столетий Гримальди жили за счет вымогательства, взимая дань с проходящих судов за право пройти мимо их берегов и усмиряя с быстротой бывалых пиратов любое судно, воспротивившееся уплате пошлины. Они натравливали друг на друга своих более сильных соседей, отчего добились для себя статуса княжества, став в XVI веке на сторону Испании, а затем, когда два столетия спустя начала восходить звезда Франции, быстро переметнулись на ее сторону. Правда, они так и не смогли добиться титула принцев королевской крови, однако им удалось закрепить за собой достаточно высокий титул Светлейшего Высочества.

Уроженцы Монако (монегаски) взирали на своих правителей с почтением, граничащим с благоговейным ужасом. Низкорослый горячий смуглый народец, чем-то напоминающий корсиканцев с их смесью французских и итальянских черт, эти несколько тысяч рыбаков и крестьян, разводящих оливы, богатели под крылом семейного гнезда на скале. Ни одному из приморских поселений от Марселя до Генуи не повезло так, как Монако. Вот почему монегаски предпочитают закрывать глаза и затыкать уши, услышав, что остальной мир из зависти наговаривает на их властелинов. Любовные похождения княгини Шарлотты-Катерины Гримальди стали притчей во языцех при дворе Людовика XIV в конце семнадцатого века. Эта кокетка повергла в ужас даже версальских распутниц. Если верить утверждениям, то Мадам де Монако крутила романы как с мужчинами, так и с женщинами, не говоря уже о вполне понятной благосклонности к ней Короля-Солнце. Однако у себя в Монако она была известна как патронесса монастыря Кары Божьей, набожная и праведная фигура, часто упоминаемая по сей день в официальной истории княжества.

Середина девятнадцатого века положила конец многим крошечным государствам вроде Монако. В 1861 году Франция аннексировала прилегающие к княжеству городки и дерев ни, оставив монегаскам лишь скалу, гавань и практически ничего более. Но в тот самый момент, когда все, казалось, было потеряно, князь Шарль III, глава клана Гримальди, выдвинул идею казино как гаранта существования княжества и в следующем столетии. Он реорганизовал пребывавший тогда в зачаточном состоянии туристский бизнес, отдав его на откуп Обществу морских купаний (Societe des Bains de Mer). Тем самым Шарль только укрепил в своих подданных веру в правоту княжеского правления, и холм на другом берегу гавани, на котором выросло это самое казино, с тех пор носит его имя — Монте-Карло.