На главный вопрос я уже ответил выше, так сказать, теоретически обосновав все безобразия, творившиеся в Бермудском треугольнике. Но ведь и личные, человеческие истории представляют несомненный интерес для тех, кому хоть что-то любопытно. Это я о том, что лес рубят — щепки летят. Одной такой щепкой и задело нашего боцмана Нестерчука.

Дело в том, что у его жены, Настасьи Филипповны, два года назад вдруг оказалась родственница в США. Она-то и пригласила Настасью Филипповну погостить у нее, а заодно и приодеться, не без этого. Та и вылетела к ней, не раздумывая и не слушая уговоров боцмана. Он боялся, что она там вдруг останется, позарившись на местное изобилие, несмотря на солидный партийный стаж. Ее еле выпустили, потому что она работала паспортисткой в РЭУ и знала много секретов. Но она убедила всех и его, что непременно вернется, как только успешно потратит полагающиеся 200 долларов. Не исключено, что прямо в день прилета рванет назад прямо из тамошнего аэропорта, если там есть приличный магазин. Смотреть ей, мол, там, в США, нечего. Как говорил поэт: «У советских собственная гордость». Купит что-нибудь, чтобы дорогу оправдать, и сразу назад.

Однако ее патриотические планы потерпели провал. Родственница встретила ее в аэропорту и уговорила остаться еще на денек-другой и увезла в свой коттедж, который находился как раз на восточном побережье страны. А там она сдуру согласилась покататься на личном катере той родни. И, будьте любезны, так они и сгинули в том Бермудском треугольнике, вместе с теми 200 долларами, за которые боцман отвалил 2000 рублей, сняв их с семейной сберкнижки, где бы они и по сей день благополучно лежали. Так ко многим загадкам Колдовского моря добавилась еще одна. Катер исчез бесследно.

Не знаю, лелеял ли какие-то мечты наш боцман узнать хоть что-то о пропавшей супруге, когда «Богатырь» направился в Бермудский треугольник. Наверное, да. Он целыми днями торчал на палубе, обозревая окрестности в мощный бинокль. Его понять можно. Мало ли что мы невольно делаем!..

Да и, вероятно, хоть слабая надежда на какую-нибудь весточку не покидала его. Правда, два года прошло, но все же… Может, носит тот полузатопленный штормами катер по морю до сих пор — кто знает.

Бороздили мы тот «Треугольник» в хорошую, как по заказу, погоду. Однако на душе неспокойно было от дурной славы здешних мест.

Даже я чувствовал себя не в своей тарелке. Бывает, и у кота на сердце кошки скребут.

— Переживаешь? — понимающе сказал я Нестерчуку.

— А то! — Боцман опустил бинокль.

— Не переживай, на молодой женишься, — приободрил я его.

— Не разрешат, — вздохнул он, — она считается как бы пропавшей без вести.

И вдруг вскинулся:

— Откуда ты знаешь, о чем я думаю?!

— Трудно догадаться!

— Глуп ты, Ураганов, как пробка от шампанского. — Это он мне-то. — От «Вдовы Клико»! — Поднабрался культуры за границей.

— Между прочим, пробки — плавают. Конечно, если твоя женушка умна, то нечего ее и высматривать, — не остался я в долгу.

— Вообще-то, — замялся он, — не очень. Не очень умна, — пояснил он. Не хотелось ему терять надежду.

— Даже если она глупее меня, — добил я его, — и то не сможет два года плавать.

В таких жизненных вопросах надо быть жестким, а то ведь вконец изведет себя человек.

— Да, может, она не вплавь плавает, а ее на катере носит, — не сдавался он.

— Два года? — повторил я. — А кушать, извиняюсь, что?

— А энзэ? На морских катерах энзэ положен!

— Кем положен?

— Американцами! — взорвался он. — Ихний энзэ, думаю, поболе нашего! Хотя… не на два же года, — пробормотал он. — Ты не знаешь, на сколько он у них?

— Ну, слишком большим он быть не может, — осторожно заметил я. — Америке приходится много продовольствия нам поставлять и в Африку.

Это его озадачило.

— А аппетит у нее хороший? — спросил я. Он мрачно кивнул.

— Вот видишь.

— Они могли морской рыбой питаться…

— Чтобы рыбой питаться, надо ее поймать. Снасти-то на катере были?

— Не знаю. Она и без всяких снастей что хочешь поймает, — несколько оживился он. — Раз у нее море под боком, а в нем что-то имеется, она непременно достанет! Ты ее не знаешь.

— Как это не знаю! — оскорбился я. — Разве я у вас на днях рождения не бывал!

— Ты ее не знаешь так, как я, — выкрутился он.

— А где им воду пресную брать? — насел я на него. — «Пепси-кола» у них давно кончилась.

— Чепуха, — отмахнулся он. — Ты про дожди забыл. Разложи одежонку, а потом в любые емкости выжимай.

— Ну, хорошо. А чего ж их со спутников не нашли?

— А ты на небо глянь. Здесь все время тучи, — на все у него был ответ. — Академик Сикоморский говорит, что они почти никогда не расходятся.

И все-таки проблема питания «пропавших без вести» по-прежнему тревожила его.

— Жаль, медуз есть нельзя, — пробормотал он, глядя за борт.

— Слушай, — обрадовался я. — Ты о потерпевших кораблекрушение что-нибудь читал? Так они выбирали самого толстого и… Соображаешь? Кто толще, Настасья Филипповна или ее американская родственница? — впрямую спросил я.

— Настасья Филипповна, — ошеломленно вымолвил он. Такое ему и в голову не приходило.

— Все ясно, — успокоил его я. — Съела ее американская родственница. У них там человек человеку — волк. Волчара, — уточнил я. — Ты им можешь теперь иск предъявить.

— Какой иск? — вскричал он.

— За съеденную жену. И не забудь обязательно прибавить те 200 долларов по обмену.

— Да ты в своем уме!!

Гляжу, ожил человек. Румянец на щеки вернулся, глаза горят, волосы дыбом. А раньше был весь какой-то потухший. Что и требовалось доказать. Расшевелил-таки я его. А то ведь он мог от своих мрачных дум за борт броситься. Здесь любые средства хороши, лишь бы человека из обреченного состояния вывести. Вот есть у меня дружок Коля, он санитаром в «скорой» работает. Когда к запойному вдруг вызывают, Коля сразу знает, что делать. Тут же отстраняет врача и бьет алкашу в челюсть. Тот, когда очнется, сразу боговать: за что? Не имеешь права! Да так оживет, любо-дорого посмотреть. А ведь перед этим на них, как мешок муки, прямо с того света глядел. Клин выбивают клином.

Наш боцман не только ожил, но и побежал к замполиту на меня жаловаться.

Ну, вызвали меня. И давай песочить!

— Что же вы над своим товарищем издеваетесь? Утверждаете, что его жену родственница съела?!

— Смотря какая родственница, — обиделся я. — Американская!

А было это, подчеркну, еще до войны с Хусейном. Мы тогда с Америкой не дружили.

— От них, кроме хлеба за наши же денежки, ничего хорошего ждать не приходится, — говорю. — Да и зачем, спрашивается, она на приглашение из США клюнула? Сама виновата! — разошелся я. — Не поехала бы, не съели бы. Кто ж виноват, что она толще?! Вот я — живой и невредимый, я ж в Америку не езжу!

Еле он меня успокоил. А затем одобрил мое поведение и сказал:

— Хоть вы и правы в принципе, все же выражайте впредь свои правильные воззрения в более мягкой форме.

Интересно, как это в мягкой форме можно выразить тот возможный факт, что чью-то жену американцы съели!

— Ладно, — буркнул я. — Скажу, что утонула. Замполит поморщился.

— Безболезненно утонула, — подчеркнул я.

— Другое дело, — обрадовался он и, встав на цыпочки, по-отечески похлопал меня по плечу.

На этом история, конечно, не закончилась. Две недели мы плавали в этом треклятом «Треугольнике». И если кто-нибудь ожидает от меня описания каких-то чудовищных катаклизмов, то напрасно. Ни тебе ураганов, ни циклонов, смерчей, ни воронок с провалом морского дна. Пришельцев тоже не было. А была спокойная, тихая погода с мелкой волной, так сказать, под ногами и обложными тучами над головой. Иногда шел мелкий ровный дождь от горизонта до горизонта, вдали он казался темнее, вблизи — серее, как в нашей степи под моим Курском.

А вот одно происшествие все-таки было. «Ищущий да обрящет!» — не помню, но где-то читал. Верно сказано, на века.