Машину я оставил на придорожной стоянке, в двух милях от цели. По пути в Манчестер при помощи спутникового навигатора в машине я точно определил искомое место, и после этого нам даже удалось запустить с местного аэродрома самолет-разведчик, так что у меня вдобавок появилось два кадра аэрофотосъемки. Один большой дом и что-то вроде конюшни справа, если стоять лицом к входной двери. Засыпанная гравием аллея поворачивает от дороги к дому под углом в девяносто градусов, и это может стать отличным укрытием от назойливых взглядов. По обе стороны от аллеи лежит ровная лужайка, футах в тридцати к югу протекает ручей, но, что более важно, с северной стороны к дому подходит небольшая рощица. Ее-то я и выбрал в качестве укрытия для первичного наблюдения за домом.
Я забрал свой багаж и направился в сторону Пиккерелл-хауса, двигаясь немного медленнее, чем обычно, чтобы не слишком тревожить местных обитателей. Еще на час я задержался в лесу, чтобы набрать листвы и приклеить ее к камуфляжному костюму. Стандартный камуфляж может отчасти обрисовать ваш силуэт, и для того, чтобы надежнее ускользнуть от посторонних взглядов, нет ничего лучше местной растительности, особенно если листва расположена должным образом. Затем я неторопливо добрался до выбранного наблюдательного пункта. К тому времени уже перевалило за полночь, так что я устроился поудобнее, чтобы осмотреться и выработать сценарий, и ждал подходящего момента для подробного осмотра местности.
Последний огонек погас около двух, но я выждал еще час, а потом вышел из укрытия, надеясь как следует изучить здания. Основную проблему представляли конюшни — в обращенной ко мне стене в них не было окон, а сама постройка загораживала главный вход в дом. Идти по гравийной аллее было слишком рискованно. Приходилось немного дорабатывать план на ходу. Большой куст, росший неподалеку от дорожки, показался мне вполне подходящим, и я решил подойти ближе, чтобы его обследовать. Растение обладало преимуществом открытого вида на главный вход, но было усыпано шипами, что могло создать трудности, если бы пришлось выбираться оттуда в спешке. Однако другого варианта не было, и новая позиция приближала меня к цели на пятьдесят футов. При соблюдении разумной осторожности все должно быть отлично.
К тому времени, когда на востоке забрезжил рассвет, подготовка была закончена. Я лежал в неглубокой траншее под пластиковым лоскутом, замаскированным землей и травой, так что он сливался с поверхностью почвы. Направленный микрофон «Волчье ухо» смотрел в сторону дома, и, кроме него да еще затененных линз бинокля, ничто не выдавало моего присутствия. На последнем испытании при обучении маскировке на местности за нами охотились гуркские стрелки, и из пятнадцати человек тестирование прошел только я один. Грязь и глина меня ничуть не раздражали, поскольку они были моими союзниками, так же как и насекомые, ползавшие по спине, и птичка, возвещавшая о возвращении солнца звонкими трелями с верхушки куста.
В течение двух последующих часов в доме ничего не происходило, и за это время я протолкнул в горло немного еды, а потом стал обдумывать способы проникновения внутрь. Задача не из легких; в идеальном случае хорошо бы застать их всех в одном месте и пустить в ход автомат. Неплохо было бы оглушить шумовой гранатой, но у меня таких не было. Я не очень-то их люблю, как и слезоточивый газ или другие способы, применяемые парнями в армии. Я не против хорошего взрыва, но всегда гордился тем, что грубому эффекту предпочитаю скрытность. Самое лучшее оружие, на мой вкус, это хорошие мозги, и мне больше нравится использовать ум, чем ружья, гранаты и всю прочую громкую музыку.
Около семи дом начал просыпаться. В окнах зажегся свет, и я без колебаний отметил на своем плане спальни, а после того, как были раздвинуты шторы, нанес на схему и имена их обитателей. Потом в наушниках послышались признаки активности в доме. По моим подсчетам выходило, что там не меньше семи человек, но, даже слыша голоса, из-за толстых стен я не мог разобрать ни слова. Хотя казалось, что все идет хорошо: голоса звучали спокойно, без всякой настороженности. Утро обещало быть ясным, и мне оставалось только неподвижно лежать, ждать и наблюдать.
В течение дня активность в доме была невысокой. Время от времени кто-то покидал сборище и отправлялся на прогулку, а после ланча одна из женщин завела стоящий снаружи старенький «вольво» и уехала, а потом вернулась с покупками. Судя по времени, затраченному на поездку, она воспользовалась ближайшим магазином в местной деревушке. Довольно разумно, поскольку мы могли бы вычислить их местоположение в первый же момент, когда кого-то засекла бы камера наблюдения в городском универсаме. Я никогда не сомневался в умственных способностях своих противников, и этот факт стал еще одним подтверждением моей правоты.
К тому времени я уже пришел к заключению, что существует всего два способа разрешения стоящей передо мной задачи: прокрасться в дом под покровом ночи и уничтожить женщин в кроватях или вызвать штурмовую бригаду и брать приступом. Ни один вариант не вызывал у меня большого энтузиазма. Вызов массированного подкрепления грозил нашей службе осложнениями как с точки зрения оперативности, так и в политическом смысле, поскольку подобные действия могли привлечь нежелательное внимание МИ-5 и средств массовой информации, что очень плохо для отдела, официально не существующего. И что бы ни говорил Босс, мне совсем не улыбается шнырять по дому с ножом, изображая серийного убийцу. Но, как говорит пословица, не можешь ударить, не замахивайся. Я начал обдумывать способы незаметного проникновения в дом.
На закате дверь дома распахнулась, и женщины в черных балахонах стали выходить друг за другом, направляясь к конюшне. Первой шла Гамильтон, поблескивая серебряным медальоном на груди, следом за ней показалась Каролина Блейк. Энни шла предпоследней в цепочке и выглядела не слишком счастливой. Это хорошая новость — она еще жива и ее до сих пор не раскусили. Я задумался, почему она до сих пор не попыталась сбежать, но решил, что Энни не хотела их настораживать до тех пор, пока я сам с ними не разберусь. Хорошая девочка. Похоже, она входит во вкус в нашей игре.
Женщины пробыли в конюшне какое-то время, и я мог слышать только перекликающиеся поющие голоса, звон колокольчиков и прочую чепуху обычной в таких случаях церемонии. В окне мигали неяркие огоньки свечей, и я даже смог разобрать неясный силуэт чьей-то спины. Что меня больше всего раздражало, так это не самый удачный угол наблюдения, но в противном случае мне пришлось бы удалиться от дома не менее чем на милю, а я предпочитал держаться поближе. Немного погодя звуки обычных ритуальных песнопений сменились сексуальными выкриками и вздохами, и сразу же поднялся ветер. Из-за горизонта налетели тучи, грозившие проливным дождем. Пару минут спустя хлынул ливень, а при первых же звуках оргазма небо прорезала молния. К счастью, пластиковая покрышка и куст не дали мне промокнуть, а молнии сверкали пока еще вдалеке от дома. Наконец я понял, какова была роль сестер в покушении — не допустить эвакуации премьер-министра по воздуху. В такую погоду невозможно было бы поднять в воздух ни один вертолет, а следовательно, цель оставалась бы на земле, где ее и собирались уничтожить. На мой вкус, это было слишком театрально; я бы выждал, пока вертолет наберет высоту, а затем выпустил бы пару ракет. Но, возможно, они хотели именно зрелищности. Кроме того, их действия прекрасно маскировали наземную группу, что тоже нельзя было не учитывать. Если на этом этапе свести их усилия на нет, моя ночная охота может принести неплохие результаты.
Спустя час или около того стоны в конюшне затихли и вместо них послышались заключительные заклинания. Вскоре женщины стали выходить — обнаженные и, по всей видимости, вспотевшие. По пути к дому они с явным удовольствием подставляли свои тела под все еще сильный дождик. Двое из них двигались не без труда, но было ли это следствием холода, наркотиков или все еще дрожавших от напряжения мускулов, я определить не мог. Ритуал, по-видимому, потребовал от них немало сил, поскольку окна в спальнях стали зажигаться сразу, как только сестры вошли внутрь, и к одиннадцати часам в доме все стихло. Я приступил к действиям только после двух ночи, когда был уверен, что все уже крепко спят.
