Ни одна из подневестниц не была католичкой, две из них были еврейками, а две — разведены. Мари Фрисби, одна из этих двоих, взяла с собой в путешествие своего нового друга. Французская пресса никак не могла взять в толк, каким образом эта пестрая компания вписывается в торжественную церковную церемонию, поскольку французский термин «demoiselle d'honneur»[15] предполагал девственность, которая у всей этой шестерки была давно пройденным этапом. Однако выбор подневестниц свидетельствует о том, какое значение придавала старой дружбе Грейс. Она сама была преданной подругой. Кого еще могла она выбрать себе в подневестницы, как не своих старых приятельниц и конфиданток, и кто, как не они, мог оказать ей поддержку и дать чувство локтя, когда сама она плыла в неизведанное? Грейс вместе с Мари Фрисби, Беттиной и Джуди предавалась воспоминаниям, и ее старые подруги смеялись, перемывали косточки общим знакомым и лили слезы. Они будто снова мысленно возвращались в былые годы и вместе с тем со сладостным предвкушением ожидали того, что ждало их впереди. Неизвестность слегка страшила их, однако они были уверены, что их ждет нечто замечательное и неповторимое.

Это чувство наполняло собой все судно. Джек Сибрук, один из шестидесяти шести приглашенных американской стороной на борт «Конституции» гостей, уже имел опыт пересечения Атлантики, однако ему еще ни разу не доводилось получать перед отплытием такую уйму подарков. Вино, которое обычно дают в дорогу тем, кто путешествует морем, является старой традицией (таким образом принято желать приятного путешествия, а к тому же, бутылочка-другая всегда пригодится, чтобы завязать дружбу с кем-нибудь из пассажиров). «К тому времени, как я взошел на борт, у двери моей каюты уже было сложено по меньшей мере сорок ящиков с вином, — вспоминает Сибрук. — Там было шампанское, бургундское — все что душе угодно».

Всю дорогу Сибрук только тем и занимался, что пил сам и щедро угощал остальных до самого Монако, и был вознагражден, послав через весь зал бутылку шампанского тому столику, за которым собрались симпатичные журналистки. Одна из них была Элизабет Туми, представительница агентства ЮПИ, ставшая спустя шесть месяцев миссис Джек Сибрук. Вернувшись назад в Америку, Сибрук обнаружил, что приглашен на званый обед в компании «AT&T». Сам Сибрук был директором отделения компании «Белл» в Нью-Джерси и поэтому засучив рукава взялся за составление отчета о состоянии дел. Однако, прибыв на обед, он обнаружил, что приглашен развлекать совет одной из крупнейших корпораций Америки, желавшей услышать рассказ о свадьбе Грейс Келли, что называется, из первых уст.

Вся страна еще долго не могла стряхнуть с себя волшебные чары. На Бродвее Этель Мерман в течение нескольких месяцев выступала в «Удачной охоте» — на скорую руку состряпанной сказочке о том, как богатая невеста из Филадельфии, на которую свысока смотрит местная аристократия, в конце концов покоряет сердце средиземноморского принца. Модные журналы пытались проанализировать образ Грейс Келли, магазины же старались его продавать. Эн-би-си добавила монакское время к своим часам в штаб-квартире в Радио-Сити, а кроме того, на протяжении двух недель знакомила телезрителей и радиослушателей с историей и культурой княжества. Грейс Келли стала для Америки символом опрятной и ухоженной барышни из дома по соседству с вами, и поэтому не удивительно, что вся страна, посчитав себя за соседку, желала принять участие в празднестве. «Грейс, — писала Ма Келли в заключительной десятой статье, — является ярким примером того, что мы за люди в нашей стране и во что мы верим. В некотором роде, ее история — еще одно подтверждение американской мечты. И если Грейси сумела найти себе принца, то это по силам каждой американской девушке».

Если учесть число молодых незамужних американок брачного возраста на 1 января 1956 года и число свободных принцев, это заявление, с точки зрения статистики, не выдерживает никакой критики. По правде говоря, Грейс Келли ухватила одного из тех немногих холостяков середины пятидесятых, кто, кроме имени, обладал еще и более или менее значительным кусочком суши. Но Ма Келли явно парила на крыльях мечты. В любой романтической истории наступает момент, когда Принц Очарование подает руку Золушке, и именно этому моменту Грейс придала особое правдоподобие. Мифы перестают быть выдумкой, если воплощают в себя ценности, милые сердцу тех, кто в них верит. Вот почему Америка периода «холодной войны» с радостью позабыла о бомбоубежищах и результатах голосования в ООН, чтобы отпраздновать такие вечные человеческие истины, как надежда, преданность и нежность.

Однако это празднование имело и не столь нежную сторону, в особенности для тех пассажиров «Конституции», которым изо дня в день приходилось сталкиваться с двумя десятками соперничавших между собой журналистов и фоторепортеров, заполнивших собою все судно. Каждый из них денно и нощно охотился за очередной потрясающей новостью, чтобы затем срочно отправить ее в газету. Агентства новостей перегрызлись между собой за право пробить своего представителя на ограниченное число свободных мест на борту лайнера, и всем им было мало одних лишь соревнований по шаффлборду[16], чтобы поместить на очередной странице очередной отчет о путешествии. «Это было ужасно! — вспоминает Мари Фрисби Рэмбо. — Некоторые из них вели себя пристойно, но в целом впечатление было такое, будто они только и ждут, чтобы Грейс или кто-то еще упал и сломал себе ногу».

Помолвка и бракосочетание Грейс Келли явились первым событием в современной истории, породившим журналистскую истерию (число репортеров составляло чудовищную диспропорцию с числом и значимостью фактов, о которых предстояло вести репортаж), в результате чего семье Келли пришлось взять на себя ответственность за последствия. Проведя в плавании всего два дня, Грейс и ее родные начали получать от друзей телеграммы, в которых сообщалось о том, как уныло и без всякого энтузиазма повествуют некоторые из американских газет о жизни на борту судна. Не обошлось даже без пересудов о якобы имевших место семейных разногласиях — основанных, кстати, на довольно метком наблюдении, что представители старшего и младшего поколений предпочитали проводить время на разных палубах. Газеты также не упустили возможности съязвить, что, мол, часть судна закрыта для посторонних, чтобы обеспечить Грейс уединение и покой.

Джек Келли созвал «военный совет». Было решено, что в оставшиеся дни Грейс будет уделять немного эксклюзивного времени каждому из репортеров, а кроме того, пассажирам было рекомендовано вежливо держать себя с представителями прессы, чтобы те тоже почувствовали себя частицей большой семьи. Морсену Хаджинсу, представителю пресс-службы МГМ, вменялось в обязанность координировать порядок интервью и фотосеансов. Судно плыло дальше, и репортажи с борта «Конституции» становились все более дружелюбными и позитивными. Однако большая часть журналистского воинства — около двух тысяч вооруженных «лейками» и блокнотами репортеров со всего света — уже поджидала прибытия судна в Монако. Правда, бессмысленно было рассчитывать, что Грейс даст эксклюзивное интервью каждому из них. Когда «Конституция» прошла Гибралтар и повернула на север — к берегам Франции, в плавучем лагере наступило некоторое отрезвление. «Американский» океан остался позади. Средиземноморье было вотчиной Ренье. И неизведанное уже стучало в дверь.

На протяжении всего веселого вояжа Грейс ежедневно закрывалась по несколько часов у себя в каюте, перечитывая письма, перебирая счета и другие бумаги, а также писала личные послания всем, кто устроил в ее честь вечеринку или же прислал подарок. Ей хотелось до прибытия в Монако привести в порядок все, что осталось от ее старой жизни, и именно таким было ее настроение в последнюю ночь на борту лайнера. Она отменила обед в общем зале (ведь в Монако ей предстояли еще десятки подобных мероприятий). Вместо этого она распорядилась, чтобы еду ей подали в каюту, и, уединившись там на час с Беттиной Томпсон, своей первой соседкой по комнате в «Барбизонке», всплакнув, предалась воспоминаниям о старых деньках.