Утром следующего дня, хотя и было воскресенье, Бакаша пошел в гараж.
Картина там была прежняя — самосвалы в привычном беспорядке, как попало стояли у стен… «И не заметили, верно, что все три ямы расчищены».
В проходной будке дверь была настежь, сторож сладко спал на удобном ложе, сооруженном из мягких сидений старых машин. «Соображают, когда хотят, хватает ума и умения сделать полезное». Но особенно поразило Бакашу другое: мальчишки играли в войну — трещали автоматы, грохотали орудия, завывали снаряды, крики «Ура!» сотрясали воздух, а сторожу хоть бы что, посапывал себе преспокойно.
А ведь был на посту. Да, воцарился мир, и если уж кто погрузился в сон, того не добудишься.
Мальчуган, игравший роль немца, плакал, не хотел, видимо, быть фашистом, но его, самого маленького, принудили, сказали, хочешь играть, будешь немцем, а нет — катись домой! А что знал этот малыш о фашистах! Не хочет быть мальчик немцем! Даже отца его, наверное, миновала война. Дедушка — да, из того поколения, конечно… У него самого внук, сверстник вот этого сорванца… Но Бакаша ошибся, мальчуган плакал из-за чего-то другого, так как едва из подвала мастерской донесся шум, он утер слезы и крикнул:
Мальчишки в подвале играли в гестапо,
Зверски замучен наш сторож Потапов!
Бакаша невольно заглянул в распахнутую дверь караулки. Сторож и не думал просыпаться. А из подвала и вправду доносился шум. Бакаша метнулся туда, но не успел достичь входа, как на крыше мастерской два «партизана» выкатили самодельный пулемет и навели его на Бакашу. «Огонь!» — раздалась команда и потонула в оглушительных взрывах: из-за ограды летели и лопались перегоревшие лампы. Как «взрываются» лампочки, вы, надеюсь, все знаете и представляете.
Мальчик в овраге нашел пулемет —
Больше в деревне никто не живет! —
крикнул пулеметчик.
Бакаша рванулся к бочке из-под масла, стремительно вскочил на нее, а оттуда разом махнул на крышу мастерской. Маневр его оказался для ребят столь непредвиденным и невероятным, что они побросали оружие и кинулись наутек. Бакаша схватил пулемет — разнести на куски, но откуда-то донеслись голоса:
— Не ломайте, дядя Бакаша!
— Не уносите, дядя Бакаша!
— Мы с трудом его сделали!
«Что со мной?! Что со мной творится! Не соображаю, что делаю!»
— Сами говорили — двора у вас нет, играйте тут, когда машины уйдут.
— Пожалуйста, дядя Бакаша… Не ломайте, дядя Бакаша…
— Что мы такого сделали…
— Ну, простите…
«Беспризорные они, что ли?.. Не смотрят за ними, не учат их ничему?!»
— Верните, дядя Бакаш… — И самый маленький снова заплакал.
— Простите, больше не будем…
— Посмотрите, что вы тут натворили! И без вас черт ногу сломит, такой беспорядок…
— Мы уберем, уберем!
— Знаю вашу уборку… Бакаша заглянул к сторожу.
— Что случилось? — спросил его успевший проснуться сторож.
— Ничего… Отдыхай, отдыхай. Пошел я… — И медленно направился к воротам.
Всю ночь проворочался без сна. «Забыли они что-то… Что-то главное. И эти шоферы и мальчишки… Хотя при чем тут дети! Со взрослыми что произошло? А какая, собственно, разница между шоферами и этими мальчишками?! По-моему, никакой…»
С трудом уснул под самое утро.
Жена вошла в комнату в тот момент, когда он прикреплял к парадному кителю, где-то у живота, сорок шестую награду.
Не дав ей изумиться, подполковник в отставке предупредил:
— Не начинай теперь… Сама знаешь, без нужды не достаю их. — И Бакаша нежно, трогательно приложил ладони к орденам и медалям. Их тяжесть оттягивала китель, и воротник давил на тощий затылок исхудавшего за последнее время подполковника.
По улице он шел с таким видом, что прохожие невольно останавливались. Правда, люди глазели бы, даже если бы он старался пройти незаметно, — а как не подивиться человеку, который в будний день, с утра пораньше, украсил грудь боевыми наградами!
Бакаша не спешил. Впервые за все время работы опаздывал, но не торопился. Знал, с какой целью опаздывает.
— Здравствуйте, дядя Бакаша! — первыми заметили его мальчишки-партизаны.
Бакаша ответил улыбкой. Ребята гурьбой увязались за ним, подбежали другие, окружили — со всего квартала сошлись, Бакаша не ускорял шага.
А разъяренный Псхулухия в десятый раз звонил в гараж — жаловались с цементного завода: опять нет с утра машин! А машины не выйдут в рейс, пока Бакаша не подпишет наряды…
Псхулухия бросил трубку, сел в свою белую «Волгу» и, грозясь: «Все, в последний раз предупрежу!» — поехал на автобазу.
Шоферы, собравшись в круг, рассказывали анекдоты. При виде Псхулухии умолкли.
— Все еще нет его?! — взбеленился генеральный директор.
— Нет, — отозвался техник.
— Пусть только заявится, покажу ему! Десять часов! Министры так не задерживаются! — Псхулухия уселся за стол Бакаши.
Шоферы снова принялись за анекдоты и весело хохотали, забыв обо всем. Когда скрипнули ворота, они разом оглянулись на шедшего к ним военного, интереса, однако, не проявили. А когда за блестящим офицером проследовала ватага мальчишек, они узнали своего директора и, онемев от изумления, обступили Бакашу.
— Все еще не появился? — прогремел Псхулухия из директорского кабинетика.
Шоферы расступились, и взору Псхулухии предстал сверкавший орденами и медалями Бакаша.
Все замерли, непривычную тишину нарушали лишь шаги генерального директора.
Псхулухия почему-то подходил на цыпочках, словно побаивался.
Какое-то время все продолжали молчать. Водители, как бы не веря глазам, притрагивались к орденам и медалям. Наконец один, преодолев растерянность, смущенно промямлил:
— Что это за орден?
— А этот? — осмелел и другой.
Бакаша спокойно ответил им. И посыпались вопросы. А уж ребят ничто не могло унять. Они впервые видели так близко боевые награды.
— Постой, постой, а почему у тебя орден Суворова? — злорадно, будто уличая в обмане, вопросил Псхулухия. — Им только командующего армией награждают!
— Верно, орден Суворова первой степени первым получил маршал Жуков 28 января 1943 года после Сталинградской битвы.
— Что он получил, это известно. Тебе почему дали, тебе?
— Заслужил, значит.
— А орденом Невского награждают за героизм… Да? Может, ошибаюсь? — заметил один из водителей.
— Не ошибаешься, так и есть! — ответил бригадир.
— Да ты генералом был, друг, или… — начал было Псхулухия, но его грубую шуточку оборвало глухое молчание.
— Подполковником я был! И все на мне мое — и ордена, и медали, и погоны! — усмехнулся Бакаша. — А вы, ребята, посмотрели и хватит, марш в школу!
Ребята разлетелись, как стайка воробьев.
Водители молча сели в свои машины, незаметно смылся и Псхулухия.
Бакаша раздал наряды.
Трудовой день, хотя и с опозданием, но начался.
На следующее утро Бакаша пришел на работу рано, как обычно. Вы скажете: это банально, но что поделаешь — так и было. Двор оказался убран, машины вымыты, начищены до блеска, и стояли на своих местах, сверкая чистотой, самосвалы. У техника наряды были уже готовы.
Бакаша быстро подписал их, и машины без задержки одна за другой выехали из ворот. Автобаза опустела. Душа радовалась — такой кругом царил порядок.
В директорской комнатушке зазвонил телефон. Трубку успел взять техник.
— Кого? Нет у нас такого, — и опустил трубку на аппарат.
— Кого спрашивали? — поинтересовался Бакаш.
— Какого-то Георгия…
Телефон зазвонил снова, и снова техник перехватил трубку.
— Это Псхулухия говорит, — услышал техник в трубке.
— Слушаю, батоно!
— Повторяю, мне нужен батоно Георги…
— Нет у нас такого…
— Как это нет?! Ты лучше меня знаешь? Дай мне Бакашвили! Бакашвили!
Да, с самого начала хотел сказать и забыл: Бакашвили звали Георгий.