«Хорошо, очень хорошо», — подумал я удовлетворенно.
— Не слышишь? Сколько повторять! — достиг моего слуха шепот мамы. — Погаси свет, тебе рано вставать.
— Ладно.
— Спи, хватит.
— Хорошо, хорошо.
Только теперь осознал я, с каким нетерпением ждал ее письмо.
Нестерпимо захотелось увидеть Инну.
Многоликая мечта, возникающая перед сном, исчезла куда-то. Не могу уснуть, мучаюсь. Раскрыл книгу. Буквы прыгают.
Перед сном мной всегда овладевают неясные мечты. Сейчас думается только о Инне. Уснуть не могу. Раскрыл книгу. Буквы мешаются, зачем ломать голову и лишать себя сна?..
Душно. Одеяло давит. Веки слипаются наконец, и все исчезает, исчезают и мысли, и желания.
— Вставай!
— Который час?
— Вставай.
— Не волнуйся, встану.
— Опаздываешь.
— Дай очухаться!
— Каждое утро одно и то же — проснуться не можешь.
Минуту бы еще поспать — ничего больше не хочу.
— Вот что значит до полуночи…
— Мам!
— Иди пей чай.
— Опаздываю.
— И не побреешься?!
— Опаздываю.
— Вставал бы пораньше, все бы успевал.
— Не ворчи, пошел я.
Втискиваюсь в отходящий троллейбус. Пассажиры огрызаются, я не остаюсь в долгу. На работе все уже на местах.
— Здравствуйте!
— Здравствуй!
— Привет.
— Кто перевернул мой табель?
— Я.
По голосу узнаю — кто, не оглядываюсь в ее сторону и «спасибо» не говорю. Заботу ее почему-то воспринимаю как должное.
— Есть хочется.
— Опять не успел позавтракать?
Вокруг осуждающе шумят. Потом одна из девушек уделяет мне часть своего завтрака. Едва я кончаю с едой, появляется заведующий отделом, и все погружаются в работу. Тишина. Я заправляю ручку и задумываюсь — что написать Инне?
«Моя хорошая!
Как ты живешь? Долго же заставила ждать от тебя вести — не чаял дождаться. Но раз у тебя сессия — прощаю. Я приехать сейчас в Москву никак не могу. Не приехать ли тебе на каникулы? Заберу тебя в Бакуриани, там уже снег. Ходить на лыжах не разучилась? Но учти, если плохо сдашь сессию, если схватишь хоть одну тройку (зачетку покажешь!), не видать тебе Бакуриани. Шучу. Приезжай. Прошу. Думаю, ты могла бы сдать экзамены досрочно и побыть здесь подольше. Что тебе делать во время каникул в Москве? Приезжай, покажу Тбилиси, а Бакуриани — настоящая сказка. Жду. Телеграфируй, когда выедешь, номер поезда и вагона. Целую. Темур».
«Не приедет!» — решил я, поставив точку.
«Не приедет, и не надо. А почему бы ей не приехать, собственно говоря?.. Где мне достать деньги?» — я оглядываю сослуживцев. Нет, на них рассчитывать не приходится.
— Который час? — интересуюсь я не в меру громко.
Все невольно устремляют взор к часам.
— Одиннадцать, — спешит шепнуть моя заботливая поклонница, посмотрев на начальника.
— Никак не кончится день, — замечаю я тоже шепотом.
— В тоскливый пасмурный день и часам неохота работать, — философствует кто-то.
— Точно, — машинально подтверждаю я, надписывая на конверте адрес.
Немного погодя встаю, расхаживаю по комнате. Начальник строго, осуждающе следит за мной, пока не вынуждает меня вернуться к кульману. Я быстро заканчиваю деталь, начатую несколько дней назад. Браться за новый чертеж лень, и я набрасываю на ватмане пейзаж Бакуриани: рисую дом, который приютит нас с Инной.
Дом наш стоит среди елей, в стороне от других. «Дом» — это слишком громко, пожалуй. Наша обитель — комнатушка, в которую втиснуты две койки и столик. Электропроводка туда наспех проведена из большого дома, в котором живет хозяйка, и, чтобы зажечь свет, мы вкручиваем лампу в патрон.
Самая желанная и главная для нас тут вещь — железная печурка.
За окном снег по пояс, вода замерзает. Мы измотаны бессонной ночью. Инна съежилась, клюет носом, бледная и некрасивая.
Хозяйка растопила печурку, потом с сомнением спрашивает:
— Жена?
— Да, — говорю я не задумываясь.
— Настоящий ангел, — уверяет она выходя.
«Ангел» сидит на постели, я на коленях расшнуровываю ей лыжные ботинки. Инна бормочет в сонном дурмане:
— До чего тут красиво, до чего красиво…
— Ты красивее всего и всех.
— Спать хочу, Темико.
— Погоди, разую тебя. Ботинки не жмут?
— Нет.
— Смотри, если жмут, долго на лыжах не проходишь.
— Знаю. Устала — жуть.
— Давай ложись.
— Сил нет.
— Лучше все-таки раздеться.
— Ты прав.
Стену над постелью Инны украшает какой-то пейзаж. Над моей койкой — таблица Менделеева — Инне повезло, как всегда.
Хозяйка приносит чай. Я выкладываю из рюкзака снедь.
— Уснула? — спрашивает хозяйка.
— Никакого сна, пока не поужинает, — решительно говорю я.
— Не хочу есть, — бурчит Инна, выплывая из дремоты.
— Повернись ко мне, — я подношу ей чай, сдобу, усаживаясь на низеньком стуле возле постели. — Открой рот.
— Не хочу, устала.
— Ешь, доченька, ешь, — приходит на помощь хозяйка, подмигивая мне.
— Слушайся, когда говорят старшие, — сержусь я притворно.
— Ладно.
— Открой рот. Умница! Это — за маму, это — за меня…
Инна подчиняется. Я с ложки пою ее чаем и сам дивлюсь своей умелости.
Инне смешно, но она не в силах шевельнуться, только глаза ее суживаются.
— Спасибо, — бросает она тихо.
— Расти большая, — шучу я и прикладываюсь щекой к ее губам. Инна целует меня, закрывает один глаз и улыбается.
— Чего улыбаешься?
— Хорошо мне. Но ты не очень воображай.
— Перевернись на другой бочок и спи. Ночи тут морозные.
— Я тепло одета.
— Укрыть ноги шубой?
— Укрой.
— Замерзла?
— Устала, очень, очень…
С шумом откинулась дверца печки, но Инна уже не реагирует на шум.
На беленых стенах трепещут розовые блики, в комнате блаженно тепло. Через оконце льются желтые лучи луны, оконный переплет вытянутым крестом лежит на полу, и в этой игре цветов я чувствую себя сказочно всемогущим. А что я совершил бы в самом деле, обладай всемогуществом? Знаю, этого никогда не будет, и потому ничего стоящего в голову не приходит.
Огонь постепенно теряет силу, дрова больше не потрескивают. В комнату вступает тишина. Инна спит безмятежно. Я смотрю на ее беспорядочно рассыпанные волосы и радуюсь. Чему? Всему.
— Темур!
— Чего, Инна?
— Давно проснулся?
— Да.
— Знаешь, что я тебе скажу?
— Нет.
— Молчи! Глянь в окно — сказка, белая сказка!
Я присаживаюсь у нее в ногах и послушно смотрю на знакомый, но всегда новый пейзаж. «Белый снег, — думаю про себя. — Белая сказка».
— Нравится?
— Подвинься немного.
— Нашел время лежать! Смотри, какое утро!
— Утро хорошее. Подвинься.
— Давай встанем… — говорит Инна и отодвигается к стене. — Как ты быстро замерз! — Она кладет голову мне на грудь, старается поскорее согреть. — Чем будем заниматься сегодня?
Я запускаю руку в ее волосы и перевожу разговор на другое: почем я знаю, что мы будем делать сегодня.
— Еле согрелся, а ты уже…
— Какая у нас сегодня программа?
— Прежде всего встанем, затопим печку, чтобы можно было одеться. Только не знаю, кто из нас сумеет…
— По-твоему, я должна растопить, да?
— У нас говорят: если девушка быстро и хорошо разводит огонь, то быстро и удачно выходит замуж.
— Любопытно.
— Что?
— Мне еще не доводилось топить печь, выходит, я обречена оставаться девой? Впрочем, проверим свои способности!
Инна становится на постели и надевает халат. Пружины напряжены, Инна дурачится, слегка подпрыгивает — разошлась. Я молчу, закрываю глаза, взлетаю и опускаюсь, наконец Инна падает, потеряв равновесие.
— Ой!
— Ушиблась? — Я не открываю глаз.
— Не, испугалась.
— Чего?
— Что на тебя повалюсь.
— Я бы и не почувствовал. Хоть топором ударь, мне не больно.
— Ты уверен?! — Инна изо всех сил молотит меня кулаками по груди.
