«Инженер особенно тщательно проверил последние два пункта, — поясняет Бенче. — Тормоза и рулевая система во время аварии пострадали до неузнаваемости, однако не было никаких свидетельств того, что кто-то приложил к ним руку: все провода в целости и сохранности, ни одно из сочленений не ослаблено. Можно с уверенностью утверждать, что механики дворцового гаража поддерживали машину в отличном состоянии».
Когда из Великобритании прибыли инженеры компании «Ровер», чтобы провести свое независимое расследование, первое, что они проверили, — это возможность саботажа. Разумеется, подобное мало кого бы обрадовало, но, по крайней мере, оно сняло бы с производителей подозрение в дефектах самой машины. Однако инженеры не нашли никаких свидетельств того, что имела место диверсия.
Пожалуй, самой первой записью в «посмертном» освидетельствовании «ровера» стала графа, где указывалось, что коробка была переключена на скоростную езду, то есть Грейс катила вниз по горной дороге в стандартном режиме, не переключив механизм в положение безопасности — режим «горы», при котором мотор машины выполняет роль своеобразного тормоза. Эта низкая скорость специально предназначалась для дорог вроде той, что вела в Ля-Тюрби, и, воспользуйся Грейс этим механизмом, ее спуск был бы существенно замедлен. Однако поскольку Грейс не слишком часто садилась за руль и почти не вникала в подобные тонкости, судя по всему, она просто не заметила переключателя «горы», а если и заметила, то ее мысли в тот момент были заняты совершенно иными вещами.
Сведения о последних часах Грейс становятся все менее очевидными после того, как ее переправили через границу из франции в Монако. Покончив со всеми необходимыми измерениями на месте аварии, Роже Бенче приехал в двадцать минут первого в госпиталь имени княгини Грейс, где врач сообщил ему предварительный диагноз. Принцесса Стефания, сказал врач, отделалась лишь синяками и легкими ссадинами. Дела княгини Грейс обстояли гораздо хуже. У нее обнаружили перелом бедра. Кроме того, у нее было раздроблено колено и рука, имелись многочисленные ушибы по всему телу и множественные повреждения головы, или, как выразился врач, «имела место черепная травматизация».
Бенче тщательным образом зафиксировал эти сведения у себя в блокноте, однако когда на следующий день он снова приехал в больницу, чтобы узнать, как обстоят дела, путь ему преградили охранники и велели оставаться в машине. Навстречу вышел кто-то из больничного начальства, но отнюдь не врач, и объявил, что никакой информации не последует. Бенче, на котором была надета форма капитана французской полиции, вынужден был повторно объяснить цель своего визита, однако наткнулся на непробиваемую стену. «Весьма сожалею, — произнес представитель госпиталя, — но вам не удастся получить никакой информации. Это официальное распоряжение».
Именно после того, как ему дали от ворот поворот, французский детектив направился назад в Ля-Тюрби, где его уже ждало письмо из Монако, в котором говорилось, что он не имеет права допрашивать или обыскивать членов княжеского семейства.
Это упрямое нежелание говорить с кем-либо имеет зловещее объяснение: Ренье, по всей видимости, пытался скрыть, что же все-таки произошло в машине между Грейс и Стефанией. Однако вполне возможно и то, что князь попросту запаниковал. Внезапно для себя он оказался в центре трагедии, и ему не хотелось брать на себя ответственность за принятие решений. В последующие дни его пресс-секретарям пришлось признать, что князь чувствует себя совершенно потерянным, от него невозможно добиться ответов на простейшие вопросы. Ренье погрузился в собственные страдания и не мог понять, что половина вопросов, которые задаются ему и его представителям, собственно говоря, касалась посторонних вещей.
Как оказалось, Грейс находилась в весьма серьезном состоянии. Как только — примерно в одиннадцать часов — ее доставили в травматологическое отделение, главный хирург госпиталя, профессор Шарль Луи Шатлен посветил фонариком ей в оба глаза. Один зрачок сузился, а затем опять расширился, как ему и полагалось, а вот второй никак не среагировал — верный признак того, что это не просто потеря сознания. Не реагирующий на свет глаз — первый симптом черепно-мозговой травмы, и доктор Шатлен срочно вызвал из Ниццы профессора Жана Дюплэ, главного хирурга местного Пастеровского госпиталя.
В большинстве современных клиник Запада требованием является непременно подвергнуть каждого пациента с подозрением на черепномозговую травму ренгеноскопическому сканированию черепа, причем чем скорее, тем лучше. Однако, когда Дюплэ, нейрохирург с мировым именем, прибыл в Монако, он обнаружил, что госпиталь имени княгини Грейс не имеет для этого необходимого оборудования. Кроме того, ему сказали, что княгиня находится под действием средства «Gamma ОН» — наркотического вещества французского производства, к которому прибегли монакские врачи, как только Грейс подключили к системе искусственного легкого. Наркотик снимал причиняемую ей боль, ведь в дыхательное горло ей была вставлена трубка, и, к тому же, давал возможность заняться другими органами, а точнее грудной клеткой, которую требовалось вскрыть, чтобы удалить оттуда кровь и воздух. Однако наркотик имел и побочное действие, усугубляя ее бессознательное состояние, а это значило, что до тех пор, пока его действие не прекратиться, врачи не смогут получить правильную картину деятельности мозга.
Дело приближалось к полуночи, то есть с момента аварии прошло около двенадцати часов, когда Грейс наконец доставили к единственному имеющемуся в Монако аппарату сканирования мозга. Аппарат этот находился на другом конце города — в клинике, в которой для монакских врачей производились разнообразные анализы. Тест на беременность, анализы крови, рентген — ради всего этого обитателям Монако приходилось совершать восхождение на верхний этаж клиники. Беда заключалась в том, что лифт в здании представлял собой допотопную тесную клетку, в которой могли поместиться два-три человека, и то лишь стоя. Вот почему, чтобы произвести сканирование мозга, княгиню Грейс вместе с приводимым в действие вручную кислородным баллоном и соединительными трубками пришлось, в буквальном смысле, волочить на носилках вверх по лестнице, а затем с той же тряской спустить вниз.
Сканирование выявило в мозгу два ясно различимых поврежденных участка. Один (тот, что располагался в глубине мозговых тканей) свидетельствовал о том, что Грейс перенесла инсульт. Второй (в передней доле) был травматическим, то есть следствием удара обо что-то твердое. Позднее доктор Дюплэ сказал, что инсульт был небольшим, а доктор Шатлен заявил, что, произойди он дома, княгиня всего лишь на несколько мгновений потеряла бы сознание и ей пришлось бы присесть и немного отдохнуть. Но в данном случае, заявили оба врача, княгиня в результате инсульта сорвалась в машине с обрыва, что повлекло за собой вторичные черепно-мозговые травмы.
Это звучало вполне правдоподобно, вернее — наиболее правдоподобно. Эта теория прекрасно вписывалась в данные полицейского расследования, ее подтверждением также служили и те ужасные головные боли, на которые Грейс жаловалась на протяжении всего лета. Инсульт в семействе Келли был наследственным явлением. В 1975 году Ма Келли перенесла удар и до конца своих дней страдала слабоумием, Келлу же было уготовано скончаться от сердечного приступа в марте 1985 в возрасте пятидесяти семи лет, когда он совершал утреннюю пробежку у себя в Филадельфии. Приверженица диеты, Грейс, однако, забывала свои принципы, если дело доходило до жирной пищи, «забивая артерии» гамбургерами и кровяной колбасой. В начале же восьмидесятых роль холестерина в возникновении инсультов и сердечных приступов была еще не столь широко известна.
Однако другие врачи, изучив опубликованные Шатленом и Дюплэ материалы, не могли взять в толк, почему два французских доктора пошли дальше очевидных фактов и упорно придерживались версии, что инсульт имел место раньше остальных черепно-мозговых травм.
