Найти штаб Хранительниц оказалось делом одной минуты. Ни одно из служебных помещений Гарнизона не охранялось кичливыми амазонками в кожаных куртках. Вдобавок, на бетонной стене повесили деревянный щиток с написанным красной краской призывом: «Твои плечи могут стать опорой! Помоги людям встать в полный рост!»

— Куда?!

Двух преградивших дорогу Хранительниц я расшвырял, не останавливаясь. Даже не потребовалось бить и наносить повреждения. Растерявшиеся девушки вполне безобидно разлетелись по углам от простого толчка. Еще одна амазонка сама отпрянула от стальной двери, даже не подумав о висящем на поясе оружии.

Я пробежал небольшой зал с тренажерами, с разгону засадил плечом в металлическую дверь штаба Веселковой. Плечо стрельнуло такой болью, что в глазах поплыли цветные круги, но замок не выдержал, и я ввалился вовнутрь.

Веселкова, полностью обнаженная, развлекалась на огромной кровати с двумя девушками. Одна девица с игривой улыбкой ласкала грудь Арины, со странными следами от ожогов. Вторая деловито шарила между ног Старшей Хранительницы, отставив пухлый зад. Раскрасневшаяся Веселкова громко и куртуазно стонала, как в дорогих порнофильмах. Но, обернувшись на грохот выломанной двери, мгновенно среагировала и сунула руку под подушку.

В падении я сгруппировался, кувыркнулся по полу и прыгнул вновь. За миг до того как станнер выстрелил, я саданул кулаком в локоть Веселковой. Амазонка тонко вскрикнула, нелепо взмахивая рукой. Станнер зажужжал, выпуская заряд в потолок, и упал на смятые простыни.

Девушки испуганно завизжали, когда я придавил их предводительницу коленом к постели и взял за горло.

— Если ты, сука, еще раз тронешь Вику!.. — с ненавистью прошипел я, сжимая пальцы на горле амазонки. — Клянусь небом, я убью тебя!!!

Карие глаза Веселковой в ужасе расширились, зрачки заполнили собой почти всю радужку. Я понял, что еще секунда, и действительно убью ее. Только сейчас. Не дожидаясь, когда та вновь что-нибудь натворит.

С глаз словно упала пелена. Теперь передо мной была голая девушка, которую я готов убить без малейших зазрений совести. Даже не разобравшись до конца в том, кто прав, а кто виноват…

Оттолкнув амазонку так, что та впечаталась в стену, я брезгливо вытер пальцы о штанину. Девицы как по команде прекратили орать, испуганно выпучили глаза.

Скривившись, я повернулся и пошел к выходу. На мгновение по спине пробежал холодок страха, когда сзади родилось движение. С Веселковой станется и в спину выстрелить… но выстрела не последовало, и я спокойно вышел из штаба.

Обалдевшие от случившегося Хранительницы с трудом поднимались на ноги и даже не подумали вытащить станнеры. Вот и правильно. Бить ни в чем не повинных девушек, что по-глупому захотели власти, в ответ на невнимание мужчин, совершенно не хотелось. Стараясь не смотреть на униженных Хранительниц, я прошел мимо.

Ярость спала, и, как это часто бывает, появился стыд. Показалось, что совершил глупый мальчишеский поступок, словно ребенок в гневе наговорил гадостей родителям. Впрочем, от этой мысли вновь появилась злость. А как бы поступил взрослый?! Пошел жаловаться Борзову, чтобы по-подлому насолить амазонке? Чтобы потом уж точно не было неприятностей. Пусть ее накажут другие? Да, это вполне по-взрослому. Или иначе? Взял бы КАт из офицерской, расстрелял к чертовой бабушке весь штаб амазонок…

Ага, и пол-Гарнизона в придачу, что немедленно наделят Хранительниц ореолом святых мучеников! Дать в зубы как-то честнее, ей-богу…

Но стыд все равно остался. Это же женщина, пусть и с мускулами!

Скривившись при воспоминании о полных ужаса (и наслаждения?!) глазах Веселковой, я полез за сигаретами. Тут же вспомнилась крупная и упругая грудь со следами ожогов и порезов. Подкрашенные широкие соски с затейливой татуировкой в виде снежинки. Извращенка гребаная!

Я спустился по лестнице на жилой этаж. На ходу вытащил сухую, хрустящую сигариллу, закурил. Потом стряхнул с влажной ладони прилипшую табачную крошку и сел на последнюю ступеньку. Идти домой не хотелось.

— Что, хантер, не спится?

Я обернулся и почему-то нисколько не удивился, увидев Дэйсона. Тот аккуратно, словно держал ценную вазу императорской династии, точил огромный нож об электрод. В распахнутом бушлате, что коммандос получил на складе Борзова, он выглядел бравым джигитом. Ей-богу, сейчас широко улыбнется и скажет: «Вай, дарагой! Падхади шашлык кушать! Увидишь, какой вкусный блюдо!» Но он ничего не сказал, лишь испытующе посмотрел, ожидая ответа.

— Есть такая беда, — согласился я, пристраиваясь рядом. — А ты что здесь делаешь?

Американец смерил меня взглядом, словно усомнился в моих умственных способностях. Пожал плечами и невинно ответил:

— Нож точу.

Я невесело усмехнулся. Сразу вспомнился анекдот, где предприимчивая обезьянка стирает в речке платочек и отвечает всем любопытствующим на вопрос «что ты делаешь» — «Дай денежку, скажу». Потом получает монетку и с невинным выражением лица отвечает: «Ты что не видишь? Платочек стираю!»

Да уж, дура не дура, а десяточку в день имею…

Плечо невыносимо болело, как и недолеченные раны на ногах. На душе было так гадко, что хотелось напиться. В такой хлам, чтобы на утро не помнить, как провел ночь. Встать с раскалывающейся головой, виновато попросить у Вички воды. С глупой улыбкой выслушать веселый рассказ о вчерашних приключениях. Потом вместе посмеяться и… и что? Жить дальше?..

Вика, как мне хочется, чтобы ты вновь стала сама собой!

— Что случилось у ваших амазонок? Кричат наверху, бегают, — хитро прищурился американец, поглядывая на лестницу.

— Ага, — согласился я, глубоко затягиваясь. — Случилось… слушай, Дэйсон…

— Джеймс, — поправил меня коммандос. — Лучше просто Джеймс.

— Бонд. Джеймс Бонд, — некстати схохмил я.

По тому, как кисло поморщился американец, я понял, что шутка пришлась не ко двору. Бывает. Шутки у меня и впрямь дурацкие.

— Джеймс, тебя уже определили с ночлегом? — спросил я.

— Да, но я не дошел, — улыбнулся пиндос и с таким видом кивнул на приоткрытую дверь барака, что я сразу все понял. Изучение доски объявлений не прошло для американцев даром. Вот сволочи!

— Ладно, — я раздавил окурок в пыли и поднялся. — Тогда до завтра. И еще, Джеймс, шел бы ты вовнутрь. А то можешь попасть под горячую руку, а неприятности никому не нужны.

— Спасибо, — серьезно кивнул Джеймс, пряча нож. — Учту.

Прикуривать спичками мне всегда нравилось больше, чем от зажигалки. Если, конечно, процесс не происходит при сильном ветре или дожде.

Было в этом что-то такое, щемящее, из давно забытого благополучного детства. Не того благополучного, каким значением наделяют это слово теперь. Что подразумевает сытость, Макдоналдс и модные вещи с игровыми приставками. А настоящее! Свободное! Когда проводишь все дни напролет на улице с друзьями, обливаясь из «брызгалок», играя в латку или запаливая костры!

Почему прикуривание сигареты у меня ассоциируется с детством, хотя я курить начал почти в двадцать, не знаю. Может быть, из-за пресыщенности модными бензиновыми и дешевыми пластмассовыми зажигалками, когда отец и дед поджигали сигареты только спичками? Возможно. Но прикуривать именно спичками и вправду приятнее.

Сначала пальцы нащупают в кармане приятный на ощупь картонный коробок (даже слово «коробок» родное, русское!). Встряхнешь его, хоть и ясно, что полон. Но нравится сам звук. Потом, гремя тонкими бревнышками, достаешь спичку. Резко, деловито чиркаешь, и ноздрей касается легкий запах серы и горелого дерева. Мгновение даешь разгореться огоньку и, следя глазами за бегущим по древку пламенем, подносишь к сигарете. И если от зажигалки подкуриваешь наспех, поневоле стараясь брезгливо отодвинуть запах газа, то от спички подкуриваешь основательно. Со всех сторон. Легко пыхаешь дымком и отводишь огонек, наблюдая за бегущей капелькой влаги по спичке.