— Да-а, пирожков она, конечно, не пекла раньше, — дипломатично согласился Арсеньев. — Это ей соседка рецепт подсказала. Но Ляна очень старалась, хотела удивить тебя, — поспешно добавил он.

— Ну разве что… Во всяком случае удивить ей удалось, — миролюбивым тоном произнесла Анна Сергеевна. — В общем, несите заявление в ЗАГС, и желаю вам счастья.

— Уже! — радостно сообщил Андрей.

— Что уже? — не поняла мать.

— Уже отнесли! Еще позавчера, — пояснил сын и тут же сообразил, что совершил вторую, еще более непростительную оплошность.

Арсеньева изменилась в лице.

— Что ж, я недооценила тебя, Андрюша, — холодно произнесла она. — Ты оказался гораздо решительней, чем я предполагала. И значительно самостоятельней. Настолько, что мнение матери тебя уже не интересует… Хорошо, Иди домой, мне надо отдохнуть. Устала что-то. Завтра придете. Вместе. Благословлю.

* * *

«Какой же я дурак! — ругал себя по дороге из больницы Андрей. — Ну что бы мне не промолчать? Словно черт за язык тянул: „уже“, „отнесли“, „еще позавчера“… Кому нужна такая правда? Нет, где мои мозги? Куда они деваются, когда я начинаю разговаривать с людьми? Такое иной раз ляпну, сам диву даюсь. Пришли бы завтра, все чин чином, мать бы нас благословила, а на другой день сказал бы, что только что подали заявление. И все было бы прекрасно. Нет, надо было влезть со своей откровенностью. И что теперь? Мать, конечно, разобиделась ужасно… Лежит теперь, бедняжка, одна, переживает, удивляется неблагодарности и черствости своего сыночка. Как плохо все получилось!»

* * *

Анна Сергеевна действительно очень расстроилась. Она не спала всю ночь, размышляя над некрасивым поступком Андрея.

— Как же так? — с горечью думала она. — Всю жизнь я посвятила сыну. Все мои помыслы и желания были связаны только с ним одним. Я чуть ли не молилась на него и что же? Приходит какая-то полуграмотная босоногая девчонка, и я уже не нужна! Неужели она способна любить его так, как я? Нет же, конечно. Так почему же тогда он трясется над ней, с собачьей преданностью заглядывает в ее глаза? Почему готов ради нее лгать родной матери? И как некрасиво лгать! Он же предал меня! Как больно! Как обидно! Как неблагодарно!

Внутри Арсеньевой нарастала ненависть к девушке, вина которой была лишь в том, что она любит и ее полюбили.

От бессонной ночи да от переживаний Анна Сергеевна почувствовала себя значительно хуже, но до прихода сына решила не жаловаться доктору, а держаться молодцом.

Утром, как и условились, Андрей и Ляна показались на пороге палаты. Анна Сергеевна с одобрением заметила перемены во внешности будущей невестки. На ножках девушки, до этого всегда босых, были белые шелковые носочки и голубые туфельки. Скромное голубое платье с белым воротничком сменило броский цыганский наряд. Густые длинные волосы Ляна заплела в косу и уложила золотистой короной вокруг головы. Никаких украшений, ни сережек, ни браслетов, ни монисто. Скромность и простота.

«Надо же! — с восхищением подумала Анна Сергеевна. — Какая красавица! И в этой одежде совсем не похожа на цыганку. А Андрюша какой молодец! Никогда не думала, что у него такой прекрасный вкус. Как девушку хорошо одел. Просто не к чему придраться».

Поздоровавшись с детьми, Анна Сергеевна тут же благословила их, пожелала счастья и полный дом детей.

— Смотри, дочка, не разочаруй меня. Будь Андрюше хорошей женой, — не удержалась она от напутствия. — Он у меня добрый, заботливый. Будь же ему под стать.

— Конечно, я его очень люблю, не волнуйтесь, мама… Ой! Как приятно произносить это слово, — вдруг искренне обрадовалась Ляна. — Вы знаете, я, никогда раньше не произносила этого слова. Некому было. И даже не знала, что так сладко его произносить. Ма-ма. Ма-ма. Ну все, теперь я буду тыкать его к месту и не к месту. Мама, вы уж не обижайтесь на меня за это. Я вас как увидела, тут же полюбила. Даже сама не знаю почему. Может, потому, что вы в первый же день нашего знакомства назвали меня дочкой.

У Анны Сергеевны тотчас потеплело в груди. Ей стало стыдно за нехорошие мысли, которыми она терзалась всю ночь.

«Ну что за глупая ревность? — сердясь на себя, думала она. — Откуда эта ревность только берется? И какая я сейчас же становлюсь несправедливая. Бедная девушка. Она не знала материнской ласки, а я пожадничала для нее любви своего сына. Ляна очень даже заслужила свое счастье. А то, что скрыли они от меня такое важное событие, так это ерунда. Они же из лучших побуждений так поступили. Не хотели расстраивать больную старуху. Да я и сама виновата. Уж очень заносчива. Зачем твердила Андрюше „будь с ней поосторожней, не забывай, она цыганка“? Ну и что ж, что цыганка. Какая разница, раз он ее любит».

Так корила себя на все лады Анна Сергеевна. Она испытывала уже самые лучшие чувства к Ляне, и чтобы искупить свою вину перед ней (которую Арсеньева болезненно ощущала), она пожелала сказать будущей невестке что-нибудь приятное, да никак не могла придумать, что именно. Все казалось ей недостаточно хорошим и не таким значительным, как хотелось.

Ляна чувствовала, что Анна Сергеевна собирается что-то сказать, и смущенно топталась, с улыбкой поглядывая то на нее, то на Андрея.

— Ну что ж, дети, идите домой, — так и не придумав ничего подходящего, промолвила, наконец, Арсеньева. — Вам, наверное, не терпится отметить свою, как говорили во времена моей молодости, помолвку. Да и мне, врачи утверждают, нужен покой. А я растрогалась тут с вами, еще чего доброго расплачусь.

Андрей мгновенно оживился.

— Ну что ты, мама, радоваться надо, а не плакать, — бодро воскликнул он. — Ну, мы тогда пошли. До завтра.

Но Ляна сердито дернула его за рукав и тут же с ласковой улыбкой посмотрела на Анну Сергеевну:

— Мамочка, а мы с вами хотим отметить нашу помолвку. Сейчас же отправим Андрея за шампанским, лимонадом и пирожными и отпразднуем прямо здесь. Можно?

Анна Сергеевна была счастлива. «Вот какая у меня невестка!» — было написано на ее лице. Она обвела гордым взглядом соседок по палате, но все же возразила:

— Ляночка, как можно! Это же больница. Вдруг врач войдет?

Но молодая бойкая женщина с соседней койки поддержала понравившееся ей предложение.

— Это потому вы так говорите, Анна Сергеевна, что вам пить противопоказанно, а мне можно, и я с удовольствием бы выпила за счастье молодых, — озорно улыбаясь, сказала она. — А врача не бойтесь, мы пост выставим.

— Какой ты, Андрюша, неловкий с матерью, — выговаривала Ляна по дороге из больницы Арсеньеву. — Так обрадовался, когда она предложила нам пойти домой, что мне стыдно стало. Неужели ты не понимаешь, как ей больно видеть такое? От этого ей одиноко. Обратил внимание, как она была счастлива, когда мы остались у ее постели?

— Обратил, — вздыхая, согласился Андрей. — Сам не знаю, как получилось. Вообще-то, мать говорит, что я заботливый и внимательный. А тут действительно маху дал. Мне так хотелось поскорей остаться с тобой наедине, что потерял над собой контроль. Виноват. Исправлюсь, товарищ командир. Ты не думай, вообще-то я заботливый. Во всяком случае, мать так говорит.

Ляна потрепала Арсеньева по жестким непослушным волосам:

— Твоя мама добрая женщина и безумно любит тебя. Ей в таких делах верить не стоит. Придется проверять.

— Я только об этом и мечтаю.

Андрей шел рядом с Ляной и не мог в это поверить. Все, что происходило в последние дни, казалось нереальностью, сказкой.

Ему было стыдно перед Ляной зато, что самое тяжелое в ее жизни время, когда она потеряла двух самых близких людей, для него является самым счастливым. Но он был влюблен и не умел скрывать этого. А влюбленный в женщину влюблен в весь мир.

* * *

Анна Сергеевна тоже была счастлива и горда. Она даже не удержалась, чтобы не похвастаться перед соседками по палате, когда Андрей и Ляна ушли домой.