— Что же тебя занимало?
— Ты, Людмила, ты и еще…
— Гурам! — она оборвала меня.
Я подвинулся к ней, погладил по волосам. Она не шевельнулась. Настороженно и понимающе разглядывала меня. Всего на миг мелькнула в глазах тревога. Она была спокойна.
Меня не взволновало ее «открытие», потому что я знал про золото в этом районе.
А ее не смутило мое признание, потому что она знала: заговорит во мне однажды мужчина — мы так давно в этой глуши.
— Это измена. Понимаешь, измена дружбе! А чего заслуживает изменник, известно, — повторял я безотчетно. Но глаз отвести от нее не мог.
Людмила усмехнулась. Застегнула рубашку, спустила закатанные рукава, говоря — комары искусали, и взяла у меня дневник.
— Все записано точно, — заявила она, просмотрев. — Значит, тебе кажется. Придумал же — измена!
И спокойно выложила из рюкзака еду.
Мы расположились в тени.
Я не мог есть, с трудом проглотил кусок.
— Ешь, ешь, не терзай себя, нам еще долго идти, — рассмеялась Людмила, ободряя меня.
В нашей партии Людмила задает тон и служит неким образцом. Она всегда одета аккуратно, со вкусом. Это вынуждает и других следить за своим видом, неловко ссылаться на усталость и занятость; ведь Людмила наравне со всеми ходит в маршруты, наравне со всеми работает в партии, да еще за мужем ухаживает, и в палатке у них порядок. В каждой геологической партии есть своя «королева» или «работяга», «красавица-белоручка» или «палочка-выручалочка»; Людмила воплощает в себе и то и другое; более того, она «мать» экспедиции, хотя ей всего двадцать четыре года.
— Ошалеет Миша, как увидит золото! — говорит она.
— Не беспокойся, не ошалеет! Мы знаем про золото здесь.
— Почему же нам не сказали?
— Не знаю. Юра решил — незачем.
— Понятно. Он прав, пожалуй… Прав, конечно, незачем будоражить людей.
С заречной стороны донесся шум — кто-то продирался через заросли на опушке. Людмила насторожилась, я выхватил пистолет. И тут появился знакомый старик — Японский бог. Старик направился к нам.
Поздоровались.
— Как вы сюда попали? — удивился я.
Вопрос был нелепым.
— Тебе-то что за дело, — засмеялась Людмила. — Садитесь, пожалуйста, разделите с нами трапезу.
— Нет, нет, спасибо, недавно ел. Опять белого жеребенка ищу, ускакал… Вам не попадался?
— В этом ущелье его вроде бы нет.
— И где его носит, прокляни японский бог!
— Найдется, не беспокойтесь. Посидите с нами.
Старик присел, вытащил из кармана кисет с самосадом, скрутил цигарку, предложил и нам.
— Спасибо, не курим, — ответил я и за Людмилу.
— Это хорошо. Не про вас такой крепкий табак… А вы, вижу, верным путем пошли. Теперь понимаю, что ищете.
— Что все-таки? — спросила Людмила.
— Ясно что — золото! Чего иначе шли бы к Черным скалам! А историю про Черные скалы слыхали?
— Расскажите, если не спешите, — попросила Людмила.
— Ежели охота послушать, можно и рассказать.
Старик расположился поудобней. Людмила пристроилась у его ног. Я привалился к рюкзаку.
— Раньше тут жизнь ключом била. Самые известные и богатые золотоискатели мыли песок в этих местах. Ком везло, тот богател, кому нет — разбредались кто куда. Был среди старателей некий Глеб Симагин, шакал сибирский. На все золото, какое имел, приобрел новые участки, вложил капитал в новые прииски, но фарта ему не было. Разорился Симагин и все равно не уехал отсюда. Есть тут Черные скалы, так вот, обнаружил возле них какую-то минеральную воду. Из Западной Сибири, где я работал, завез в эту глушь ванны из белого и черного мрамора, поставил их возле источника и пустил слух, будто вода излечивает от всяких болезней. Понаехали владельцы приисков — лечиться да развлекаться. Минеральная вода и вправду помогала от ревматизма, от болезни желудка и еще от какой-то хвори. Симагин разохотился, расширил свое дело, завез через подручных красивых девок из Иркутска, Омска, Казани и открыл небольшой бордель. Женщин набрал Глеб Симагин одну краше другой, и золотопромышленники все свои деньги проматывали тут. Вы представьте себе, прокляни японский бог: белые и черные мраморные ванны в цветущей тайге, поодаль друг от друга, чтоб укромно было, а воду подавали по деревянным желобам. Со временем Симагин оградил ванны. Потом открыл тут ресторацию, гостиницу. Работали на него местные жители — все соки из них выжимал. Одно портило настроение кутилам. Не помню точно где, где-то поблизости, были две деревеньки, какие-то непутевые люди жили там. Бродили по окрестностям, и потому их тут лунатиками называли, они головокружением страдали, видения их мучили…
— Видения? — переспросил я. Сердце отчаянно заколотилось. Людмила вскинула на меня изумленный взгляд и приподнялась.
— Да, видения были, и голову часто кружило, прокляни японский бог, чего не бывает на свете, чего не услышишь. Рано умирали, говорят, еле доживали до зрелых лет, а худущие — кожа да кости. Ели что придется, жили подаянием, выпрашивали милостыню, ну и беспокоили, ясное дело, богачей, покой их нарушали. Взял Симагин да и сжег те деревеньки, а жителей переселил отсюда подальше.
— Слышала, Людмила?! — воскликнул я, а сердце металось в груди, ошеломленное сообщением старика, — вот это сюрприз!
— Мало ли что сочиняют люди! Выдумки все! — бросила Людмила, укладывая рюкзак.
— Никакие не выдумки. Так все и было, как рассказал. Одному дивлюсь: сколько лет живу в этих краях, а нигде не попадались ни желоба, ни ванны, ни пепелище — должно же было что-то остаться?! Диву даюсь, клянусь японским богом, куда все девалось?
Не ведал Глеб Симагин, какое доброе дело сделал для несчастных людей! Моих собратьев по недугу! Если у них были видения, какие сопутствуют иногда мне… Неужели в самом деле не осталось следов пепелища? Где могли находиться эти деревеньки? Надо найти какие-нибудь следы… Страшно подумать, но если у меня с ними одного рода видения — месторождение руды найдено.
— Как по-вашему, где все же находились деревни? — допытывался я.
— Не знаю. Чего не знаю, того не знаю. — Старик поднялся. — Вроде бы где-то у Черных скал. И куда упрятал жеребенка японский бог… Идете, нет? — спросил погодя.
— Идем, идем, — ответила Людмила и снова стрельнула в меня взглядом.
Мы молча прошли ущелье. Когда наши группы воссоединились у вершины водораздела, техник сообщил, что содержание «элемента» незначительно, но неуклонно возрастает вдоль ущелья.
— Знаю, — сказал я спокойно, как если б давно был уверен в этом.
— Знаете?! Откуда? Прибор ведь у меня был!
— Нам японский бог покровительствует, — я кивнул на старика. Они поздоровались.
Мы молча двинулись вдоль по гребню, к Медвежьему перекрестку, где ждал нас вездеход.
— У Медвежьего перекрестка тоже деревня была, дважды затопляло ее, — сказал старик, — ну и покинули люди гиблое место, переселились отсюда.
— Давно? — поинтересовалась Людмила.
— Несколько лет прошло. Разобрали дома, увезли с собой.
От деревни оставалось несколько печных труб, сиротливо торчавших там и сям. Все вокруг было разворочено, разрушено, как после побоища.
Мы забрались в вездеход. Рядом со мной что-то рассказывали, чему-то смеялись. Я ничего не слышал. Оцепенел. Страшная история, рассказанная стариком, потрясла меня. Кажется, надо откровенно выложить все Александрову и Пельменеву о моих приступах и видениях… Если тот же недуг… Я попросил старика поехать со мной в лагерь. Японский бог должен быть рядом — мы сообща представим бесспорные доказательства! Не подозреваете, какая новость ждет вас, Юрий Александров и Михаил Пельменев! Старик и мой недуг укажут путь к месторождению. Аргументы веские.
— Ты хорошо себя чувствуешь? — встревожилась Людмила.
— Хорошо, как никогда. Но мне нужен твой супруг — немедленно.
— Все шутишь.
— Правда, Людмила, срочно нужен!
— Заседание триумвирата?
Людмила остановила вездеход и отправила за Пельменевым одного из рабочих.
