— Разве ты человек — васильки смял?! — орал Гиорги на шофера. — Сначала васильки, потом детей задавишь и поедешь дальше как ни в чем не бывало!

Удрученный водитель молчал — он понятия не имел, что это за цветок василек, какие именно цветы среди примятых — васильки, как не знал и того, что мять и давить их запрещено.

Однажды поздней летней ночью машину Свимона Кеванишвили остановила приезжая узбечка. Не попала в гостиницу и надеялась устроиться хотя бы на турбазе. Свимон не растерялся и предложил отвезти ее к себе, уверяя, что жена его примет ее как положено. Врал, понятно. Семья его давно жила на даче. Ехать к нему женщина отказалась, но в такси все же села — доехать до турбазы, поскольку городской транспорт уже не работал, а города она не знала. Свимон решил, что дело на мази, раз она села в машину, просто поломается малость, не станет же сразу вешаться ему на шею. Но женщина все его домогательства решительно отвергла. Свимон обозлился и вместо турбазы повез ее за город и оставил одну с чемоданом в безлюдном, пустынном месте, а сам укатил обратно. Женщина успела записать номер машины. Пожаловалась на него. Была снова выделена комиссия для разбора дела, но… Но ведь он брат Гиорги… И дело замяли.

Говорят, Гиорги не ведал об этой истории.

Может быть, может быть — вечно занят, все время на трассе…

…Антиподисты закончили свой номер и намеревались уйти под аплодисменты, но инспектор манежа остановил их. Антиподисты вернулись на арену и, довольные, смущенные, закивали зрителям. Инспектор манежа заставил их еще раз вернуться на арену. На этот раз они искренне улыбались зрителям.

Когда они скрылись, на манеже появился Жора. Он долго чистил барьер в одном месте, а сел совсем в другом — плюхнулся в опилки. Дети дружно засмеялись. Тем временем униформисты натянули проволоку на высоте трех метров над ареной.

Инспектор объявил следующий номер:

— Танцы на проволоке!

…Важа и Арчил нисколько не походили друг на друга; дети одних родителей — и ничего общего! Важа — долговязый, сухопарый, рыжий, Арчил — низенький, пузатый, волосы — цвета ржавчины, длиннорукий. Братья чуть ли не состарились в доме, где жил Гиорги Картлишвили, но никто во всем доме, даже их жены, понятия не имели, чем они занимаются. Знали, что они работали в какой-то артели. В ту пору слово это было в ходу. Все разъезжавшие на собственной машине, имевшие собственные дачи, занимавшие четырех-пятикомнатные квартиры и набивавшие их антикварными вещами, скрывавшие драгоценности в сейфах, замурованных в стены, да запиравшиеся по такому шифру, что сам инспектор Мегрэ растерялся бы, — все они работали в артели. Ну, а почему Важа с Арчилом должны были составлять исключение?! К остальным обитателям дома они относились с какой-то жалостью и не скрывали этого. Ко всем, от мало до велика, обращались на «вы». Одного только Гиорги Картлишвили почему-то фамильярно называли Жорой[6]. Приятели могли, разумеется, называть его Жорой вместо Гоги, однако между Гиорги и братьями Мартирозашвили никогда не было приятельских отношений — ни в детстве, ни позже. Но ведь Гиорги не был Свимоном Кеванишвили, чтобы шуметь по такому поводу и возмущаться: почему-де зовете меня Жорой вместо Гиорги или Гоги. Братья Мартирозашвили были старше Гиорги. Важа — на пять лет, Арчил — на три. В детстве такая разница очень заметна, а когда перевалит за сорок — пятьдесят, не разберешь — кто старше, кто младше. Впрочем, Важа выглядел лет на тридцать, его рыжие волосы седина не брала.

В свободное от «работы» время братья развлекались, говоря: «Что другое возьмешь от жизни!»

Вас, наверно, интересует, что брали веселого от жизни братья Мартирозашвили, как они развлекались? Довольно просто. Садились в «Волги», прихватив приятелей и красивых девочек, и отправлялись в какой-нибудь загородный духан и, заняв его, закрывали для других. Тамадой у них всегда был один и тот же человек по фамилии Эристави — его везли с собой. Завидев братьев, духанщики выставляли всех местных и запирали свое заведение.

И тут начинались «веселые безумства»! Важа заводил шарманку. Арчил пел, остальные плясали. Захмелев, Важа брался за дудуки[7]. Игра на дудуки носила театральный характер — с традиционным началом и концом. Важа с бутылкой в руках, оседлав спинку стула, возглашал тост в честь родителей. Горе тамаде, который опередил бы его с этим тостом, — бутылка с вином разбивалась о его голову! Вот почему братья возили с собой постоянного тамаду — Эристави, хорошо знакомого с прихотями братьев. Когда Важа пил за родителей, все знали — он уже «готов». Сразу же за этим тостом перед ним хоть из-под земли должен был предстать ансамбль дудукистов, а Арчил на вытянутых руках преподнести ему дудуки для него самого. Важа становился прямо на стул, вытягивался во весь свой длинный рост и объявлял, что исполнит «В пустыне одинокой белый верблюд опустится на колени», и, восклицая «Дуй!» — изо всех сил дул в дудуки. Все дивились, откуда брались силы у этого тощего человека так надувать щеки и кто поставил ему дыхание, — ласкаловский тенор лопнул бы от зависти. С душой играл Важа, и градом текли из глаз его слезы! С чувством играл, не зря лились слезы.

Ну, а если человек переживает и чувствует, то это кое-что да значит. Одаренный был человек Важа… А потом, когда умолкал его дудуки, к ансамблю дудукистов должен был присоединиться долист и исполнить танец «Книазури»[8]. Важа танцевал, не сходя со стула. Заканчивался танец щедрым жестом — Важа запускал руку в карман, и во все стороны разлетались пятирублевки и десятирублевки. Подбирать их, однако, до поры до времени никому не позволялось. В завершение своего сольного выступления Важа комкал сторублевку и швырял ее тамаде. Едва тамада завладевал сторублевкой, застольники вроде бы шутя алчно налетали на раскиданные по полу деньги. Хорошенькие девицы тоже не зевали, проявляя завидную расторопность и сноровку, — хихикая, визжа, хватали с полу деньги. А Важа с Арчилом хохотали, довольные, восхищенные их живостью и ловкостью. Одна из них была до того хороша, что Гиорги Картлишвили глаз от нее не мог оторвать. Он очень привык к подобным увеселениям и уже не мог без них обойтись. Нравились ему кутежи с юными красотками. Со временем он и театр стал посещать с братьями Мартирозашвили. На премьерах тоже встречались смазливые девочки. После спектакля устраивался банкет. Однажды Важа и Арчил даже на просмотр фильма Феллини «Восемь с половиной» провели Гиорги Картлишвили, хотя на него попасть было почти невозможно. Кинематографисты и то не могли достать билет, а у братьев лишние имелись. После фильма Гиорги три дня как в дурмане ходил, ни с кем не разговаривал. А Важа и Арчил всласть подремали во время сеанса — только поглазеть на голых женщин открывали глаза, толкая друг друга локтем, да еще когда целовались на экране.

— Что делать, Жора-джан, много работаем, устали! — оправдывался Арчил перед Гиорги.

Однажды Арчилу стало плохо, и родные вызвали «скорую помощь». Врач измерил давление, задал два-три вопроса и поставил диагноз: переутомление. Важа сунул Гиорги в карман двадцатипятирублевку, велев отдать врачу. Гиорги проводил врача и, улучив момент, когда они были одни, протянул ему деньги, но тот так на него глянул… Лучше бы плюнул.

— Еще не перевелись такие идиоты?! — искренне не поверил Важа, когда Гиорги вернул ему деньги.

А Гиорги этот взгляд лишил покоя.

У Арчила подскочила температура, поднялась до сорока.

— Как водка! — сострил Важа, глянув на градусник, и задумчиво вопросил: — Кого же вызвать к нему?

Он приводил к брату всех, кого ему рекомендовали. Самых известных и занятых профессоров и академиков заставлял выкроить время и с каждым расплачивался лично, а когда его смущенно благодарили, успокоительно кидал: «Бросьте, что тут особенного?..»