Стражники слышали этот голос ниоткуда, но не вздрагивали и не боялись. К Королевскому Повару давно привыкли, и именно по его приказу в коридоре устроили сплошную длинную тень, по которой Повар мог невидимкой входить и выходить из дворца. И ходил бы невидимкой, если бы не имел привычки постоянно что-то бормотать себе под нос. Ну а толку с того, что тебя не видят, если застать врасплох ты можешь разве что глухого? Так вот иногда нашими маленькими слабостями перечеркиваются наши же гордые устремления.

Всего два дня ленивой-преленивой рыси Мышака отделяли меня от Светлого Города. Всего два дня пути от шумного сердца королевства, а лес все больше и больше давил на наезженный тракт, и все выше становились частоколы вокруг придорожных деревенек. Очень скоро я ехала по вполне скромной тропинке, вроде лесного пути на водопой. Воротник вовсю шуршал по зарослям, успевая нарезать вокруг моего неудержимого скакуна большие круги. Встреченные крестьяне здоровались учтиво, но у каждого под рукой обязательно было что-нибудь острое или тяжелое, окованное серебром. Здесь явно не полагались ни на королевскую власть, ни на стражу, ни на молитвы в храмах. Большой Лес жил по своим законам.

А я постепенно привыкала к дракончику. Путешествие в мешке и тряскую рысь Мышака он переносил на редкость спокойно, но я все-таки вытряхивала его на свободу, как только очередное село оказывалось позади. И очень скоро начинала об этом в очередной раз жалеть. Подзывала, когда забегал далеко, отгоняла, когда увязывался за мной в кустики, один раз попыталась заставить стеречь свою одежду, пока купалась в чистой прозрачной речушке. Свой долг он исполнил — мои вещи не тронул никто, кроме его самого, и мне всего лишь пришлось зашивать порванную рубаху — дракончик растрепал все совершенно по-щенячьи.

— Воротник, может, поймаешь чего-нибудь? — попросила я ближе к вечеру, помня его успехи с махаганцами.

Дракончик подпрыгнул от восторга на месте и кинулся в заросли. Хорошо, что я не понимаю птичьего языка! Передвижения зеленого можно было отследить по десяткам взлетающих над деревьями недовольно орущих пернатых. Как Воротник умудрялся так шуметь? По хрусту и треску можно было подумать, что в зарослях ворочается здоровенный взрослый дракон. Нет, два здоровенных дракона, не меньше. Я предусмотрительно отвела Мышака с тропы и стала ждать дичь.

Шшшуррр! Мимо нас промчался здоровенный лось. Неплохая вроде бы добыча, хоть и крупная. Только без охотника. Несостоявшийся ужин скрылся в чаще. Ну да ладно. Подождем следующего.

Ждать пришлось недолго. Следующим был зубр. Ощутимо встряхивающий землю каждым шагом и снесший мимоходом молодое деревце неподалеку.

— Да у него мясо жесткое, — заявила я Мышаку, осторожно выглядывая из-за кустов, — Вари его, потом жуй… Подождем чего получше.

Что получше вскоре промчалось мимо беззвучной серой тенью и тут же исчезло, как и не было. Я бы решила, что показалось, но Мышак пятился, храпя и тараща глаза. Он тоже видел. И не пришел в восторг. Лошадям редко нравятся волки. Особенно — такие здоровенные, с меня в холке.

— Ему не до нас, — успокоила я своего скакуна, — Это он с Воротником встретился, не иначе. Где он там лазит?

Следующий торопыга возвестил о себе заранее, громким треском и фырканьем, и увидала я его издалека. Матерый кабан летел по тропинке, вытаращив маленькие глазки. Я привычно отступила, глянула вслед и ахнула: на загривке зверя болтался Воротник, непонятно как уцепившийся когтями и зубами. Одолеть эту зверюгу дракончик мог разве что по принципу «кто первый умрет от старости».

— Воротник, сюда! — позвала я в сторону удаляющегося треска и сопения, и дракончик скоро показался на тропинке, запыхавшийся и довольный. Так я распрощалась с мечтой о свежем мясе. Хорошо, что всяческой снеди благодарный Декра напихал целый мешок.

Но еще одной надежде суждено было разбиться еще до заката. Правда, не моей. Мышак довольно бодро топал целый день, выкидывая не так уж много шуточек. Он спокойно прошел мимо парочки сел, безропотно свернул на отмеченную знаком щита площадку с большим старым кострищем и мирно начал щипать травку. Я поклонилась выдавленному в земле солнечному колесу, пошла набрать сушняка — на это он тоже не обратил особого внимания. Безразлично Мышак отнесся к вспыхнувшему костру, к зашипевшему в котелке копченому мясу из припасов Декры и бульканью похлебки. Лишь искоса глянул, когда я неумело стала складывать из веток постель и застилать все плащом. Но продолжало темнеть. Мышак забеспокоился. Он начал переминаться, фыркать, глядеть на меня, на дорогу, чутко вынюхивать запах дыма и жилья, наконец не выдержал и тихонько заржал.

— Да-да, мы ночуем здесь, — сказала я ему, мостясь перед костром поудобнее.

Поблизости начинали петь комары, и я подбросила в огонь первую веточку можжевельника. Мышак недоверчиво замер. Выращенный в орденском стойле, привыкший к недолгим переходам от конюшни к хлеву и от хлева к конюшне, он ни разу не проводил ночь под открытым небом. Не то что я. У меня за плечами было целых три ночевки в орденском саду. В палатке. Под руководством наставницы.

— Ну да, не можем мы остановиться в деревне — из-за него, — показала я на Воротника, вернее, на кусты, в которых он вовсю трещал, шуршал и топал.

Вначале дракончик носился кругами по краю поляны, нюхал торчащие из земли причудливо изрезанные колышки, пытался их вырыть, вытащить зубами, но я прикрикнула — мало ли что могли устроить потревоженные защитные чары. Чтобы дракончик не сидел без дела, попросила его принести хвороста. К заданию Воротник отнесся творчески, и, судя по подрагивающим макушкам, именно сейчас пытался с корнем выдернуть молодой вяз в мою ногу толщиной.

Мышак неуверенно переступил стреноженными ногами и обиженно повернулся ко мне хвостом. От солнца осталась только розовеющая полоса над дальними деревьями.

— Ко мне! — (Воротник вылетел из кустов, отплевываясь корой и ветками.) Я обошла поляну с тлеющей головней. Слов, правда, не помнила и от себя решила ничего не сочинять. Когда я завершила обход, по краю поляны вспыхнул и несколько мгновений держался рдеющий малиновый пояс. Ура, получилось! — За круг — ни ногой, — свирепо пригрозила я дракончику. Мышак и так никуда не делся бы — я привязала его к удачно растущему посреди поляны кусту.

Прохладная мягкая серость опускалась на лес.

— Хочешь — слушай, хочешь — нет, но веди себя тихо, — приказала я Воротнику, развязывая зеленый мешочек. Знак свирели. Где ты был вчера? И снова тот же знак Светлой Девы.

Грустная мелодия тихо лилась в подступающий сумрак. Тускнели краски, обострялись звуки, на траве блеснули первые капельки вечерней росы, а я вплетала и вплетала во все это протяжные печальные звуки. Все. Я опустила свирель. На краю поляны, у самого круга, кружилось несколько мерцающих огоньков. Надо же, на мое исполнение слетелся Вечерний Народец!

Воротник стоял застывшим столбиком. Его синий глаз не то безотрывно смотрел на меня, не то вообще ничего не видел.

— Ты чего? — потрепала я его по загривку.

— Еще, — тихо попросил дракончик. — Спой еще, Х'иссин.

И в засыпающем лесу снова зазвучала тихая, неяркая мелодия. Объяснять Воротнику разницу между «петь» и «играть» я не стала. Этот мелкий и так возмутительно много знал!

Первая ночевка в легендарном Большом Лесу! Я пыталась добросовестно вглядываться и вслушиваться во мрак, положив меч под рукой, но ничего страшного упорно не происходило. Не являлись призраки, не бродили чудовища, а все зверье давно разогнал Воротник. Ночью похолодало, костер уже погас, и я подтащила под бок беспробудно дрыхнущего дракончика. От Воротника шло приятное ровное тепло.

Так прошла первая ночь. Второй день выдался довольно спокойным. Мышак размеренно топал по тропинке, Воротник шнырял в кустах, получив строгий приказ не высовываться, если на дороге встретится кто-нибудь умеющий говорить и визжать. Я ехала по тракту. И все больше радовалась обществу Воротника.