Когда я вскидываю голову, осматривая потолок, на лицо мне падают капли, и кажется, что вода просачивается из могил, неся с собой тайны покойников. Они доверяют подземным водам, поверяют им сокровенное — ведь вода всего лишь вода, никому не выдаст, а ей только того и надо — шумно стекает к сердцевине земли, судача с рудоносными пластами и жилами, со всем, что встречается на пути. Но я не понимаю ее речей, да и не хочу. Что мне за дело до тех, кто покоится наверху. И вода не достигает своей цели. В конце концов она иссякает и исчезает.
Вдали замечаю шахтеров. Их трое. Гигантские тени колышутся вместе с пламенем карбидок. Видно, жарко им, обнажились по пояс. Сплошь покрыты рудной пылью. Бугрятся мышцы рук и плеч, делая фигуры уродливыми, несоразмерными.
Я здороваюсь с ними и, закрепив карбидку в расселине, присаживаюсь на мокрые грязные обломки руды. Забойщики прекращают работу.
— Закурим?
Еле зажигаю отсыревшую спичку. От карбидки прикуривать нельзя — трескается эмаль на зубах.
— Ну как, хорошо мы поработали?
— Хорошо.
— План выполним?
— Может быть…
— Не перевыполним?
— Измерим в конце месяца и…
— А сейчас? Сейчас — как думаете? — допытываются все трое.
Они терпеливо ждут, пока я закончу работу.
Утираю пот и снова предлагаю:
— Закурим?
Все затягиваемся.
— Как идут дела… вообще…
— Э-эх! — вздыхает малорослый, тщедушный рабочий.
— Ему домой охота, не терпится вернуться! — выдают его двое других.
— Почему?
— Только-только женился.
— Кончайте, — ворчит щупленький.
— Не нахвалится своей женушкой, — хохочут товарищи, заглатывая с дымом пыль.
Дым расплывается, смешивается с пылью, и мы едва различаем друг друга.
— Хороша она, хороша, — счастливо говорит молодожен. — Ядреная баба! Волосы светлые, глаза голубые, а в руках силища! Обнимет, так… — он сплевывает, швыряя на землю рукавицу.
— Скажи лучше, в постели какова, в постели! — забойщики давятся смехом, перебивая друг друга.
— Будь покоен, получше твоей жены! — парирует щупленький, с усилием дотягиваясь до каски одного из насмешников, дюжего малого, стараясь нахлобучить ее ему на глаза.
— Ха-ха! — грохочет исполин. — Одна нога моей жены твою с потрохами перетянет!
И все трое закатываются смехом. Дюжий исполин переводит дух и продолжает похваляться своей бесподобной половиной.
Он кулаком вытирает заслезившиеся от смеха глаза. Щупленький постанывает, держась за живот.
— Ох уморил… Ну и язык у тебя.
— А мне вот нравится такая… — начинает третий.
— Молчи, сосунок! — со смехом обрывают его. Он тоже смеется, но пытается договорить: — …такая, как…
— Как Марго? — заканчивает за него исполин.
Парень продолжает объяснять, но дружный хохот, удесятеренный подземным эхом, глушит его слова.
— Да погодите… дайте сказать… Мне нравится такая, чтобы грудь в руках не умещалась… — гогочет он вместе со всеми.
— Хо-хо-хо!
— И чтобы губастая, и ноги чтобы толстые… — парень задыхается от смеха… — А дома — чтобы юлой крутилась…
— И вкусно стряпала…
— И по хозяйству управлялась…
И снова покатываются со смеху:
— Ха-ха-ха.
Наконец успокаиваются, утирают слезы. Смех разом сменился тишиной, полной тишиной, словно никого тут не было и нет.
Шпуры готовы. Взрывник точен, он появляется минута в минуту, заряжает их и закрепляет бикфордовы шнуры.
— Уходите, ребята.
— Да ладно, поджигай! — пренебрежительно бросает исполин.
— Видишь, начальник тут, живо поднимут нас, выдадут на-гора, — утешительно добавляет другой.
Взрывник сначала закуривает и уж затем подносит спичку к шнурам — они разной длины, чтобы можно было сосчитать число взрывов. Рабочие одеваются, вскидывают на плечи инструменты. Никто не спешит. А взрывник устал, нервничает, долго ли ошибиться… Если взорвемся, наших рук и ног не найдут, так все перемешается. Но я не могу спешить. Коль скоро оказался тут при взрыве, надо выдержать. Рабочие пристально следят за мной. Всякий раз пытливо всматриваются в лицо — жаждут обнаружить признаки страха. Я ухожу последним. Слышу, нет, ощущаю всем телом, как шипят и укорачиваются за моей спиной горящие шнуры. Сердце уходит в пятки, все во мне сжимается. Не нравится мне эта азартная игра со смертью. Выбрались наконец в туннель. Взрывник останавливается. Он точен, как аптекарь.
— Раз, два, три, четыре, пять, шесть… семь! Слава богу! — спокойно сосчитал он глухие, но мощные взрывы.
Карбидки погасли, мы раскрыли рты — воздушная волна больно ударила по барабанным перепонкам.
— Седьмой шнур длинным получился, — заметил взрывник и задумчиво добавил: — А могло и наоборот быть. Тогда что?
— Молодец! — И дюжий забойщик одобрительно стукнул его.
Взрывник кашлянул и спросил, помолчав:
— Водки не найдется?
— Нет! — дружно и решительно сказали все трое.
Видно, меня постеснялись.
Зажгли карбидку.
— Ну как, план будет? — снова допытывается щупленький.
— Подъемник ждет, начальник! — кричит мне издали дежурный.
— Идем!
Четыре раза нестерпимо звенит звонок. Нас прижимает друг к другу. Все мы пропитаны потом и пахнем взрывчаткой, рудой и землей.
— Живыми вернулись? — рокочет Марго.
— Живыми, красоточка! — успокаивает ее взрывник. — У тебя водочки не найдется?
— Нет, — быстро отвечает она.
— Будет врать, наверняка ведь есть, — хлопает он ее по плечу.
— Говорю — нету.
— Марго, браток, замуж не хочешь? — шутит щупленький забойщик.
— Я те дам — замуж! — и Марго подносит к его носу кулак.
— Гляньте — кулачище-то! — дивится другой.
— Как дела на хоризонте, начальник? — обращается Марго ко мне, желая отвязаться от балагуров.
— Хорошо, Марго-джан, порядок.
— Ваш хоризонт передовой! Люб мне четвертый хоризонт.
— Спасибо, спасибо, — говорю я и иду дальше с рабочими.
— Марго верно говорит. Наш горизонт передовой. А с планом у нас как? План дадим? — не унимается щупленький.
Забойщики прощаются со мной. Взрывник сперва плетется за ними, потом торопливо нагоняет меня.
— Вы уж извините, может, у вас есть водка?
— Есть, пошли.
— Спасибо.
— Знаешь, что с тобой будет, если застану пьяным на работе?
— Знаю.
С трудом открываю дверь, совсем проржавела щеколда.
Взрывник залпом выпивает до краев полный стакан, утирает слезу и нюхает кусок хлеба.
— Ешь!
— Не хочу.
— Что с тобой творится?
— Осточертело мне тут!
— Пройдет, знаю же тебя. Скоро кончим разведку, определим запасы руды, утвердим, рудник сдадут в эксплуатацию. Прибудут грузовики, бульдозеры, экскаваторы, краны. Возведут город. Кладбище, наверное, перенесут. Зацветут сады, появятся школы, больницы, будет свет, радость, музыка. А когда уже привыкнем ко всему этому, придется снова собирать пожитки и двигаться дальше в горы, где будем мерзнуть в палатках, жить при свечах да керосиновых лампах, где будет маленькое огороженное кладбище, ключи от которого дадим хранить Марго. А ты придешь и скажешь мне… Знаю я тебя.
— Возьми с собой, начальник!
— И возьму, понятно! И тебя, и дюжего парня, и щупленького с его молодой женой.
— И наш участок опять будет передовым.
— Почему так думаешь?
— Знаю, начальник.
Взрывник наливает себе еще полстакана, пьет одним глотком и нюхает хлеб.
— Ешь!
— Не хочу!
— Что случилось?
— Ребята волнуются, спрашивают — план будет?
Я гляжу, как взрывник надевает шапку, как хлопает дверью, но шума не слышу. Я наливаю в стакан водку, пью не переводя дыхания и с аппетитом закусываю.
За окном темень. В комнату прокрадывается колкий ветерок. Я тушу свет и валюсь на постель. Закрываю глаза и заглядываю в себя. Ищу музыку, нахожу и отдаюсь ей всем существом. Она увлекает меня с собой высоко-высоко в голубой мир и оставляет парить одного, хотя может в любой миг швырнуть на землю, да так, что…