Он замолчал, а потом снова решился.

— Ну, так слушайте! — повторил он. — Небось не выдадите, да и дело это прошлое, не посадят за разглашение, — туманно успокаивал он сам себя.

— Времена не те, — поддакнул я.

— Во-во! — расхрабрился он. — Нынче закрытых тем нету. Вовсю копают. Глядишь, и меня раскопают.

— На кладбище, — хихикнул гриб-мухомор.

— Тебя быстрее зароют!

— Еще чего! — обиделся старикан. — Да я вам всем назло еще больше от пола отжиматься буду, я вас всех переживу!

— Живи-живи, дедуля, — успокоил его я.

— Живи и давай жить другим, — внушительно произнес бывший сварщик. — Вари шов вкрутую, как яйцо, и заваривай крепко, как чай.

— А ты мой чай пил? — вновь оскорбился гриб-мухомор. — Я всегда крепко завариваю, аж сердце у бабки колотится.

Еле мы их примирили. И ханыга, поломавшись для виду, продолжил свой рассказ.

Значит, так. Одно время он совсем не работал — злостно тунеядствовал. Гулял вовсю, жил, как хотел, пока все нажитое не спустил. С новоселья и началось. Выселили его из комнаты в старом доме под снос на Каляевской и дали отдельную малогабаритку в Теплом Стане, зато без телефона. И даже автоматов на улицах нет — во всем микрорайоне. Ждите, говорят. Всех дружков-соседей тоже расселили по разным бестелефонным районам. А по утрам голова трещит, хорошо бы с корешками созвониться, встретиться в родных краях на Каляевской, скинуться, достать чего-нибудь, дернуть и потрепаться всласть. А как тут дашь им знать?..

И однажды, с утра пораньше, стал он их мысленно созывать: «Колька, Сашка, давай встретимся сегодня в девять у нашей пивнушки на Каляевской!» Ну, в той самой, знаете, что почти на углу Каляевской и Садового была? Тоже вскоре снесли.

И что же? Оба дружка еще раньше него пришли к пивной и чин чинарем заняли очередь перед открытием. Обрадовались, друг дружку по плечу хлопают! Вот так нечаянная встреча!..

Наш сварщик, разумеется, и думать забыл, что на встречу их «вызывал». Мало ли чего человек сдуру пожелает, а затем вдруг — нате вам — и сбывается. У кого такое не бывало?..

Повеселились на славу. Не помнит, как домой вернулся. И на утро запамятовал: где же они сегодня встречу намечали и во сколько. Но человеческая память особо устроена: можешь с ходу забыть, что вчера вечером было, зато отлично помнишь то, чему лет двадцать прошло. Сварщик неожиданно припомнил, что вчера утром он им, так сказать, мысленным телеграфом сообщил — когда и где встретиться. А что если та встреча вышла вовсе не случайной! Может, опять попробовать?..

На сей раз он «назначил» дружкам явку в отдаленном, малоупотребляемом объекте, в так называемых «Рогах и клыках». В этой, тоже стоячей, пивнушке, возле метро «Новокузнецкая», где на стенах висели оленьи рога и кабанья голова с желтыми от никотина клыками.

И будьте любезны! Оба дружка, Колька и Сашка, поджидали его в «условленном» месте в «назначенный» час. Он осторожненько повыпытывал у них: может, и впрямь они здесь встретиться договаривались? Ведь мысль о «Рогах и клыках» возникла у него неспроста: сам себя проверял. Но дружки ответственно заявили, что на сегодня они вообще не договаривались о встрече.

— Так чего ж вы пришли сюда? — вскричал он.

— Да я подумал… — замялся Сашка.

— Я тоже, — кивнул Колька, — подумал.

— Что подумали? — настаивал сварщик.

— Что хорошо бы здесь… Тут пиво не балованное! — сказали дружки.

Слово за слово, и сварщик таки выяснил, что примерно часиков в семь утра каждый из них получил от него «сигнал не сигнал», а как бы весточку в мозгу: давай, мол, во столько-то встретимся там-то. Они еще удивились, что в «Рогах и клыках», да они тут вечность не были — месяца два. Каляевская-то привычней.

Потом сварщик не раз свою неожиданную способность проверял, пока не привык. Дружки всегда являлись вовремя, куда он хотел. Никто никогда не опаздывал, это тебе не на работу.

Через месяц загула попал сварщик в психиатричку. Ну, порядки там, известно, тюремные. И тоже телефона нет. Зато психиатров, как милиции в Кремле.

Попался сварщику молодой врач. Как сейчас помнит, Геннадий Васильевич. Он диссертацию готовил и поэтому любил с пациентами по душам поговорить.

— Нет, ты выложи мне самое потаенное, — требовал он. — Ты мне наизнанку вывернись. Душу свою покажи. Все, что от нее осталось!

Устал он вскоре от мрачной души сварщика и сказал:

— Ну, хорошо. Подлечим мы тебя, выпишем. Как жить станешь? Будешь ли жить по-новому?

Сварщик горячо заверил его, что жить по-новому будет, что станет теперь своих дружков, Сашку и Кольку, мысленно вызывать не в пивную, а в театры, в кинотеатры…

— В Театр-студию на досках, — вспомнил он рекламу.

— Почему — на досках? — механически спросил Геннадий Васильевич, хотя задумался совсем о другом.

— На деревянном полу, значит. Не на мраморном, — нашелся сварщик.

— Вот вы сказали, что будете мысленно, — подчеркнул врач, — дружков вызывать… Расскажите поподробней.

Сварщик и рассказал. Так, мол, и так. Все начистоту выложил.

— Выходит, вы можете мысли на расстояние передавать? Я вас правильно понял?

— Поняли правильно, — четко, по-космонавтски ответил сварщик. — Слышу вас хорошо.

— Чего-чего?

— Это я так, — смутился он.

Если бы сварщик угодил на опытного врача, ничем бы дело не кончилось. Но молодой Геннадий Васильевич вдруг горячо заинтересовался и решил устроить проверку. Он потребовал назначить дружкам встречу на завтра в десять у пивного бара в Новогиреево, где жил сам и где ни сварщик, ни Сашка с Колькой, по клятвенному заверению пациента, никогда не бывали.

— А вот в люберецком баре мы были, — оживился сварщик. — Про люберов слышали?.. Приносит нам официант литровые длинные кружки. Я из таких никогда раньше не пил! Сидим, пьем. А официант опять к нам: чего, кричит, из кувшинов хлещите? Трудно дождаться, пока стаканы принесу!

Геннадий Васильевич его прервал:

— Так ты назначишь им встречу, как я велел?

— А вы отпустите меня туда на часок, а?

— Отпущу, отпущу. Ну?

Сварщик наморщил лоб.

— Ну? — нетерпеливо повторил врач.

— А! — отмахнулся сварщик. — Каждому сообщил по отдельности, — и загадочно пояснил: — Думать — не трудно. Трудно — не думать.

Врач попросил его описать внешность дружков, Сашки с Колькой, и, грубо нарушив обещание, временно посадил своего подопечного в изолятор для чистоты эксперимента: чтоб наш мыслитель никоим образом не мог передать на волю сообщение.

Геннадий Васильевич, вероятно, рассуждал так: хотя телефонов у дружков, возможно, и нет, но адреса обязательно есть. Вдруг подопытный накатает им письмецо и кинет в окно любому прохожему. Впрочем, на окнах — железные сетки, да и конверт нужен. Но сварщик может его у кого-нибудь выпросить и даже передать письмо с кем-то из служащих. Однако, это запрещено. А если кто-то нарушит?.. Или пациент вдруг прокричит сообщение сквозь сетку за форточкой кому-нибудь на улице, чтобы передали дальше по телефону, если тот все-таки есть, или по адресу. А вот в изоляторе он ничего этого сделать не сможет! — так, наверное, успокаивал себя врач, досадуя на то, что отправил спокойного больного в «камеру» для буйных. Ведь Геннадий Васильевич, судя по рассказу сварщика, был мягкий, добрый человек.

Стоит ли говорить о том, что на следующий день врач легко нашел по приметам дружков пациента у пивного бара в Новогирееве. Пришлось даже передать привет от сварщика. Они, конечно, рвались навестить его, но врач строго предупредил о запрете свиданий и наотрез отказался передать гостинец. Известно, какой.

— Когда его ждать? — спросил Сашка.

— Скоро выйдет.

— А точнее? — крикнул вдогонку грубый Колька.

— Он сообщит, — машинально откликнулся врач.

Из того изолятора он освободил сварщика тут же, как вернулся. Передал приветы, выслушал восторженное: «А вы не верили!», и надолго задумался. Действительно, все сошлось. Никакого сговора не было и не могло быть. Точку и время встречи выбрал он сам. Так что и речи нет о том, что именно новогиреевский пивбар — излюбленное место, где дружки сварщика гужуются постоянно, изо дня в день.