— А в песенном? — Я попробовала остановиться.
— Каждый раз кто-то новый состязается за него.
— А в последний раз кто был? — Я уперлась каблуками. Полугоблин еще раздернул меня за руку, понял, что с места меня не сдвинуть, и со вздохом признался:
— Певец народа Инеистых великанов.
— Ух ты! Никогда не слышала! Так это он пробивал двери сосульками?
— Он, он!
Оказалось, мы уже добрались до двери.
— А до того?
— Певец с островов.
— А до того?
— Зачарованный мешок.
— А кто выступает за него в этот раз?
— Ну где он там? Уууу! Рррр! — нарастали за стеной недовольные крики.
Стырга заговорщицки оглянулся и прижал палец к губам. Я наклонилась ему навстречу. И тут коварный полугоблин вдруг ловко скользнул вбок, распахнулась дверь, и сразу же что-то очень больно ужалило меня пониже спины.
— Ой-ой-ой! — влетела я в зал, держась двумя руками за пострадавшее место. Следом к моим ногам выехал мешок с инструментами, и голос Стырги запоздало произнес:
— Понятия не имею.
— Открой немедленно! — Я тут же развернулась и забарабанила по двери. Но в хилом полугоблине таились огромные силы, или он сразу задвинул какой-то неприметный засов. Дверь даже не шелохнулась. — Открой! Я все равно до тебя доберусь! Пожалеешь!
— Уых! — восторженно выдохнули за спиной.
— Странствующая из Белокозинска вызывает Грольфа с Каме…
Я резко повернулась. Слитный шорох ответил на мое движение, зычный голос прервался на полуслове. Какой-то человек быстро спрыгнул с помоста, укрылся за стенкой и уже оттуда торопливо и негромко завершил:
— С Каменных островов на песенный поединок.
Поединок? Фигушки! Я повернулась, решительно зашагала к главному входу и тут же натолкнулась на препятствие. От стены к середине зала протянулась небольшая деревянная перегородка, из-за которой на меня таращилось пять человек. Откуда она взялась?
Через невысокую преграду я могла без труда заглянуть, легко перелезть, но делать этого не собиралась — гораздо проще было сделать лишних шагов пять и ее обойти. Что я и начала делать. За перегородкой тут же началось взволнованное движение, парочка голов зашевелилась, заныряла, толкая и тревожа оставшихся, которым тоже явно было не по себе. Поскольку все они были обряжены в рогатые шлемы, то все это сильно напоминало панику в коровьем стаде.
— Набросится! Копья бы им!
Я не обращала на эти голоса внимания. Пусть только попробуют!
— Госпожа Странствующая! — В голосе Рианора было все — и мольба за беззащитный город, и тоска перед неизбежными торговыми потерями и убытками, и легкий упрек за несдержанную клятву. Меня это не остановило.
— Ме-э-э! — затем толкнулось в спину. Дразнится? Не поможет! Я продолжала идти к выходу. До непонятной перегородки оставалось три шага. Пусть только кто-нибудь попробует меня остановить! Пусть только что-нибудь скажут!
Раскатившийся за спиной хохот отразился от стен зала и вернулся гулким эхом.
— Славная шутка, клянусь волной, Рианор! Ха-ха-ха! Вот это ряженый! Ну ладно, давай зови теперь настоящего мастера песен.
Смех вождя, как водится, подхватили его люди.
— Хи-хи! — попробовал повеселиться краснощекий бородач за стенкой впереди, но встретился со мной взглядом, быстро замолчал, сник и спрятался.
Путь к выходу из зала был для меня открыт. Огромные входные двери сияли золотом украшений шагах в Десяти от меня. Я могла спокойно уйти — не было на пути ни преград, ни желающих меня задержать. Но остановилась. Перед моей ногой на полу замерло небольшое светлое пятно. Солнечный зайчик, невесть как отразившийся от какого-то драгоценного камня или золотого листа, сиял приветливым желтым теплом. Я зачарованно протянула руку, поймала его на ладонь. Если уйду сейчас, то завтра буду скрываться даже от таких крохотных и слабых кусочков солнечного света. Если уйду сейчас, под дождем насмешек, отказавшись от песенного поединка, опозорив себя и имя своего Ордена. Ну уж фигушки! Я решительно повернулась и направилась к помосту вождей.
Все те двадцать шагов, пока я шла по залу, Рианор мялся и кряхтел, а Грольф продолжал веселиться.
— Доброго дня, — поприветствовала я всю занявшую помост троицу.
— Ме-э-э! — отозвалась особа, сидевшая на самом высоком и почетном месте. Вот я и поговорила с настоящей хозяйкой дома. Белоснежная коза возлежала на мягкой подушке, перед мордой стоял поднос с травой, пряниками и богато изукрашенной чашей с каким-то напитком. Но я глядела не на скучающую козу, которой давно надоело сидеть на этих пирах и слушать пьяные крики. Не на мнущегося Рианора, мучительно сочиняющего какие-то слова для гостя и меня разом, чтобы всех помирить, избежать ссоры и вообще уйти с выгодой. Я не сводила глаз с Грольфа Удачливого, Грольфа Непобедимого, Грольфа Великого.
Особой непобедимости я в нем не заметила. Какие-то чары? Может быть, а может, у меня в кои веки просто чесался нос. Коренастый бородач в годах, с сединой в волосах, но с подозрительно огненной, наверно крашеной, бородой, в кожаном камзоле и кожаных же штанах, подхваченных богатым широким поясом, сидел в кресле за столом. В правой руке у него была зажат куриный окорок, которым он сейчас слабо махал. Под кустистыми бровями остро сверкали светлые льдинки глаз. В ответ на мое приветствие Грольф только слабо хрюкнул, передохнул и зашелся в новом приступе смеха. Можно было ругаться с ним, убеждать, плакать, топать ногой или лезть в драку — это ни к чему бы не привело. Но был один верный способ заставить его утихнуть.
— Я, Странствующая сказительница из Ордена Пяти Дорог, вызываю тебя, Грольф с Каменных островов, на песенный поединок по принятому порядку и обычаю!
Древние слова я выпалила без запинки, будто выходила на поединки по пять раз на день.
— Замечательно! — Бородач звучно хлопнул по ноге. — Как ты славно все придумал, Рианор! А, Рианор?
Островной гость повернулся к городскому козопасу. Рианор был каменно-суров, будто только что собственноручно похоронил свою белую козу-хозяйку, не меньше. Грольф еще пробовал смеяться, но делал это все неуверенней и тише.
— Хе-хе! Хе… Так вы это… серьезно? — Он снова перевел взгляд на меня, — Вы что, хе-хе, не нашли никого лучше?
Мало что можно прочесть по перемазанному свеклой лицу. Но он что-то понял, раз перестал смеяться.
— Что же, да будет так! Я принимаю вызов! Пусть войдет выступающий за меня поединщик! — Эти слова он произнес во весь голос. И тихо добавил нам троим: — Ну гляди, Рианор, если эта девчонка убежит раньше сгоревшего фитиля, море вы увидите только на эльфийских гобеленах!
Рианор смолчал. Думаю, он равно боялся и Грольфа, и меня и точно жалел, что все это затеял. Коза промолчала, потому что ей было все равно. Я просто берегла голос. Очень скоро он должен был мне пригодиться.
Зал был красив и огромен. Наверно, не меньше и не хуже королевского. Надо когда-нибудь зайти сравнить. Поединщик с островов мешкал, и я могла оглядеться. Высоченный, с окнами по третьему ярусу, шагов тридцать шириной и не меньше сорока длиной, сияющий, переливающийся, отблескивающий и мерцающий золотом, серебром, разноцветными камнями, раковинами, блестящими белыми пластинами и яркими красками. Все это богатство сплеталось и складывалось в изящные листья и цветы, горы и водопады, застывшего на бегу зверя и бушующую над морем грозу. Эльфийское изящество и гномья достоверность — их работы очень легко можно было различить. Страшно подумать, сколько стоила хозяевам работа подгорных и перворожденных мастеров. Но и людям оставили в зале место. Здоровенные куски ничем не покрытых бревенчатых стен были украшены грубыми фигурами из зачерненных не то углем, не то сажей борозд. Палки-руки, палки-ноги и кружочек-голова. Почти на всех картинах были неразлучны четверо — три человеко-гномо-эльфо-оркоподобные фигурки и одно четвероногое создание, которое легко можно было бы спутать с волком, варгом или собакой, если бы не четко прорисованное вымя. Три человека держали в руках не то петли, не то веревки, коза обычно шла перед ними, на паре картин эти фигурки стояли над изгибающимися линиями — очевидно, рекой рионой. На дальних картинах фигурок становилось больше. История основания города — глазами людей и людской рукой. И чем-то от этих картин веяло. Древностью. Плеском речных волн. Меканьем мятежной беглянки. Дымком от коптильни и моросящим над шалашом дождем. Сопением борящегося с течением гнома. Правдой превыше всякого искусства нанятых мастеров. Этот зал был историей города. Его людской памятью. Сердцем.
