— Ты божественно красива! — выдохнул он. — Головокружительно красива!

В его глазах было столько любви и желания, что внутри Ирины шевельнулось крамольное чувство, и ей стоило немало труда не откликнуться на порыв этого мужчины.

Неизвестно, чем бы закончился столь опасный эпизод, если бы Арсеньев вдруг не тряхнул головой, словно сбрасывая наваждение, не поднялся и поспешно не вышел из домика.

Ирина сидела, по-прежнему не отрывая платье от себя и боролась! боролась! боролась! Ей жутко хотелось побежать за Арсеньевым, прижаться к его широкой сильной груди, еще раз ощутить его прикосновение, его ласку, довериться ему, целиком отдаться во власть ему. Она не могла понять себя. Она осуждала и презирала себя.

Ирина сидела, по-прежнему испуганно прижимая платье к груди, и боролась! боролась! БОРОЛАСЬ! а по ее щекам медленно катились слезы.

* * *

Арсеньев спал долго. Ирина заскучала, вышла из домика, побродила по окрестностям, заметила наконец окружающее ее великолепие. Неподалеку бил родник. Вода оказалась невероятно холодной и редкостно вкусной.

— Искупаюсь, — подумала Ирина и подосадовала на отсутствие мыла.

Почва возле родника была глинистой, и она решила воспользоваться этим. Сбросив с себя и платьице, и лифчик, и даже трусики, Ирина с некоторой брезгливостью намазала тело глиной и принялась смывать ее, вскрикивая и поеживаясь от обжигающе ледяной воды.

— Вот ты где! — внезапно раздался голос Арсеньева. — Я уже встревожился, не сбежала ли, дуреха. Здесь и заблудиться не сложно.

Ирина вздрогнула и ошеломленно уставилась на Андрея. Он без всякого стеснения рассматривал ее стройную фигурку, и глаза его загорелись прежним восторгом.

— И все же ты чертовски хороша, — воскликнул он беззаботным тоном, наклоняясь за ее одеждой.

Но беззаботность была неискренней. Легкая хрипотца в голосе выдавала его волнение. И едва заметное дрожание рук не укрылось от взора Ирины. Он протянул одежду. Она, стараясь избежать соприкосновения с ним, неловко приняла ее, и трусики упали на землю. Андрей проследил за ними взглядом, раздумывая: удобно ли будет поднять их. Ирина тоже растерялась. И вдруг они оба наклонились, лица их сблизились, и сама не понимая как, Ирина оказалась в объятиях Арсеньева. Силы покинули ее. Она затрепетала в мощных руках Андрея и издала протяжный жалобный стон.

— Я… Ирина… Я… — услышала она его взволнованный голос. — Малая, славная, прекрасная, волшебная… — торопливо шептал он, покрывая поцелуями ее шею, плечи, груди… — Не бойся, я не трону тебя, ты мне снилась, или не снилась, нет, это было словно наяву, я не обижу тебя, я не могу без тебя, это правда, я знаю, ты боишься меня и не хочешь…

— Хочу, — испугавшись своих слов, прервала Андрея Ирина и с удивлением повторила: — Хочу… хочу…

Глава 44

Они лежали на траве, смотрели в небо и слушали журчание воды. Родник бил весело, жизнеутверждающе. Ирина уже не стеснялась своей наготы.

«Что происходит? Неужели это я лежу с жутким, страшным человеком, грабителем и убийцей? — без всякого возмущения думала она. — Хотя убийцей оказалась и я. Я тоже убила, пусть преступника, но все же человека. Да к тому же из-за моей глупости погибли ни в чем не повинные люди, — она вспомнила полный ненависти взгляд раненого мужчины и вздохнула, — Впрочем, они уже были обречены».

Андрей приподнялся, и мускулы заиграли на его красивом, покрытом множеством шрамов теле. Ирина потрогала один из этого множества и спросила:

— Это что?

— Афганистан, — равнодушно ответил он и тут же вдохновенно заговорил:

— Родная, не бросай меня, я гибну, я конченный человек, только ты можешь спасти меня, родная, я не хочу жить!

Он посмотрел на нее долгим, полным мучения взглядом, и ей стало жалко его, жалко нестерпимо, как бывает жалко больное, страдающее животное, просящее о помощи одними глазами.

— Ну что ты, ты же сильный, ты же умный, ты же хороший, — залепетала она, сама поражаясь своим словам и внутренне протестуя, — ты все можешь изменить, ты будешь счастлив, ты заслуживаешь этого, ты нежный сын, ты смелый воин, ты…

Ирина долго еще говорила что-то бессвязное, утешая Андрея, говорила, говорила, пока не почувствовала, что чудовищное напряжение, разрывающее его душу, начинает ослабевать. Успокоившись, он посмотрел на нее и неожиданно спросил:

— Скажи, ведь это была ты?! Ты?!

— Да, да, да! Это была я! И не спрашивай, как все случилось. Я и сама не знаю…

Андрей грустно улыбнулся.

— Я знал, что это была ты. Даже если бы ты сейчас не призналась, ничего бы не изменилось. Я знал! Я точно знал!

Он обнял Ирину, запутался в ее волосах, и целовал, целовал… Целовал ее шею, ее плечи, ее руки, груди…

— Я не хочу больше расставаться с тобой, я слишком долго искал тебя, я не вынесу разлуки, мне без тебя не жить…

— Мне тоже… тоже… — вторила Ирина.

Вторила против своей воли, против желания. Она ничего не могла поделать с внезапно охватившей ее нежностью, ах нет, не только нежностью, любовью.

— Это какое-то наваждение, — сказал он, продолжая ее целовать, — колдовство какое-то, волшебство…

— Да, именно колдовство, именно волшебство, — тихо произнесла она, нащупывая на груди медальон, надетый Ляной.

Она недоумевала, почему Андрей не обращает внимания на этот роковой медальон, будто бы и не узнает его.

— Вот, посмотри…

Ирина отстранилась от Андрея, сняла медальон и протянула поблескивающее на солнце украшение. Он взял его, рассеянно покрутил в руках. Ирина видела, что мысли Андрея далеки от этого кусочка диковинного металла.

— Как? Разве ты не узнаешь его? — изумилась Ирина.

— Кажется, я где-то видел уже такой же, — неуверенно сказал Андрей.

— Странно… ты забыл… Это было давно… Ты еще учился в школе… Постарайся вспомнить… Ты хотел сделать матери подарок…

— Я никогда не делал матери подарков, тем более в школе. Что я, девчонка?

— Как? И ты не ходил к соседу ювелиру? Неужели ты забыл?

— Да нет же, ты что-то путаешь. У меня прекрасная память. Не было среди моих соседей ювелиров. Это точно, можешь не сомневаться, — уверенно ответил Арсеньев.

Что-то надломилось внутри Ирины. Боль! Невыносимая боль заполнила ее душу. Она поняла, догадалась о страшном одиночестве Елены Петровны — женщины, посвятившей всю жизнь единственному родному, драгоценному и такому черствому, жестокому человеку. Ирину внезапно озарило;

«Она, наверное, придумала немало сказок о сыне, о его внимании к матери, любви, заботе. Придумала и рассказывала соседям, знакомым, забывая о том, что это неправда, и уверовав уже в то, что сын действительно нежный, отзывчивый и заботливый. Боже! Как же она несчастна!» — ужаснулась Ирина.

Она вспомнила просветленную улыбку на лице Елены Петровны, когда та поведала ей историю с медальоном, с этим дурацким ювелиром, с полудрагоценным камнем…

— Боже мой, боже мой, — едва не стонала от боли Ирина.

Теперь, когда она сама была матерью, это открытие оказалось столь мучительным, что не хотелось верить в него, хотелось тут же найти опровержение страшным догадкам.

— Андрей, а ты давно писал матери? — с надеждой спросила она.

— Никогда не писал. Я вообще не люблю писать письма.

— Ну… тогда звонил?

Он удивленно посмотрел на нее.

— И не звонил никогда… А почему тебя это интересует?

— Просто так… А когда ты видел ее в последний раз?

В его глазах появилась тревога.

— А что? Ты что-то о ней знаешь? Да, почему ты решила, что я делал ей подарок? — наконец заинтересовался он. — Ты знаешь мою мать? Она жива? С ней что-то случилось? Признаться, я не видел ее лет десять…

— Нет, нет, — поспешно воскликнула Ирина. — Я ничего о ней не знаю. Просто так, фантазирую.