— Нет больше твоей деревни, лесовик. И нет больше у тебя пристанища. Ты теперь себе не принадлежишь. Ара-Лим тебя призвал, Ара-Лим только и отпустит. Беги, лесовик. Наполни сердце ненавистью. Мертвые к мертвым. Живые к живым…

Йохо что есть сил к деревне бежал. С каждым шагом запах пожарища сильней становился. Знал, что не успеет, знал, что не поможет, но торопился, позабыв об опасности. Тенью неприметной на край деревни проскользнул. Забрался белкой на дерево одинокое, присел в развилине, слился с листвой зеленой. Уже не слышал Йохо ни криков воинственных, ни стонов молящих. Умерла деревня. Только гудело тяжелое пламя, скакало с крыши на крышу, радуясь поживе легкой. По улицам тела лесовиков лежали, землю обнявшие. Кто с копьем в спине, кто с ранами страшными, а кто со стрелами в горле застрявшими.

Лежат лесовики в лужах багряных. Молчат лесовики. Не споют больше песню, не передразнят птицу дикую. Не отыщут в лесу камень светящийся. Не сойдутся в споре горячем у испоганенного колодца.

— Что же вы? — только и сумел прошептать Йохо, разом всю смерть увидевший. — Почему понадеялись на ловушки скрытные, на зверей лесных. Почему дозоров не выставили, умных стариков не послушались. Разве ж можно так?

И вспомнил Йохо, как привиделось сегодняшним утром, когда он от колдуна уходил, зарево пожарное над родной деревней. Отец Гран знак огненный подал, а он не внял голосу небесному. Ведь мог же тогда еще к старосте забежать, рассказать о видении. Мог, но не сделал. А могло все по-другому обернуться.

Может, он один виноват в том, что нет больше деревни? Ах, глупая серая птица, что же ты наделала?

Лесовик прижался к дереву, заплакал, кулаком стиснутым слезы по лицу растирая. Плакал, скорбный стон в грудь заталкивая. Щекой по коре с силой терся, до крови кожу сдирая. Горе свое родному лесу пересказывая.

Со стороны хутора показались три всадника. С факелами горящими. Закрутили коней, проверяя, все ли дома подпалены. В груду тел огонь за ненадобностью сбросили.

— Убью, — перехватило дыхание, застучало сердце гулко.

Йохо с дерева на землю сполз. Слезы рукавом утер. Стиснул зубы. Нож поудобнее перехватил. Крадучись, за дым, да за костры огромные прячась, двинулся в сторону, где кэтеровские всадники скрылись. О жизни своей не думал. Хотел одного, местью кровавой забыться. Убить, сколько получиться, да самому от меча вражеского пасть.

— Не спеши, лесовик, умирать.

На Йохо сквозь дым смотрело лицо страшное, с оскалом зубным, да с кожей облезлой. Смотрел лик колдуна деревенского. Не увидел в пустых глазницах лесовик ни гнева, ни злобы. Скорбь и тоска мертвая в тех глазницах виделась.

— Прочь, — махнул рукой лесовик, образ отгоняя. — Не удержишь меня.

Но только ноги к земле приросли, с места сдвинуть невозможно.

Упал лесовик на живот, хотел ползком ползти, да разве он, деревенщина, с силой колдовской справится? Только пальцами, судорогой сведенными, траву опаленную загребал.

— Отпусти, — взмолился Йохо, к лику колдовскому обращаясь. — Что жить, когда все мертвые. Зачем на солнце смотреть, когда оно черное? Отпусти! Дай свободу.

— Зачем тебе такая свобода? Зверем неприкаянным по лесу шастать, да от горя выть? Или в силах ты перебить все войско кэтеровские? Или мало крови лесовиков пролито? Хочешь и свою бесславно выплеснуть?

— Тогда скажи, что делать? Скажи, где место мое, если не рядом с остальными?

Сгустился лик нечеловеческий, пеленой подернулся:

— Место твое, лесовик, рядом с наследником. Сейчас он в тебе больше нуждается, чем твои сородичи мертвые.

— Не мамка я, за мальчишкой присматривать. Да и что могу? Лошадью ломовой на горбе куль по лесу таскать?

— Станешь верным слугой его. Ни на шаг от наследника не отлучишься. Когда время придет, научишь всему, что сам знаешь. Как нож острый метать, чтобы в сердце кэтеровского солдата лезвие тихо входило. Как по лесу тенью незаметной скользить, ни один лист не побеспокоив. Научишь языку зверя дикого, птицы певчей, букашки ползучей. Расскажешь, что камни светящиеся не только красотой ценятся. Но, пока далеко еще то время, послужишь и лошадью ломовой. Возвращайся к месту, где ворон куль драгоценный сторожит. Там и я тебя дожидаюсь.

Сгинул лик страшный, дымом в пламя ушел. Йохо только головой помотал, не привиделось ли? С тоской посмотрел на деревню горящую, на тела жителей, каждого из которых знал близко, мертвыми глазами в небо глядящие. Вздохнул в последний раз, прощаясь. Попросил Отца Грана позаботиться о душах детей его. И к оврагу глиняному пошел. Словно пьяный, дороги не разбирая. Словно слепой, под ноги не глядя. Словно безродный, один одинешенек на целом свете. Как и наследник, сын Хеседа и Тавии.

Прав колдун. Десять раз по десять прав. Убьет он, Йохо, одного солдата. Убьет двух. Даже с десяток на лесных тропах вырежет. Все равно сердце стонать не перестанет. Выход один есть, всех степняков с мечами в Ара-Лим пришедших, смерти предать. Тогда только месть небесная свершиться. Только тогда душа успокоиться. Но одному ему, лесовику деревенщине с целой армией не справиться. Пусть вырастет новый король. Возмужает, силой наполниться. И поведет наследник войска собранные против Кэтера. Тогда и он, Йохо, найдет работу ножу своему.

У оврага глиняного ждали его колдун, куль качающий, да ворон, вокруг расхаживающий. На лесовика внимания не обратили, делом заняты. Йохо рядом присел, за колдуном наблюдая.

Колдун травой волшебной, черной папоротью, над писклявым личиком разводы водил, слова колдовские шептал:

— … Алга, Анатос, Смесис, взгляните на слугу своего, готового защищать имя Ваше, прикажите ангелам Вашим услышать дите человеческое, прикажите встать стражниками у глаз его. Алга, Анатос, Смесис, суд Ваш и право Ваше, да услышьте слугу Вашего.

Писк из куля стих.

Йохо только горько хмыкнул. Имея такую травку, можно и без слов лишних кого угодно в сон вогнать.

Колдун, вычертив травой волшебной над головой младенца знак закрепляющий, кивнул лесовику, словно сейчас заметил:

— Рад, что ты вернулся. Рад, что ты с нами. Бери наследника. Не волнуйся. Он крепко спит. Духи на три дня его к себе забрали. Иначе не выдержит младенец перехода. Предстоит нам дорога неблизкая. Здесь оставаться опасно. Рано или поздно легронеры кэтеровские вернуться. Не успокоятся, пока наследника не найдут. И прежде всего тебя искать станут. Бери сумку. Должны мы до гор дойти. Там только в безопасности окажемся. Да сохранит нас Отец Гран от встреч ненужных.

Йохо, ни о чем не спрашивая, сверток молчащий к груди прижал. Знал он, в ком теперь его надежда.

Колдун встал, о посох оперившись, глянул на Йохо, грубой рукой куль неумело обнимающий, улыбнулся. Не ошибся он в выборе слуги для наследника Ара-Лима. Король Хесед выбор этот непременно одобрил бы. Лесовик хоть и горяч до решений, но смел и предан. Такой от первой стрелы не побежит, от первого солдата не поворотиться. Последней каплей крови пожертвует, но защитит младенца от бед всяческих.

Колдун дождался, пока лесовик, вороном сопровождаемый, отойдет прилично, знак колдовской сотворил, следы заметая. Трава примятая в полный рост поднялась, ветки, случайно Авенариусом обломленные, срослись. Земля посохом неглубоко проткнутая затянулась свежей коркой. Ничто не должно навести на след собак кэтеровских.

— Забери ветер запах, забери вода пыль, закрой глаза солнышко, чтоб нас не видеть. Вернемся, всех отблагодарим. Никого не забудем. Новые храмы воздвигнем, новые жертвы воздадим.

Верил колдун Самаэль, что вернется скоро на несчастную землю Ара-Лима законный король. Верил, что воссияет на небе новая звезда Ара-Лима. Иначе, зачем все страдания? Зачем кровь пролитая?

Лесовику дальние переходы не в тягость. Странствовал и с товарищами, и в одиночку. Бывало и до сухих южных пустынь доходил. И до северных мхов. Не для дела, а так, ради развлечения. Себя в стычках многочисленных показывал, у других боевому делу учился.