— Видели, какую невесту мой Андрюша себе отыскал? Слышали, что она сказала, когда пригубила шампанское? Ну, разве есть еще в наше время такие девушки?

Все — заулыбались, вспоминая, что сказала Ляна, когда пила за свое счастье.

— И это шампанское? А я-то думала! — воскликнула она тогда. — Столько разговоров: шампанское да шампанское. Столько раз слышала и видела, а попробовала и удивляюсь. Чему тут радоваться? Ну чисто прокисший лимонад! А такие деньги стоит!

— Так ты не пробовала никогда раньше шампанского? — удивилась бойкая молодая соседка Анны Сергеевны.

— Не пробовала, и теперь уже не хочу пробовать. Андрюша, налей мне лучше настоящего лимонада, а не прокисшего.

Ну как было не гордиться Арсеньевой такой невесткой?

«Как мила бывает ее простодушная искренность, — с нежностью подумала тогда Анна Сергеевна. — Повезло моему Андрюше, зря я вчера разнервничалась. Он будет счастлив с такой женой. А как она проницательна. Как тактична. Как ловко она одернула моего бестолкового сына и дипломатично исправила положение. Тут же нашлась с этим шампанским, о котором только слышала, что пьют его в торжественных случаях. Это судьба Андрюшина. Бог мне послал такую радость на старости лет».

Так думала Анна Сергеевна, не зная того, что это последняя в ее жизни радость и что больше ей не придется увидеть ни сына своего, ни Ляны. Она умерла во сне, тихо и незаметно. Это обнаружилось утром, во время обхода.

Глава 17

«Вот то темное и густое, что брезжило во мне тревожным предчувствием тогда, после удачного гадания, — думала Ляна, узнав о смерти Анны Сергеевны. — Теперь и мой Андрюша один на этом свете. Поздние дети — ранние сироты, говорила моя бабушка. Сама-то она пережила своего сына, правда, ненадолго».

Андрей мужественно переживал утрату матери, но Ляна видела, что дается это ее любимому нелегко. Сочувствуя ему, она испытывала угрызения совести оттого, что ощутила она чувство некоторого облегчения, догадавшись, что предчувствие ее уже сбылось, а значит, страшная угроза жизни Андрюши исчезла.

Когда пришло время, Андрей и Ляна расписались и получили в ЗАГСе документ, гласящий, что теперь они супруги Арсеньевы.

— Коль в нашей маленькой семье такой тотальный траур, придется обойтись без свадьбы, — сказал Андрей своей молодой жене по возвращении из ЗАГСа.

— Нет, нет, Андрюша, без свадьбы никак нельзя, — всполошилась Ляна. — Ты же знаешь, я, как это у вас говорят, суеверная. В общем, у нас, у цыган, без свадеб семей не рождается. Плохая это примета — счастья не будет. Подождем, сколько богу угодно будет, и сыграем свадьбу.

— Что значит «сколько богу угодно будет»? — удивился Андрей.

Ляна насмешливо улыбнулась и, шутливо растрепав густую шевелюру мужа, снисходительно произнесла:

— Какой же ты дурашка! Ждать будем столько, сколько бог отведет нам времени на зачатие ребенка, а уж как только здесь, — она положила руку на животик, — появится наш малыш, извини, несмотря на траур, тут же сыграем свадьбу.

* * *

Ждать пришлось недолго. Уже осенью была свадьба. Сентябрь едва начал окрашивать листья деревьев в яркие насыщенные цвета, когда в доме Арсеньевых собрались гости.

Ляна в длинном подвенечном платье, с лицом, которому белоснежная фата придала еще большую прелесть и какую-то таинственную загадочность, была так обворожительна, что вызвала искреннее восхищение друзей Андрея и не слишком охотные похвалы их жен.

С того момента, как Ляна сообщила, что ждет ребенка, Андрей почувствовал внутри себя какую-то неожиданную перемену.

Он, устремляя самолет в очередной полет, начинал скучать о доме, жене уже в тот миг, когда шасси истребителя отрывалось от бетона взлетной полосы.

Счастье, очень быстро ставшее привычным состоянием Андрея, уже не воспринималось им как данность, подаренная кем-то. Нет, теперь он отчетливо понимал, что хрупкую эту субстанцию необходимо беречь и охранять, каждый день, каждую секунду своей жизни посвящать тому, чтобы сделать прочнее, надежнее дружескую близость с Ляной.

Андрей по опыту своих друзей знал, как легко разъедается незначительными бытовыми неурядицами, словно металл коррозией, самая пылкая и преданная любовь, как гибнет она под мелкими, но смертельными своей множественностью уколами несдержанности, раздражительности, эгоизма. И он поклялся себе:

— Никогда, никогда не дам возможности прорваться из темных глубин моего подсознательного я притаившимся там, как крысы в подвале, темным и гадким мыслям, низменным чувствам и желаниям. Я сделаю все возможное и невозможное, чтобы сберечь, сохранить то теплое, светлое и чистое, что с самого начала, — с первой моей встречи с Ляной родилось, жило и крепло во мне до этого часа. С этой поры моя жена, мой ребенок будут моей святыней.

И теперь, в день свадьбы, у Андрея было такое впечатление, словно они только сегодня стали мужем и женой, словно познакомился со своей Ляной в тот миг, когда узнал, что скоро станет отцом. И хоть все было не так, как обычно принято на свадьбах, и хоть одевались они в одной комнате, и Андрей сам помогал Ляне прилаживать к ее густым волосам длинную фату, чувство торжественности и исключительности события не покидало его.

Когда молодые были уже готовы, Ляна попросила Андрея внимательно выслушать ее, прежде чем они выйдут к гостям. Немного удивленный, он согласился, не сводя влюбленных глаз со своей красавицы-жены и стараясь сгрести ее в охапку и поцеловать.

— Ой! Ты же помнешь мой наряд! — отбивалась Ляна. — Эта фата… Мне все время кажется, что она косо сидит у меня на голове, и от этого я выгляжу смешно.

Но Андрей уже не слушал ее.

— Жена… — мечтательно прошептал он. — Надо же, жена…

Арсеньев вспомнил то время, когда он, безнадежно влюбленный, не смел и подумать о том, чтобы сделать Ляне предложение.

Из тепла приятных размышлений его извлекло наступившее в комнате молчание.

«Ну вот, опять проштрафился, — встревожился он. — Ляна же собиралась сообщить мне нечто серьезное, а я совсем не слушал, о чем она говорит».

Он поспешил изобразить на лице преувеличенное внимание, но этот маневр не принес никакого успеха. Невеста обиженно тряхнула головкой, и цветочки в ее свадебном венке осуждающе зашуршали своими белыми крахмальными лепестками.

— Ну, Ляночка, прости, — воскликнул Арсеньев, целуя жену. — Я задумался немного и плохо расслышал. Ты о чем-то спросила?

Он заглянул в погрустневшие глаза девушки и разволновался.

«Какие клятвы себе давал, а уже успел испортить невесте настроение в такой торжественный день», — ругал он себя.

Пытаясь шуткой вернуть прежнюю веселую атмосферу, он уткнулся носом в ароматные волосы Ляны, и, целуя их, забормотал:

— Ну право же, я не так уж и виноват, родная. Если принять во внимание, что мысли мои были заняты исключительно тобой одной, то любой суд присяжных тотчас вынес бы мне оправдательный вердикт.

— Ладно, подсудимый, — снисходительно улыбнулась она. — Казнь будет отменена, если ты сейчас же уберешь свой нос из моей фаты и, не перебивая, выслушаешь то, что я намерена тебе сказать. Это очень важно.

Андрей поспешно выполнил приказание и с ожиданием уставился на жену, но она вдруг засмущалась и, опустив глаза, прошептала:

— Андрюшенька, милый, обещай, что не будешь смеяться и согласишься сделать то, что я сейчас попрошу.

Ляна с мольбой заглянула в глаза мужа. Андрей удивленно смотрел на нее и молчал.

— Нет, не обещай, а лучше поклянись, что не откажешь мне, — уже с жаром добавила она. — Поклянись!

— Хорошо, клянусь, — неуверенно произнес он, раздумывая, что такое уж необычное может запросить Ляна, если потребовалось прибегать к таким крутым мерам, как клятвы.