— Какие склоки, Семен Борисович?! Эта сука мою жену к себе тянет! Ты понимаешь?! Мне и так с Вичкой проблем по горло, улучшений никаких! Так еще теперь и Веселкова лезет, чтоб у нее климакс обозначился!

Борзов поднялся, вытер потную физиономию клетчатым платком. Вопреки моим ожиданиям спокойно и рассудительно сказал:

— Ты же не дурак, Костя, знаешь, что на их стороне почти все население. Если что-то, не дай бог, случиться, мне тебя не вытащить без вооруженного конфликта. А хантеры, боюсь, такое не одобрят.

Я кивнул. Все правильно. Не подкопаешься. Вот только от этой правильности и гладкости легче почему-то не становиться. Как было хреново, так и осталось.

Борзов подвел меня к выходу, сочувственно похлопал по плечу и открыл дверь.

— Генерал, — остановил я Борзова. Настал мой черед. — Мне надо тебя кое о чем попросить.

Борзов недоуменно посмотрел на меня, глазки панически забегали. Так бывает у людей, у которых есть все, но они предпочитают умалчивать об этом. А потому, когда их о чем-нибудь просят, сразу строят такую кислую мину, что все желание просить отпадает напрочь. В голове сразу пронеслась картинка из старого мультфильма, где главный герой капризным голосом кричит: «Бедный я, бедный! Нет у меня ничего!»

— Да, конечно, Константин. Все, что угодно, — кисло сказал Борзов. Но тон говорил совсем другое. Что-то вроде: «Ну почему бы тебе просто не отвалить, а?»

Но мне не были нужны спрятанные от чужих глаз богатства Борзова, а потому, пересилив себя, я сказал:

— Семен Борисович, если я не вернусь…

— A-а! Вот ты о чем! — с радостным облегчением выдохнул генерал. Панибратски хлопнул по плечу, ласково проговорил: — Да брось ты эти глупости! С такими мыслями нельзя в рейд отправляться! Ты вспомни, ты же лучший хантер! Сколько за твоими плечами рейдов?! Вон, даже другие ребята с твоими словами в «метель» уходят! «Погибать, так с музыкой»!

— Подожди, Семен Борисович, — схватил за рукав генерала я. — Я не об этом. Ты знаешь, случиться может все, что угодно. Сам ведь не раз отправлял ребят, что не возвращались…

Борзов поморщился, с плаксивой интонацией спросил:

— Ну? Говори, чего тебе? Только быстро! Я не всегда такой добрый!

— Ты знаешь же, что мне нужно. Если я не вернусь, позаботься о Вичке, — попросил я и поморщился от фразы из дешевого боевика. Чтобы сгладить впечатление искусственности, добавил: — Ты знаешь, что с ней не все в порядке. Не дай Хранителям забрать ее, погубят, сволочи.

— А что я сделаю? — жалко поставил брови «домиком» Борзов. — У нас-то и врачей не хватает, а психиатров вообще нет!

— Обещаешь? — в упор спросил я.

В комнате повисла тяжелая пауза. Борзов шумно отфыркивался и отдувался, распространяя тяжелую волну перегара.

— Обещаю, — нехотя выдавил генерал. Когда я повернулся и вышел в коридор, с напускной веселостью крикнул вслед: — Хантер, когда вернешься, на губу посажу за такие вещи! Вот увидишь, достало меня твое поведение!

Эхо подхватило хрюкающий смешок Борзова, раздробило среди бетонных коридоров. Но мне было не до шуток.

Кажется, что ритуал прощания придумали только для того, чтобы подчеркнуть важность момента. Ну не могут люди просто проводить человека к двери и захлопнуть за его спиной.

Нами движут чувства. Нужно обязательно сказать «прощай», зная, что никогда больше не вернешься. Или выдать некую мудрость, эдакое напутствие, как умирающие герои в романах. Кто-нибудь обязательно хлопнет по плечу, кто-то выкрикнет пожелания удачи, а кто-то всплакнет от избытка чуйств. И, конечно же, обязательно найдется тот, кто будет стоять в сторонке и, прячась под печальной физиономией, радостно думать: «Ну наконец-то! Сваливаешь!» Последнее особенно часто встречается в гостях.

В ангаре царит радостное возбуждение. Вокруг самой большой на моей памяти группы хантеров собрались все техники Гарнизона. В заляпанных маслом комбинезонах парни деловито копошатся вокруг хантеров, как пчелы вокруг цветков. Одевают броню, что-то друг другу говорят, поражая окружающих магическими формулами, типа:

— Шестой порт проверил?

— Контакт. Гидравлика выдает ошибку…

— Это тебе не виндовс, железячник! Что пишет?

— Ноль восемьсот, да спасет нас Великий Пингвин!

Спирт полностью испарился из крови, оставив после себя только сильную жажду и отвратительный перегар. Даже не знаю, как буду идти в шлеме все эти километры. Проветривать его перед каждым перекуром, чтоб не вспыхнуть ненароком?

На широкой металлической тележке привезли оружие и припасы. Молодой хантер со звучным польским именем Грошек, за что был прозван Копейкой, громко рассказывает бородатые анекдоты. Он в числе добровольцев и изрядно нервничает. Потому никто не обрывает беспорядочный поток анекдотов. Техники вокруг корчат кислые мины, им интересны только истории из виртуального мира математики и механики. Зато хантеры и вояки громко смеются. Среди общего разноголосья особенно слышен лошадиный ржачь Васильича. Прапорщик неправдоподобно весело смеется, стараясь поддержать выражение «прапорщик, что отец родной». Тут же, отсмеявшись, гортанно кричит:

— А такое слышали?! Шахматная Федерация ввела новую фигуру в игру — Прапорщик! Фигура везде ходит и все берет!

Васильевич, не дожидаясь ответной реакции, схватился за живот, мощно заржал. Были бы рядом кони — стыдливо бы отошли в сторону.

Я отстраненно наблюдал за всеобщим радостным возбуждением. Мне почему-то все происходящее показалось шизофреничной оперой. Все герои ее не в своем уме. Смеются, работают, едят, курят, испражняются, совокупляются, любят и ненавидят. Такой же ненастоящей показалась и моя жизнь. Единственное, что имеет смысл, — количество пуль в моем автомате. И отнюдь не для победы над тварями «метели», а для того, чтобы закончить жизнь одного несчастного хантера. В эту минуту я как никогда жалел себя. Что у меня есть? Сумасшедшая супруга, что проклинает меня и желает смерти? Я один. Без дома, без семьи, без цели в жизни. Одинаковые проблемы каждый день остаются неразрешенными. Уходы в «метель» больше не помогают бороться с равнодушием к собственной жизни, и равнодушие теперь борется со мной. Оно овладело мною, мне наплевать на всех этих людей. Мне наплевать на цель похода. Хочется только, чтобы поскорее все закончилось. И пуля в голове — наилучший выход из ситуации…

Неожиданно общее веселье угасло, будто кто-то невидимой рукой повернул тумблер «Смех — Молчание». Я удивился, увидев изменившегося в лице техника, что помогал мне надевать кевларовые щитки. Но вопрос остался незаданным.

Сзади раздался визгливый, чуть напряженный девичий голос.

— Хантер Керенский, вы арестованы!

Я замер. В первый миг показалось, что кто-то неудачно шутит. Я даже обернулся, со строгой улыбкой снимая КАт с плеча и вздергивая затвор.

— Кто посмеет?

Но улыбка увяла, когда ствол станнера посмотрел мне прямо в лицо. Вообще-то парализатор не обязательно наводить на части тела, радиус действия нейролуча и так достаточно широк. Но держащей оружие амазонке это добавляло уверенности. Нелепые ощущения призрачной власти и триумфа.

— Ты кто? — тупо спросил я, все еще ничего не понимая.

Ребята, что одевали броню, как-то поспешно отпрянули. Даже прапорщик Васильевич и хантеры торопливо отошли, словно от зачумленного. Только одни коммандос остались на месте, прекрасно зная зону поражения станнера. Американцы с интересом смотрели на сцену ареста, будто передачу о доблестных полицейских по телевидению в родных манхэттенских апартаментах.

— Опустить оружие, хантер!

Миловидная девушка, лет двадцати трех властно повела станнером вниз. Вернее, ей показалось, что властно. На деле же стриженная под ежик амазонка довольно кичливо и неумело, как в дрянном фильме, обращалась с оружием.

Не стоит отводить дуло от цели.