— Здравствуйте, дядя Леван! — Дато сияет.

— Здравствуй. Почему не в школе?

— …

— Прогуливаешь?

Он мрачнеет.

— Когда должен вернуться из школы?

— В час.

— Времени у тебя навалом. Как дела, что нового?

— Я? Ничего… Останусь…

Но я не дослушал его — на площади Руставели в троллейбус вошла Дали — «стиляжка Дали». Взяла билет и удобно расположилась на сиденье. Я быстро повернул зеркальце так, чтобы только ее и видеть. Мальчик почувствовал себя неловко и кашлянул.

— Ну, что скажешь нового?

Дато удивленно промолчал, но выражение лица его так и говорило: «Сколько можно спрашивать одно и то же».

— Ничего нового, значит? Ладно… Давай, я расскажу тебе историю. В прекрасном царстве жила-была прекрасная царевна — красавица писаная, но очень спесивая. Знаешь, что значит спесивая?

— Знаю, воображала.

— И захотелось ей однажды погулять в лесу. Лес был дремучий и, как говорили, полный неведомых опасностей, но она понятия об этом не имела: правда, пошла она туда со страхом. А в лесу ничего страшного не обнаружила, разочаровалась и хотела уже вернуться во дворец — надоело ей бродить одной, как вдруг повстречала простого табунщика, сильного, ловкого. Не доводилось табунщику видеть такую прек…

— Открой дверь, нашел время сказки сказывать.

— Извините, пожалуйста… На чем я остановился?

— Не видел табунщик такой красивой…

— Табунщик глаз от нее не отводил, поразила его ее красота, да только в той стране для человека понятие долга было выше всего, и для табунщика долг был важнее личного чувства, поэтому парень вздохнул и продолжил свой путь. Табун, который он пас, принадлежал царю, и табунщик часто встречал царевну, но та не замечала его страстного взгляда, мечтая о царевиче-чужеземце.

Дали стояла у выхода, собираясь сойти у Пединститута. Я сбавил скорость, чувствуя, как краснею. Дали сошла, а мальчик проводил ее таким взглядом, что я понял — наивной была для него моя сказка, давно перерос он ее.

— Поколотили тебя из-за мяча?

— Нет. Не разговаривают со мной ребята, один был у нас мяч и…

— А если получишь новый?

— Лучше меня игрока не будет.

— Подойди завтра после уроков. А уроки больше не прогуливать, а то все — конец нашему знакомству.

— Хорошо.

Я остановил машину у дома, где жил Дато, и попрощался с ним.

У кассы толпятся водители — сегодня зарплата. Ребята шумно шутят, смеются, будто и не устали после работы. Кассир быстро выдает деньги, долго стоять не приходится. Я расписываюсь в ведомости и спешу уйти. У входа меня, как всегда, ждет Закро — четыре раза в месяц, в дни зарплат, мы встречаемся без уговора и пешком отправляемся домой, выясняя наше финансовое состояние.

— Ты куда, Леван? — недоумевает Закро.

— Мне в спортмагазин. Пошли со мной, если хочешь.

— Новые гантели нужны или эспандер испортил? — попробовал он пошутить.

— Идем, узнаешь.

Мы пошли по проспекту Руставели, зеленому, многолюдному, полному жизни. Шли не спеша, разговаривая… Внезапно я заметил «мою Дали» с каким-то спесивым типом. Хоть бы на человека был похож, стерпел бы я еще. А «моя Дали» улыбалась надутому индюку, заглядывая ему в лицо. Обозлился я. Заклокотало все внутри. А почему, собственно? На кого я злился? Из-за чего? Откуда я знаю. Горло перехватило — звука проронить не могу, грудь теснит, и я поверил — сердце способно разорваться. Успокойся — это брат с ней… Или родственник… Под руку?! Нет, не брат и не родственник. Зачем обманывать себя? Затем, что утешаю себя, затем, что хочется так думать! Что-то душит. Душно. Жарко в проклятом городе… Нестерпимо видеть, как касается грудь Дали руки этого недоноска. А какое мне дело?!

— Что ты молчишь, Леван? Хватит думать.

— Пошли обедать в ресторан, я плачу.

— Ты же хотел в спортмагазин, вот он. Зайди, купи, что нужно. Я постою тут, полюбуюсь на девочек — посмотри, какие идут мимо.

— Закро, прошу, перестань.

— Зря просишь.

За одной бутылкой последовала другая, за ней — третья… Потом приятели подсели к нам… А утром, не то что за руль сесть, от шума машин, врывавшегося в окно, тошно было.

Дато стоял на обычном месте.

— Что с тобой, дядя Леван?

— Какой я тебе дядя! Зови просто «Леван».

— Заболел?

— Нет, плохо спал.

— Почему?

— Не поймешь, мал еще.

Из своей будки высунул голову Закро, засвистел. Потом он подошел — я остановил троллейбус.

— Из-за какой-то девки и я пострадаю, и ты, и этот мальчик. Мне достанется за то, что спускаю тебе нарушение правил, — ты поехал сейчас на красный свет, тебя загрызет совесть — раз я пострадаю из-за тебя, а мальчик не получит подарка. Осталось у тебя хоть немного денег?

— Придержи язык! Осталось, понятно, — уверенно сказал я, вспомнив, что в кармане пусто. Мальчик затаил дух, я рванул машину с места.

В Тбилиси бывают дни, когда размякает асфальт — стараниями солнца. В такое время в кабине невыносимо, трудно сидеть, металл накален. Открываю окно как можно шире, но это не спасает от духоты. Иногда я снимаю рубашку, хотя и непозволительно. И тогда мышцам приволье, они состязаются с железом в быстром и точном движении, доказывают свое превосходство в ловкости, сноровке. И в этот раз я так увлекся соревнованием, что не заметил, как пристально смотрела на меня «Дали», собираясь сойти. Во взгляде ее было что-то непривычное. Нет, я не обманывал себя. Он многое выражал. И я не остановил машину, не дал ей сойти. Пассажиры загалдели, но я не слушал их, смотрел в зеркальце на ее лицо. Задумалась «моя Дали». О чем?..

На конечной остановке, когда салон опустел, я надел сорочку и устремил взгляд на «Дали», удобно расположившуюся на сиденье. Она тоже посмотрела на меня, и я понял — запомнился ей. Хотел заговорить с ней, узнать настоящее имя, но подойти не мог, ноги не шли. Мы не сводили друг с друга глаз, пока она не смутилась и не отвернула голову.

Улицы покрыты тонким слоем слякоти — асфальтным салом, как говорят водители. Видно, всю ночь шел дождь. Сегодня нужна предельная осторожность — особенно опасны повороты и внезапное торможение, скользко — всякое может случиться.

Подъезжаю к Пединституту. Волнуюсь, разумеется. На остановке полно народу. Все с зонтами — собирается дождь. «Дали» не видно. Поднялся последний человек, студент. Я медлю. Пассажиры спешат на работу, нервно поглядывают на часы, вздыхают, выражая неудовольствие. Я пытаюсь отбросить мысль, что «Дали» сознательно не пришла, догадалась обо всем, минутное влечение ничего не значит, а истинного чувства нет. Но с другой стороны, она ведь не знает, когда я работаю. Задерживать дольше троллейбус нельзя, и все же не спешу тронуть машину, но правая нога сама нажимает на педаль. Я набираю скорость. Внезапно из подъезда выбегает «Дали», летит к троллейбусу, обнажая колени, надеется вскочить в отошедший троллейбус. Я приостанавливаю машину, открываю ей переднюю дверь. Она улыбается мне особой улыбкой и, еле переводя дыхание, благодарит.

Троллейбус несется ветром.

Счастье выпадает каждому. И не обойдет человека положенное ему счастье, потому что человек достоин его. Я способен сейчас согнуть железо, столько во мне силы, мощи, и наделяет меня всемогущей силой девушка, примостившаяся за моей спиной у кабины.

Где мой маленький друг, мой наперсник, — получит сегодня подарок! Наперсник ждет на обычном месте. Я опять нарушаю правила, но это в последний раз. Дато несется к машине; «Дали» помогает ему подняться. Они улыбаются друг другу. Взгляд у мальчика лукавый. «Нет, Дато, рано еще, рано». — «Почему?!» — вопрошают его большие выразительные глаза. «Не знаю». — «Дай я…» — «Нет». — «Почему? Узнаю хоть имя». — «Нет, не надо. Не время сейчас».

— Угадай, что у меня тут?

— Мяч! — воскликнул Дато.

Углядел негодник. Схватил, прижал к груди, а потом, положив его возле реостата, прыгнул мне на спину, вдвойне обрадованный. Впереди вспыхнул красный свет, я резко затормозил, но было поздно.