Наш капитан встретил нас на вокзале в Куопио — втором по величине финском городе, расположенном на берегу озера Каллавеси. Тысяч семьдесят жителей. А в Хельсинки — миллион, одна пятая населения всей страны. Это как если б в Москве жило целых шестьдесят миллионов человек. Попробуй рассели и накорми такую ораву!..

На темно-голубом, почти черном, «рено» Матти повез нас в далекую деревушку с трудным названием. Он жил там среди дикой природы у большого озера, протянувшегося километров на тридцать, а шириной где пять — где шесть километров. Оно соединяется каналами с другими озерами и оттуда можно доплыть до самого Куопио. Раньше у Матти была квартира в Хельсинки, но потом потянуло прочь из суетливой столицы, и он — не помню — то ли купил, то ли построил дом на природе, у чистой воды в еловом лесу.

По дороге мы с ним болтали на английском, и время от времени я переводил жене примерно так:

— Я счастлив от нашей встречи! Я рад видеть вас! Как хорошо, что я в отпуске! Вы молодцы, что заранее позвонили из Москвы! Я вас заждался! Жена сейчас тоже в отпуске, она уехала к сестре в Штаты! Вы сами немножко виноваты, что она вас не дождалась!.. Вам у нас понравится! У меня моторная лодка! Собака! Два дома, один — летний! Мои сын и дочь учатся в Хельсинки, они студенты, они живут там в общежитии! — И вновь: — Я очень рад видеть вас!

Каюсь, добрые три четверти восклицаний я прибавлял в переводе от себя. Все-таки Матти был финном, а не итальянцем.

А моя жена смущенно бормотала в ответ:

— Спасибо… Спасибо… Спасибо… — И в свою очередь приглашала его с супругой и детьми к нам в гости.

— Благодарю. Как-нибудь, обязательно, — отвечал он и тоже: — Спасибо… Спасибо…

Если раньше мы собирались погостить у него дней двадцать, то теперь решили не очень-то его утруждать, тем более без хозяйки, и ограничиться максимум двумя неделями.

— И то много, — беспокоилась Ира.

Мы разговаривали на русском, не осторожничая, но как бы между прочим, вроде бы обмениваясь впечатлениями. Русского языка он не знал.

За окном проносились ельники и сосняки, то и дело бесконечно мелькали озера. По краям отличной асфальтовой дороги торчали какие-то шесты. Зимой много снега, и они отмечают обочину, — так объяснил Матти. Навстречу выскакивали хутора и одинокие деревянные дома, в основном покрашенные красно-коричневой краской. Их островерхие крыши покрыты гонтом и чем-то вроде толстого, антрацитного цвета рубероида, уложенного наподобие плоской черепицы.

Мы обратили внимание, что все машины едут с зажженными фарами — причем днем. Я спросил у Матти.

— Такой закон, — ответил он. — Так безопаснее.

Ну-ну. Верно, у них нет проблем с аккумуляторами.

Иногда попадались небольшие, скромные протестантские церкви… Но больше всего было бензоколонок, каждая — с ремонтной мастерской, магазином и закусочной.

При одной из них, где мы остановились выпить кофе, оказался еще и музей колоколов разных стран. Большие, многопудовые русские, тяжелые немецкие и английские, среднего размера финские, а так же всевозможные маленькие колокола висели под навесами на массивных деревянных опорах рядом с бензоколонкой. Можно было позвонить в каждый колокол за веревку, а уж сам хозяин, когда ему вздумается, мог, не выходя из дому, трезвонить во все колокола разом, заставляя болтаться их языки с помощью электродвижка. Тут же в магазинчике было полным-полно бронзовых, хрустальных, фарфоровых, стеклянных, керамических колокольчиков-сувениров. Очевидно, хозяин приятно тронулся на этой почве.

Странно, но когда я позвонил в колокол с древне-русской вязью на корпусе, вдруг повеяло чем-то родным. Самовнушение? Такой чудный звон…

Я потому подробно рассказываю о своих впечатлениях, чтоб ввести вас в саму атмосферу. Без нее ничего не получится. Иначе все сведется к известному изречению: «Пришел, увидел, победил». Куда пришел? Что увидел? Кого победил? На первые два вопроса я уже пытаюсь ответить.

Часа через полтора мы были на месте. Перед тем, как свернуть с асфальта к себе, Матти забрал свою почту. Здесь, на пересечении шоссе и каменистой проселочной дороги, теснились рядком на стойках почтовые ящики. Они не запирались. Да и сами дома в округе никто из фермеров не закрывал на ключ, и моторки на озере никто не держал на цепи с замком. Двери гаражей, мастерских, коровников, конюшен и бревенчатых домиков-саун открывались простым поворотом щеколды. А ведь у того же Матти было две машины: «рено» и еще «судзуки», а в доме, помимо всего, было полно всякой электроники, начиная с видеотехники и кончая персональным компьютером.

На мой осторожный вопрос насчет возможных мазуриков Матти беззаботно ответил:

— Девять лет здесь живу, нигде вокруг ничего не пропадало. Даже пиво из кладовой!

Он, как и другие, был оптимистом. Через неделю у него угнали моторную лодку, да и пиво заодно выпили. К этому мы еще вернемся.

Ну, что сказать про «поместье» Матти? Его неогороженный, как у всех, лесистый участок, примерно гектара полтора, начинался метрах в двухстах от шоссе. Большой шестикомнатный дом со всеми удобствами, второй этаж — под скатами крыши; в отдельном строении, как бы разделенном на секции, — кладовая, дровяник, гараж; а на втором этаже, так же прямо под крышей, — летние комнаты дочери и сына. Там, на мой взгляд, можно жить и зимой, но тогда пришлось бы круглосуточно включать электрокамины. Что еще? Погреб со входом, похожий на дот. И, конечно же, гордость любого финна — бревенчатая сауна на самом берегу озера. К кому бы мы ни приходили в гости, первым делом ведут показать сауну. Они самые разные, расположены и в подвалах, и на этажах, по соседству с ванной комнатой, и такие, как у Матти. Тут само озеро обязывало.

Да! На участке был еще один деревянный домик — собачья конура, в тон «господскому» дому темно-красного цвета с белой отделкой. Над входом надпись из прибитых деревянных же букв: «Ressu». Собаку звали — Рессу. Это был умный, серьезный, но добрый желтый пес лет шести-семи, чуть меньше среднего размера, с заломленными на концах гладкими ушками и с закрученным половинкой буквы «о» хвостом. Его резиденция располагалась в самом центре владений около высокого флагштока — обязательной принадлежности каждого отдельного финского дома, — на котором каждый хозяин по праздникам, государственным ли, религиозным, или семейным, торжественно поднимает национальный флаг.

Что?.. Поподробней о саунах, раз мы сейчас в бане?.. Пожалуйста! Только лишь в городах, в многоэтажках — электрические сауны, а в сельской местности — металлический бак-печка дровяного отопления, наполненный сверху раскаленными камнями, куда, сняв крышку, плещут деревянным половником воду. И, конечно, полок. Вся сауна изнутри обшита, понятно, деревом. В общем-то, напоминает нашу русскую каменку. И хлещутся тоже березовыми вениками, и, распарившись докрасна, с душераздирающим криком кидаются в холодное родниковое озеро. А потом, обернувшись большими полотенцами, как и мы, дуют в прохладном предбаннике пиво. На троих свободно уходит ящик. В парилку делают по четыре-пять ходок, причем никаких шапочек не надевают, но лысых, пожалуй, меньше, чем у нас.

Так… Сруб еще у него на участке стоит, лапландский, из вековых серых бревен, — куплен про запас. Пригодится. Подручный материал на случай ремонта дома. Небольшой огород имеется — под картошку и всякую зелень, без химии. И крохотный парничок под пленкой. Все остальное — высокие ели, березняк, кустарник, валуны, трава — словом, дикий лес. А у озера — дощатый причал, укрепленный на пустых заякоренных бочках. Рядом, носами на берегу, стоят две лодки: пластиковая бабаечная — ну, весельная — и деревянная разлапистая моторка с подвесным «Меркурием» в семь лошадей.

Вроде бы ничего не пропустил… Все это играет важную роль в моей истории.

Эх, мне бы такую жизнь на родной природе! Да кишка тонка…

Быт у нас был нормальный. Матти выделил нам комнату сына — не ту, летнюю, а в большом доме. Готовили в гостиной-кухне высотой во все два этажа, до конька крыши, на электроплите — напротив огромной беленой деревенской печи. Собственно, там вдоль широченного бокового окна и вытянулся кухонный комбайн: плита, электрические мойка и сушилка посуды, и просто мойка из нержавейки. Если не считать кофе, масла и сыра на завтрак, то у нас каждый день был рыбным. Ставили сети, — у них любителям разрешается хоть с километр длиной! — отмечая верхний шнур пустыми пластиковыми канистрами на веревках. Вернее, лишь разом поставили две сети — одну с мелкой и другую с крупной ячеей, метров по сто каждую, — а затем вечерами только ездили проверять на моторке. Вынимали налимов, сигов, щук, очень редко семгу-одиночку, а главным образом рыбешку, которая у финнов называется — «муйкку», вкусную, с маленькой, как манка, красной икрой.