Беклемишев (входит). У-уф! (Бросает шапку.) Никого нет, слава богу! (Берет со стола письмо, разрывает и читает следующее место громко.) «Дело Натальи Алексеевны кончилось, к сожалению, не в ее пользу». (Бросает письмо.) А-а! И Зорин туда же. (Ложится на кушетку.) И все как один — выбирай! А если нельзя выбирать… (Раздраженно,) Выход?! Но нет выхода. (Быстро встает.) Бросить Машу, детей? Или эту, когда отрезал ей все в жизни, когда есть сознание, что висит над бездной, и для нее последняя веревка — я? А, проклятие? Надо лгать, если не хочешь быть чьим-нибудь палачом. И всякого прижать вот так, как меня, к стене, и ничего другого не придумает. И все понимают это и вместе с тем требуют. (Ходит и снова ложится). Выход?! (Приподнимается на локте.) Но кто этот судья, который говорит мне: выбирай? Общество? Но при большей лжи, большем искусстве громадное большинство этого самого общества прекрасно обходит эту форму. И издеваются и в то же время требуют ее! Общество? Само несостоятельное, само запутавшееся в своих сетях, само создающее рабынь, живущих только одним. Но в таком случае и я не признаю приговоров этого общества. Это личное мое дело, только личное, и никто не смеет (вскакивает), не смеет совать свой нос. (Быстро ходит, опять ложится, успокоенным голосом.) Э! Пишите ваши приговоры, но власть подписать принадлежит только одной. А общество… Довольно, что для этого общества я работаю со всей правдой, со всей искренностью, на какую только хватает меня. (Успокоившись.) С обществом мы — квиты. (После некоторого молчания.) Теперь надо отдохнуть, надо нервную систему привести в порядок… Теперь все равно поеду за границу.

Рославлева (быстро входя). Боря, ты здесь?

Беклемишев (весело). Здесь. Иди ко мне.

Рославлева (подходит радостно). Как страшно! (Становится на колени, целует Беклемишева.) Эти белые статуи, как из склепов, смотрят в окно…

Беклемишев (спокойно). Оставь их, мирные тени прошлого. Милая моя! (Гладит ее по голове.) Я успокоился.

Рославлева. Неужели?! Ах, я так, так счастлива!..

Беклемишев. Я теперь всегда буду спокоен.

Рославлева (кладет голову ему на грудь, тихо). Милый…

Беклемишев. Это только мое, личное мое дело, и не перед людьми я буду в нем отчитываться. (Гладит ее по голове.)

Она порывисто целует его и опять кладет голову ему на грудь.

Измучил я тебя: ты похудела.

Рославлева. Ты измучил?! Это мученье?! Если бы ты резал меня и говорил: люблю, я стонала бы от счастья! Можно с тобой говорить? Я так боюсь неосторожным словом еще больше расстроить твои нервы.

Беклемишев. Говори, говори. Я вылечу свои нервы; твое дело с мужем проиграно, и следовательно мы едем за границу. Конечно, я буду возвращаться…

Рославлева. Боря, Боря?! За границу с тобой?! Ах, я сегодня так же счастлива, как, помнишь, в первый… Но нет, нет! Так больше, так больше! (Вскакивает, бросается ему на шею.) Ах, и в первый день нашей встречи… я так, так все помню.

Беклемишев. И я помню.

Рославлева. Ты помнишь самое первое мгновенье… самое первое, когда ты в первый раз только посмотрел на меня?

Беклемишев. Помню, конечно.

Рославлева. Постой! В каком я платье была?

Беклемишев. В каком платье?!

Рославлева (вскрикивает и смеется). Милый, в этом!

Беклемишев. Неужели? Но ты тогда казалась такой нарядной… у тебя были гофрированные волосы…

Рославлева. Да, да. Какое я на тебя самое первое впечатление произвела?

Беклемишев. Ты вошла с Босницким: мне жалко тебя стало… И что-то потянуло к тебе… Сперва, когда Босницкий предложил представить меня, я отказался.

Рославлева. Почему?

Беклемишев. Слишком уж ты контрастом большим была на этом юбилее. Собрались люди своего лагеря, может быть, и суровые судьи современного строя и не очень справедливые, но натерпевшиеся, настрадавшиеся, а уж о материальном положении и говорить нечего, — собрались своим лагерем праздновать свой семейный там праздник, и вдруг Босницкий, по своей бестактности, как мне тогда казалось, приводит туда человека другого совсем лагеря, в кружевах, надушенную и разряженную… Для чего?.. Может быть, для того только, чтобы потом в своем обществе осмеять то, что и понять не смогла? Но потом мне жалко еще больше стало и Босницкого и тебя.

Рославлева (кокетливо). Потом?

Беклемишев. Потом я увлекся хорошеньким врагом, попал в его сети…

Рославлева. И потом?

Беклемишев (смотрит ласково). Милая моя!

Рославлева (ласкаясь). И ты до сих пор еще немножко любишь своего врага?

Беклемишев. Люблю… Люблю глубоко и сильно, люблю всей душой, люблю, как силу, как какую-то неизведанную правду, вопреки всем, бесконечно притягивающую меня. (Горячо целует; энергично.) Мне захотелось вдруг писать…

Рославлева (покорно). Ах, везде мои враги. Значит, чай? Я сейчас распоряжусь. Милый, милый… (Горячо целует его.) Иду. (Идет, вскрикивает перед зеркалом, в котором медленно проходит какая-то тень.)

Беклемишев (вздрагивая). Что такое?

Входит горничная.

Рославлева. Это ты. Господи, как я испугалась.

Горничная. Письмо. (Уходит.)

Рославлева (недоумевающе). Письмо? (Быстро идет к столу, зажигает свечи.) От твоей жены… карандашом…

Беклемишев (берет письмо, садится, распечатывает и громко читает).

Рославлева присаживается к нему на колени, обнимает его и слушает.

«Я пишу тебе в театре наскоро: нам надо объясниться. Я верю тебе во всем, конечно, но я узнала только что о таком оскорблении, возможность которого даже никогда не могла предвидеть. Я искала тебя в театре, но мне сказали, что ты уехал… Я страшно расстроена и, не дождавшись конца, уехала…»

Входит Беклемишева — ее не замечают.

Беклемишев (продолжая читать). «Приезжай к двенадцатичасовому поезду; если не приедешь, заеду за тобой к Рославлевой, так как, вероятно, ты у нее».

Рославлева (быстро). Надо сказать, что нет дома… (Поднимает глаза, вскрикивает при виде Беклемишевой.)

Беклемишев вскакивает и стоит остолбеневший.

Беклемишева (с презрением, упреком, отчаянием). Как евангелию, верила каждому твоему слову!.. (Уходит.)

Беклемишев (быстро, порывисто Рославлевой). Уйди и не входи, пока не позову. Вопрос жизни… Я возвращу ее…

Рославлева (умоляюще). Пусть, Боря, пусть уходит она…

Беклемишев (не помня себя, дико). А-а, безумная, иди же… (Хватает ее с силой за руку, вталкивает в спальню, выбегает.)

Рославлева выходит из спальни.

Беклемишев (возвращается). Ушла, как в воду канула. (Хватает шляпу, быстро идет к выходу.) Надо ехать на вокзал. (Останавливается пред неподвижно стоящей Рославлевой, не смотря.) Наташа, я должен…

Рославлева. Боря… выслушай… Мы не искали этого… Боря, ты сам разбудил мое достоинство… Если я и стою еще на одной жерди, как говоришь ты, если я только люблю… да и жена твоя… Боря, но я ясно сознаю теперь всем сердцем моим, всем существом моим сознаю, что если ужасна была моя прежняя жизнь, то и эта, которую мы влачим с тобой теперь… Вечная ложь… Боря, я устала… нужен выбор…