— Князь, чтобы с девицей возлечь, надобно ее согласия испросить.

Богумир, страстно сопя, разорвал на ней рубаху, оголяя прекрасную девичью грудь. Сердце его забилось еще сильнее. Припадая губами к ее телу, он прорычал:

— Моей будешь! Озолочу!

Беспута, ни на миг не препятствуя ему, вновь расхохоталась, нежно проводя рукой по его волосам.

— Да не надо мне твоего злата. Чтобы твоей я стала, соизволения моего просить будешь. — Она прижалась к его уху, переходя на шепот. — В ногах ползать будешь, может, тогда и соглашусь.

От услышанных слов на Богумира накатила волна ярости, и он изо всех сил отвесил ей оплеуху, от которой девичья голова чуть с плеч не слетела. Колдунья обернулась к нему, улыбаясь, алое пятно пятерни расползалось по ее щеке.

— Силен ты, князь, а бабы силу любят. Только я не баба, я ровня тебе по крови. А то и выше буду. Хочешь меня? Ну попробуй, сила ведь на твоей стороне!

— Ах ты дрянь! Злить меня удумала! — князь стянул с себя портки, вновь жадно набрасываясь на ее нежное тело.

Беспута улыбалась, подставляя свою грудь его болезненным поцелуям.

— Ну же, князюшка, покажи мне свою силушку. Али меч твой заржавел с годами, из ножен уж не вынимается?

Князь вскочил с ложа, глядя на нее безумным взглядом.

— Ведьма!

Впервые тело подвело его, оскорбляя его мужское самолюбие. Он пожирал ее глазами, терзал руками, но мужская сила все не приходила.

— Так сразу и ведьма? Коль не получилось, значит, девка виновата?

Беспута неторопливо поднялась с ложа, брезгливо осматривая разорванную рубаху. Взмахнув головой, ловко перебросила косу через плечо.

— Может, косу на руку намотать хочешь? Глядишь, получится? — она пошла к двери, подмигнув ему напоследок.

— Вон! Вон, проклятая! Чтобы духу твоего в моем доме не было!

Прикрывая дверь, девушка прошептала ему:

— Не кричи, люди услышат — позору будет! Я-то уйду, может, кто приютит, погостеприимней тебя. А вот ты… Сам приползешь ко мне, ноги мои целовать станешь.

Беспута захлопнула дверь и, расхохотавшись, пошла по дому, кутаясь в разорванную рубаху. Заслышав ее смех, из кухни выскочила баба Марфа. Увидав хохочущую Беспуту в напрочь разорванной рубахе, она всплеснула руками.

— О, Боги! С горя умом девка тронулась! Неждана, как ты? Совсем озверел окаянный!

Марфа обняла ее за плечи, уводя на кухню от посторонних глаз. Беспута, продолжая хихикать, села на лавку, вытянув свои стройные длинные ноги.

— Вот так, Марфа, хочешь помочь человеку, а он над тобой изгаляется вместо благодарности.

Кухарка, бросилась к сундуку в поисках новой рубахи. Роясь в вещах, она причитала:

— Ох, милая моя, нет в мире справедливости. Чуяло беду мое сердце, когда в дом тебя привела. Говорила же я тебе, давай сама отнесу, — наконец найдя рубаху, она обернулась, — Неждана, ты его хоть напоить успела?

Беспута устало вздохнула, взглянув на нее исподлобья.

— Ты только о князе своем печешься. Все тебе нипочем. Вот, вроде и жалеешь меня, голубишь, а сама о нем думаешь. На кой он тебе дался, сын он тебе, что ли?

Марфа замерла, глядя на нее глазами, полными слез. Ее руки с покрученными от тяжелой работы пальцами судорожно теребили рубаху.

— Нет у меня детей, милая, не дали мне Боги такой радости. Сыночек мой в один день с Богумиром народился. Только не живого я его родила, — бабка заплакала, утирая слезы рубахою. — А Богумир, как народился на свет, так матери своей и не видел ни разу. Сгорела она за седмицу словно свеча восковая. Говаривали, ведьма ее угробила, да кто там правду знает. Вот меня кормилицей и взяли, не помирать же дитю без мамки. Я его выкормила, вырастила, покуда прислушивался он ко мне. А ты говоришь…

Беспута поднялась с лавки, нахмурив брови, руки ее развели в стороны края разорванной рубахи, бесстыдно показывая обнаженное тело:

— Жалеешь его? Ты бы лучше девок им потасканных пожалела! Меня пожалела! Зверя ты выкормила дикого, поняла?!

Бабка, рыдая взахлеб, подошла к ней, протягивая рубаху.

— А я и жалею, миленькая. Возьми рубаху, переоденься. Поверь, всех вас жалею, а поделать ничего не могу. Не слушает он меня, как-то даже руку поднял, в сердцах был. Ты прости его, голубушка, без матери он рос, нежности не видел.

Беспута стянула с себя разорванную рубаху, переодеваясь.

— То-то я и вижу, что бабы вокруг него, словно мухи, дохнут. Ухожу я.

Марфа попыталась взять ее за руку, останавливая в дверях.

— Куда же ты пойдешь, девонька? Кого ж ты в нашем городе знаешь?

Беспута сердито выдернула локоть, поправляя выбившуюся прядь волос.

— К воеводе обращусь за помощью. Уж лучше к нему, чем с твоим выродком под одной крышей жить.

Колдунья громко хлопнула дверью, оставляя бабку наедине со своими слезами. Беспута улыбнулась, зная, что оставила князю верный след. Кинется искать, сразу к Марфе прибежит. Созданный ею круг начал замыкаться. Потерпи, Стоян, дай мне еще немного времени. Проходя по двору, Беспута увидела сидящего на лавке Прошку. К нему привели местного знахаря, в костях толк разумеющего. Неопределенно покачивая головой, знахарь бубнил себе под нос:

— Да, парень, плохо твое дело. Кости я твои складу, как полагается, а вот как там срастется, так и ходить будешь. Как бы хромоты не было, очень уж поганый перелом получился.

Беспута, видя зажуренное лицо парня, остановилась, заулыбавшись. Словно почуяв ее взгляд, парень растерянно обернулся.

— Ты? Чего тебе?

Колдунья медленно подняла руку, пригрозив ему пальцем.

— Кто над чужим горем смеется, счастлив не будет.

Она отвернулась и гордой походкой покинула княжье подворье, провожаемая озадаченными взглядами дружинников.

…В дверь долго и настойчиво стучали, вытягивая заспанного воеводу из постели. Медленно поднявшись и протирая сонные глаза, Любомир пошел к дверям, как бы ненароком прихватив стоящий у стены топор. На дворе уже было темно и тихо, горожане отошли ко сну, устав от суеты. Кобель почему-то не брехал, будто и не было чужих на подворье. Воевода, прислонив ухо к двери, прислушался. Стук вновь повторился, заставив его дернуться от неожиданности.

— Кто там? Кому не спится по ночам?

— Открой, Любомир.

От удивления он замер на мгновенье, вслушиваясь в знакомый голос.

— Неждана, ты, что ль?

— Я, Любомир, — голос ее был измученным и заплаканным, — впусти меня, ноги уже не держат от усталости.

Воевода откинул запор, сонно вглядываясь в темень ночи. Беспута стояла на пороге, устало опираясь рукой о косяк двери.

— Впустишь в дом или так и будешь на пороге держать?

Любомир, смутившись, отошел в сторону, давая ей дорогу. Еще раз, осторожно выглянув на улицу, он прикрыл двери, задвигая запор на место. Войдя в комнату, недолго повозившись с кремнем, Любомир запалил лучину, осветив ночную гостью. Девушка, присев на лавку, оперлась спиной о стену, не глядя ему в глаза. Любомир пригляделся к ней: щека Нежданы была в кровоподтеке, нижняя губа слегка припухла, надуто оттопырившись. Воевода сердито засопел, догадываясь о произошедшем.

— Кто тебя?

Девушка взглянула сквозь пряди упавших локонов, презрительно скривив губы.

— А то ты не знаешь. Вон уж весь град гомонит о том, как ваш князь насильничает, один ты ни сном ни духом не ведаешь? Чего не упредил меня сегодня? Знала бы, не ходила к нему в дом.

Любомир, насупившись, сел напротив, отводя взгляд в сторону.

— А чего тебя к нему понесло? Ласки княжьей захотелось?

— Ох, Любомир, хотела бы я его ласки, не сидела бы здесь такая красавица, — она горестно вздохнула, поднеся руку к опухшей губе, — еле ноги унесла от него. Кабы искать не кинулся, кобелина.

Любомир поднялся, заходив по комнате взад-вперед.

— Как сбежала-то?

Беспута, усмехнувшись, достала из мешка рваную рубаху, бросила на стол.

— Голышом и сбежала.

Воевода замер, нерешительно потянулся, поднимая рубаху. Желваки заиграли на его широких скулах, гневно перекатываясь волнами. Недолго думая, он пошел в горницу, вернувшись оттуда с одеялом и подушкой.