Конрад — темная лошадка. Не понимаю, собирается он взять меня на работу или нет. Месяц назад он заявил, что его моя кандидатура не устраивает. У меня нет опыта работы с ценными бумагами. Его действительно нет. Я закончил факультет журналистики. Но мне нужны деньги. Нужны до конца лета. Нортон меня убьет, или попытается убить, если я не верну долг. А машину пришлось продать, за бесценок, сильно повреждена дверь.

Конрад позвонил. Велел приехать в его офис к восьми. Я так и сделал. Хорошее место, тихое и работа хорошо организована. Я ему завидую. Он богат, наследство отца обеспечивает ему карьерный рост, связи защиту. Я совсем другое дело. Плохо, если он узнает, что на мне висит долг, может пойти на попятный. Нет, на него не похоже, он цепкий тип, если решит, то уж намертво. А ведь он старше меня всего на пять лет. И смотрит на меня так, словно с кучей дерьма разговаривает.

Приступил к работе. Отдельный кабинет пока не дали, но обещали. Я кое-что почитал про ценные бумаги. Пока затруднений нет, может, дальше разберусь, и проблем не возникнет. Сотрудников четверо, и все ходят по струнке перед боссом.

Нортон напомнил о долге. Я рассчитываю на аванс. Конрад сказал, что выдаст его, когда закончится испытательный срок. Надеюсь, Нортон меня не успеет прирезать. Этот Конрад много о себе думает. Чуть что сразу выказывает мне свое презрение. Конечно, я не специалист, финансирование бирж не изучал. Но у меня еще все впереди. Слава Богу, мне 22 года. Слышал, как он с менеджером своим разговаривает, со мной такие шутки не пройдут.

Делать нечего было, пришлось зайти к Конраду, сказать, что нужны деньги. Нортон ждет. Я вошел и сел перед ним. Вивиан ему кофе подавала. Я не очень хотел первым лезть. Он спросил, что мне нужно. Я сказал: «Могу я аванс получить немного раньше?».

Он усмехнулся. У него взгляд, как у удава. Достал какую-то бумагу и говорит мне: «Ты факс подписывал?». С какой стати он так ко мне обращается. Я сказал, что я. Он бросил мне бумагу и ткнул пальцем в мою подпись: «Что Гор Хауэр за меня подписываться начал?». Я уже и не помнил, как это случилось. Я у Вивиан спросил, когда он будет, она ничего определенного не ответила. А дело было спешное. «Я пожалуй тебя уволю,» — сообщил он мне. «Увольте», — согласился я. Мне было интересно, что он на это скажет, он думал, я у него в ногах валяться буду. Не уволил. Но про аванс я больше не заикался.

Как обещал Нортон со мной рассчитался. Лежу в больнице. Ничего не помню. Надо позвонить в офис, если я там еще работаю. Рука болит, в полицию заявлять бесполезно. Надо отдавать три тысячи. Жаль Стивен уехал в Англию. Он бы деньги дал. Пробовал ему писать два раза, но он не отвечает.

Вивиан приехала в больницу. Ко мне. Привезла деньги, я даже удивился. Она сказала Конрад ее прислал и передала записку. «Когда выздоровеешь, я тебя жду. А с акциями HUNI разберемся поподробнее. Мел Конрад». Вроде все в порядке. Заплатил даже больше, чем я рассчитывал. Я позвонил Нортону, он прислал своего братца косоглазого и тот сгреб все подчистую. На что жить буду, не знаю. Черт с ним.

Вышел сегодня в офис. Конрад меня вызвал после обеда. Он как-то переменился не брезговал лишними словами. Спросил, что у меня за история. Я не стал разъяснять. Не его это ума дело. Почему он костюм не носит, если такой крутой, сидит в рубашке и джинсах. Куплю костюм, как у Дона. Конрад дотошный, ничего не пропускает. Я на его придирки внимания не обращаю. Конечно, если не по справедливости. Пока что серьезных ляпов у меня не было.

Задержался в офисе. Опоздал на встречу с Агнес. Теперь будет злиться на меня всю неделю. Все, Конрад скотина. Нет, я сам скотина, надо было не дрейфить при нем, позвонить Агнес. А я сидел как баран, слушал его наставления. И добро бы что-нибудь существенное. Ему просто потрепаться вздумалось на ночь глядя.

Опоздал на работу. Вчера лег в пять утра, изучал «Валютные банковские операции». В приемной Вивиан слышу голос Конрада: «Явился Хауэр? Ко мне пусть зайдет». Я зашел. Он опять чем-то недоволен. Отчет не подготовлен. Оказывается он ему еще вчера нужен был. Яснее надо было говорить. Я отчет подготовил, я положил ему на стол. А он его даже смотреть не стал. Психопат.

Привел Агнес в офис вечером, думал, все ушли. Не к себе же ее вести было в эту конюшню. Как назло, Дон притащился и сразу на второй этаж. Увидел, что свет горит. Заглянул и извинился. Донесет, наверное. Конрад меня скорее всего уволит, ну и черт с ним. Я и сам от него уйти собирался.

Ничего не было. Ни словом не заикнулся. Или только вид делает. Претензий к работе никаких. Может, оставит меня в покое. Агнес вечно всем недовольна. Я не могу жениться, мне еще долго пахать придется до приличных денег. Она из приличной семьи, ей нужно все сразу и без проволочек. Не хочу ее терять. День и ночь сижу за изучением тактик, пока ничего не понимаю. Продерусь как-нибудь.

Поздно вышел из офиса. Конрад в свою машину садился. Я сделал вид, что не замечаю его. Но он меня окликнул. Пришлось подойти. Он меня предложил подбросить. Спросил, где я живу. Я соврал, сказал в Т***. Он меня довез, я рад был от него отделаться, а он мне предложил с ним поужинать в А***. У меня денег и за половину такого ужина заплатить не будет. Я отказался.

Агнес собирается в Канаду ехать. Чтоб ей провалиться, этой Канаде. Зачем я здесь парюсь, если она ехать собирается. На работе ошибку сделал. Конрад опять меня доставал. И в конце заявил: «Я в твою жизнь не лезу, это дело личное, но чтоб твоих баб здесь ноги не было». Значит Дон донес, все-таки. Это значения не имеет.

Агнес уехала. Уволюсь из офиса. Опыт у меня теперь есть. Найду что-нибудь.

Конрад не отпускает меня. Требует, чтобы я согласно контракту еще две недели отработал. Придется отрабатывать, иначе не отделаешься. Что он за человек. Вроде не сволочь. Как-то сказал мне: «Жизнь — это биржа», а потом добавил: — «Черная».

Что он там решил, не важно. Держать меня дольше, чем положено по контракту он не может. У Вивиан был вчера день рождения. Пришлось поприсутсвовать на чаепитии. Конрад тоже был, принес ей огромный букет роз, она его любовница. Я раньше просто этого не заметил. Так и должно быть. Секретарша всегда — любовница. Только что-то он ей позволяет с Доном флиртовать? Дон редкая мразь, прав был Артур. Артур уходить собирается. У него контракт на полгода, все спрашивает, как Конрад меня отпускает или нет. Еще бы он меня не отпустил.

От Агнес писем нет. Сижу на работе целыми днями. Артур уволился. Предлагает мне тоже к нему переходить. Конрад не возражает, я думаю.

Взяли на мое место другого сотрудника. Артур сожалеет. Видно придется ждать пока еще что-нибудь подвернется. Вивиан дерганая, что ее Конрад не устраивает что ли? Или он ей замену готовит.

Конрад меня пригласил и сообщил, что поручит мне дело важное и серьезное. С хорошей прибылью. И изучал, как на меня известие о прибыли подействует. Я не жаден. Деньги мне, конечно не помешают, но когти рвать не буду. В его махинациях слишком легко запутаться, я это уже давно понял, не я это был виноват, это он себя прикрывал и от меня того же требовал. Я предложение принял и решил поподробнее дело изучить. Он меня не подсадит на мелочи, это явно не в его духе. Но по крупному может, это и является его целью.

Ненависть к боссу чревата. Не удается мне ее скрывать. Вчера чуть не послал его к чертям собачьим. Сидели до полуночи, все требовал анализа ситуации на бирже, я ничего путного сказать не могу, биржу шатает, какие прогнозы можно делать? Напрасно я за это темное дельце взялся. Пусть себе математика наймет. Точнее будут предсказания.

Получил письмо от Агнес. Прохладное, светское. Отвечать не стал. Да и нет смысла. Она бы рада от меня отделаться, но воспитание не позволяет. Конрад злой, как собака, не дает ни одного дня отпуска. Чтоб мне провалиться, если я еще хоть один контракт здесь подпишу. Вместо прибыли одно дерьмо.

Вивиан выходит замуж. Не за босса. Мне было интересно, как он на это отреагирует. Оказалось никак. Видно, я ошибся, никакая она не его любовница. Ему все безразлично. Здоров и бодр, подписал ей расторжение контракта без неустойки и взысканий. Похоже, он просто решил от нее отделаться и пользуется удобным случаем.

Новой секретарши не взял. Так вообще-то спокойнее. Дон и я работаем с утра до ночи. Конрад нас вызывает к семи вечера и расходимся мы только в три ночи. Пару раз он меня подвозил, опять по ложному маршруту.

Неприятная случилась история. Конрад предложил подвезти. Я сказал в Т***. А он мне: «Долго еще врать будешь?» Пришлось сознаться, где я живу. Довез меня до моего дома. Я от стыда на него даже не посмотрел. А он вылез из машины и потащился за мной и говорит: «Кофе мне сваришь, голова болит». Наглый тип. Я его впустил. Квартира омерзительна, ну, да так ему и надо. Провел его на кухню и стал кофе варить. А он меня спросил, чего я не съеду, не найду место поприличнее. Мне так и захотелось ему сказать: «Потому что ты скотина мне гроши платишь». Но промолчал. Он как будто догадался, о чем, я думал и говорит: «Будут деньги от нашей последней аферы (так и выразился — аферы) купишь квартиру, недорогую». Хорошо, еще быстро убрался.

Дон прокололся на собственном вранье. Решил левые операции прокручивать, это он от Конрада собирался скрывать. Вот, не повезло парню. Теперь сотрет его в порошок. Я не злопамятен. Заложил он меня с Агнес и Бог с ним. Думаю, как ему помочь. С удовольствием встану на его сторону против босса. Конрад и не подозревает, как я этого часа ждал.

Ничего не вышло. Дона Конрад уволил. Правда, деньги трогать не стал. Я наивно полагал, что Дон один мошенничал, а сейчас уверен, в этом и Конрад участвовал, решил избавиться от свидетеля. Время пришло. Хитрая бестия. Он мне напоминает кровожадного тигра, никогда не поймешь, когда он, насытившись, играет, а когда собирается тебе глотку разорвать.

С утра пришел в пустой офис. Распоряжений со вчерашнего вечера никаких не поступало. В кабинете Дона все по-прежнему, все двери открыты. Кроме кабинета за черной дверью, самого хозяина. Я прислушался, никого. Пошел на второй этаж, проверить почту. Секретарские обязанности легли теперь на меня. Хотелось бы все же избавиться от этого ангелоподобного дьявола. В нем есть что-то дьявольское. То ли взгляд синих глаз, они дают какое-то излучение, то ли в очертаниях рта, понятно, почему Вивиан говорила, что боится его. Я его не боюсь. Не такое видел.

Я думал, почему он штат новый не набирает. Работать-то надо. Или он собирается дело прикрыть? Не похоже, он азартный игрок, а мы только начали играть по крупному. Я подозреваю, что он всех уволил, чтобы от свидетелей лишних отделаться, все на меня повесить. Я, конечно, справлюсь, если он меня сам не подставит.

Как я не услышал, пока почту разбирал, как он вошел? Потом я понял, что он ночевал в офисе, был в кабинете и слушал, как я брожу вокруг. Я обернулся на его голос: «Брось этот мусор, мне нужно срочно с тобой один вопрос обсудить». Я ему в ответ: «Я слушаю». Конрад никогда не улыбался, а тут вдруг улыбнулся, и заявил: «Мы теперь партнеры, Гор, вдвоем будем работать, так что в наших интересах не обманывать друг друга. Тебе ведь деньги нужны, я тебе их дам заработать». Мне захотелось сказать, что не нужны мне его деньги, моя жизнь мне дороже, если узнают, что он задумал, упекут, конечно, не его, а меня, а он будет свой кофе потягивать каждый день, как раньше. Но промолчал. Деньги мне нужны. Не могу больше жить в рабочих кварталах.

Я и забыл, что у меня день рождения сегодня. Если бы не Конрад, так бы и не вспомнил. Он с утра в своем кабинете сидел. Я зашел с дурными известиями — понижение идет не в нашу пользу. Я его об этом предупредил, а мне в ответ: «Поздравляю с днем рожденья, Гор» и кладет на стол бархатный футляр. Я спрашивая на всякий случай: «Это мне?». Он рассмеялся и ответил, что, кроме меня, никого нет, а он это уже видел. Я открыл и увидел Орден Почетного Легиона. Конрад забавлялся моим недоумением. «На счастье, как говорится», — пояснил он. Орден был хорош, мне было неловко принимать от него этот подарок. Я ему об этом сказал. Конрад вышел из себя, как бывало в спорах с Артуром, встал и говорит: «Подарки принимают, как лекарство, понятно?». Необычная формулировка. Но Орден хорош, откуда он его взял?

Получили хорошую прибыль от сделки с В***. Конрад был удовлетворен результатами. Предложил мне поехать поужинать. Я уже прикинул, что покупать квартиру не стану, я сниму дом в хорошем чистом районе, поближе к библиотеке. Я сто лет там не был. Может, встречу кого-нибудь из университета.

Конрад возмутился, что я не пью. Не удобно ужинать с боссом, особенно, когда ты единственный сотрудник. Надо было отказаться. Он мне предложил свои сигары. Я попробовал, он за мной следил, и вдруг заметил: «Не доверяю не курящим, когда брал тебя на работу, узнал, что не куришь, и отказал». Я удивился: «Какое это имеет значение?». «Объясню когда-нибудь», — ответил он.

Снял квартиру, дом оказался не по карману. Удобная, проснулся утром в воскресенье, собирался отдохнуть. Не знаю, правда, как. Фауст предлагал отправиться в С***. Я не люблю клубы, отказался. В результате просидел полдня дома, за чтением и разбором аналитики. Скучноватое занятие. И зачем Конрад в это полез и меня втянул. Рано или поздно просчитаемся. Я пессимист, Агнес была права.

Вечером позвонил Конрад. Я думал, потребует, чтобы я ехал в офис, что-то случилось. Ничего, все было в порядке. Пригласил на ужин к своей двоюродной сестре и ее мужу. Он адвокат, человек разумный и куда более обходительный, чем его шурин. Конрад рассказал, как взял меня на работу. Его зять за меня порадовался, сказал, что мне повезло. Он полагает, что Конраду нужен только хороший старт и надежный партнер, чтобы развернуться, как следует.

Вечером босс меня отвез домой. Узнав, что я переехал сказал, что он этого давно ждал. Почему он этого ждал, не понимаю.

Встретились в офисе. Конрад и думать забыл о вчерашнем ужине. Смотрит на меня с презрением и дает тем самым понять, что мне не следует слишком много о себе мнить. Я и так не считал, что мы на равных. Зачем это подчеркивать? Я сознался себе, что мне это было неприятно. Хотя какое мне до него дело?

Конрад сообщил, что срочно едет в Швейцарию. Объяснений не давал. Когда вернется неизвестно. Что-то там неладно, но он скрывает, а может быть это дело приватное. Велел мне следить за всем и информировать его ежедневно, и после полудня я остался один. Поработал еще немного, пока не стемнело. Потом сходил поесть в соседнее кафе и решил собираться домой. Сигнализацию включил и проверил, Конрад не хочет даже охранника нанять. Прошел по комнатам. Кабинет был закрыт. Впервые в жизни я подумал, что неплохо бы узнать о моем шефе кое-что поинтереснее, чем то, что уже известно. Конрад у меня доверия не вызывает. А уж его резкие перемены настроения тем более. Рано или поздно он меня подставит, я это подозревал. Надо было найти ключ.

Ключ нашелся, запасной. Я знал о его существовании. Вошел в кабинет, включил свет, все ящики заперты, стеллажи тоже. Я умел открывать и без ключей — профессия журналиста. Не нашел ничего ценного. Все очень солидно. Только по работе и только в рамках закона. Я и сам не знал, что хотел обнаружить, документы у него все в сейфе, а здесь так, хлам не нужный. В самом нижнем ящике валялась папка, красная и пыльная с надписью «СA». Я решил, что обычные бумаги, может, корреспонденция. Ничего интересного.

Конрад вернулся, позвонил. Предложил отметить Новый год. Я не стал отказываться. Однако не легко смотреть человеку в глаза после того, как ты рылся в его кабинете. Кажется, он заметил мою неловкость. Ну, он не ясновидящий, не догадается, у меня просто нет причин это делать. Пусть докажет обратное.

В офисе сложная ситуация. Пришлось признаться, что заходил в его кабинет. Откуда только он узнал. Не спросил, зачем, наоборот, сказал, что все знает. Он у меня начинает вызывать чувство глубокой неприязни, если бы я так не запутался вместе с ним в работе, послал бы его ко всем чертям.

Наводил справки, все не могу отделаться от «CA». По сокращение подходит минимум двенадцать финансовых организаций. С тремя из них он точно имеет сношения. С остальными выяснить сложнее.

В темное дело влип. Конрад настаивает. Обещает слишком много, чтобы отказаться. На его счетах и так не мало. Алчный безумец. Расчетливый и хладнокровный. Один из нас погубит другого. Он насчитывает, что жертвой буду я. Но я найду его уязвимое место. Осталось кое-что выяснить.

Конрад у меня на столе обнаружил листок с «инициалами» «СА». Я объяснил, что это моя бывшая невеста Агнеса Крейн. Он, не поверил. Хотя про Агнесу я не соврал. И он это знал. Я ему уже не только не доверяю, больше того, я его подозреваю.

Деньги получили весьма приличные. Успех его замыслов у меня вызывает тревогу. Может я в его руках только марионетка?

Состоялось финальное объяснение. Конрад пригласил меня в кабинет и спросил знаю ли я какое полагается наказание за нарушение права неприкосновенности частной собственности. Я примерно знал, ответил ему. Он спросил не позвонить ли ему в полицию. Я сказал, что у него нет доказательств. Спор затягивался. Он постепенно впадал в ярость, и я тоже. Долгое время сдерживаемое напряжение наконец закончилось скандалом. Он швырнул на стол красную папку и спросил, что мне в ней понадобилось. Я прямо ответил ему, что считаю его мошенником, и не позволю ему меня использовать. Он расхохотался. Потом добавил, «СА — не имеет к делу отношения, здесь все чисто». Мы закурили по сигаре. Он сказал мне, что не доверяет некурящим, потому что они не дают противнику времени на размышления. Я согласился, что курение, это бесспорно шанс выиграть время. Потом разговор вернулся к СА. Он спросил меня слыхал ли я когда-нибудь про отдел тайных расследований 17 века во Франции. Я о нем понятия не имел. Конрад пустился в пространные объяснения, чем занимались его сотрудники. Оказывается, он историей увлекается. Я удивился поблагодарил его за лекцию. Вот это было интересно. Конрад с удовольствием описывал, что у них там происходило, с таким, с каким обычные обыватели любят повествовать о своих семейных корнях и традициях. Странный он человек, что ему до этой СА.

Пока что дела идут хорошо. С боссом стали почти друзьями. Ведем занимательные беседы, он расспрашивает меня о подробностях работы в прессе. Опыт у меня невелик, но чем могу делюсь. Конрад человек жадный до всего, не только до денег, но и до полезной информации и чужих переживаний. Когда разговор зашел о моем несостоявшемся браке, он даже оживился больше, чем обычно. Сам-то он был женат и разведен. Не постеснялся спросить, каково мне теперь. Я не знаю, ни каково. Агнес я любил, или думал, что любил, но она не захотела подождать полгода и в результате ничего не вышло. Конрад очень интересовался, что я собираюсь делать дальше, не планирую ли жениться. Я ответил, что нет. Потерял всякий вкус к этому делу.

На моем счету шестьсот тысяч. Не плохо для такого стремительного восхождения. Хоть сейчас же брось все и уходи заниматься журналистикой. Мне этого уже не хочется. Биржевые спекуляции затягивают, как наркотик. Я полюбил свою работу, больше, чем мог предположить. Но и с Конрадом не хотелось бы расставаться. Он тяжелый партнер и капризный начальник, но мне он стал нравиться все больше и больше. Не знаю, сколько времени мы еще сможем сотрудничать.

Всякая дружба грозит перейти в привязанность и стать личной. Я привык контролировать такие моменты и по возможно пресекать. Друзей у меня не много. Сейчас вообще не осталось. Причина одна — работа. Конрад единственный человек, которого я вижу по десять часов в сутки. Иногда мы просто беседуем, иногда спорим до сжатых кулаков. Я ловил себя на мысли, что мне хочется дать ему в морду. Редко, но такое бывает. Но он умеет задеть меня так, что все остальные обиды перед новым оскорблением меркнут.

Бесконечная зима, похожая на проклятие. Я перенес простуду, не стал отказываться от работы. Пришел еле на ногах стоял. Конрад меня отчитал за глупость. Сказал, чтобы я немедленно убирался и вызвался такси. Я сказал, что не поеду, буду работать. У него глаза вспыхнули от ярости, я подумал, что он не сдержится скажет какую-нибудь очередную колкость. Но он этого не сделал. Приготовил мне чай и велел пить. Потом высыпал из ящика таблетки, это было уже чересчур, не принимать таблетки — мой принцип. Опять загорелась ссора. Наконец он проводил меня вниз и посадил в такси. Странный он человек. Поначалу мне казалось, он просто кровожадное животное, умное и жестокое, а теперь я вижу совсем другое, он не лишен вполне достойных и благородных человеческих чувств.

Долго провалялся из-за своей болезни. Каждый день звонил в офис и извинялся. Конрад с редким терпением отнесся ко всему.

Приступил к работе. Проблем множество, боюсь не упали бы наши шансы на прибыль в одном грандиозном проекте. Конрад самоуверен и весел. Солнечный свет действует на всех положительно. Я стараюсь поскорее войти в курс всех событий и ничего не потерять из виду. Конрад доволен.

Видно, это правда, когда у человека решается проблема с деньгами, ее место обычно занимает другая проблема, более серьезная. Вот у меня теперь столько денег, что я снял дом. Купил машину. Обедаю в закрытых ресторанах. А проблем меньше не стало. Никогда еще я не спал по ночам так плохо. После каждой беседы с Конрадом мне приходиться отходить по полдня.

Проект провалился. Конрад обвинил меня в нерасторопности. Я был не согласен. Обстоятельства изменились неожиданно. Он настаивал на своей версии неудачи. Я сказал, что отказываюсь продолжать дальше на него работать. Такое внезапное решение его немного урезонило. Но я ошибся, в следующую минуту он на меня накинулся с еще большим ожесточением. Когда он заявил, что «вытащил меня из дерьма». Я поставил крест на этом разговоре и ушел.

Не выходил на работу. Конрад не звонил. Надо полагать это конец. Разрыв состоялся. Почему-то я чувствую облегчение. Этот человек перевернул с ног на голову всю мою жизнь. Правда, я заработал немалые деньги. Это позволит мне протянуть, пока я не открою собственное дело. В конце концов наберу обороты и стану его конкурентом. Тогда посмотрим, кто из нас более удачлив.

Продолжал хранить молчание. Лег спать в одиннадцать. В дверь позвонили. Я решил не вставать, смотрел телевизор, назавтра узнал бы, кто приходил. Но звонили с настойчивостью полиции. Я подумал, что у соседей проблема или что-то действительно серьезное. Оделся, вышел, открыл дверь и обомлел. Это Конрад явился. Он стоял при свете фонаря. В темном пальто, светлые волосы, мокрые от дождя, прилипли ко лбу, глаза с очень странным выражением злобы и страдания. Я сразу подумал, что он проигрался в доску. Все рухнуло. Он прошел молча, не спрашивая разрешения. Я спросил, что стряслось. Он не ответил повесил пальто и пошел наверх. Он никогда не был у меня в новом доме, откуда он знал, что гостиная наверху? Я пошел за ним. Конрад был явно чем-то сломлен. Я торжествовал, пытаясь скрыть свое злорадство. Мы посмотрели друг на друга и тут я понял, что совсем не рад его поражению. Я напротив не желал ему зла, мне было непереносимо знать, что сейчас он ненавидит самого себя за эту слабость.

«Мел, я сожалею», сказал я, — «полный провал?». Он не ответил. Я принес ему выпить. Он выпил полбокала и сказал: «Полная победа, Гор». Это было неожиданностью. «Так в чем же дело?» — я охладел к происходящему. Не понятно, зачем он явился, чтобы сообщить мне это. Я не собирался с ним больше иметь дело. «Ты будешь продолжать со мной работать». Он утверждал это с уверенностью, вызывавшей у меня бешенство. «Нет», отрезал я и намекнул ему, что разговор окончен. Он спустился по лестнице захватил пальто и ушел, хлопнув дверью, так что чуть стекла не высыпались. Я был доволен собственной стойкостью. Напрасно он полагал, что он управляет мною. Это было заблуждение манипулятора.

Конфликт усугубляется. Конрад вызвал меня в офис, требуя, чтобы я немедленно приступил к выполнению своих обязанностей. Я повторил, что больше на него не работаю. Он пригрозил мне неустойкой, согласно контракту. Я знал, что он, конечно, может дать ход делу. Но это заставит его отвлечься от его основного занятия — игры, а он на это не пойдет. Впрочем он отделается адвокатом. Деньги я потерял бы немалые. Пришлось согласиться поучаствовать в последнем рискованном предприятии.

Конрад мне ненавистнее всех на свете. Бог послал мне этого человека, чтобы он превратил мою жизнь в ад и я никогда не смог бы от него отделаться. Но я это сделаю. Есть универсальное средство. Вряд ли он о нем догадывается.

Пришел как ни в чем ни бывало. Главное, себя не выдать. Я уже купил билет. Все рассчитано. Ему недолго осталось меня шантажировать. Конечно меня начнут искать. На меня сразу падет подозрение, но я надеюсь улететь я успею. А там все будет проще. Никогда еще ни один человек на земле не мечтал совершить преступление с таким подлинным сладострастием, как то случилось со мной. Мне вспомнилось изречение: «Вот ты жил и не знал, какого зверя ты в себе носил». Этого зверя вскормил, ты, Конрад.

Я продумал все до мелочей. В ответ на выстрел, могла сработать сигнализация. Но я об этом позаботился. Пистолет у меня был с глушителем. Я принес его с собой и положил в ящик стола с утра. Сел заниматься делами. Самолет в семь утра. Раньше его не начнут разыскивать. Весь багаж был у меня в машине. Никаких неожиданностей быть не могло. Конрад не заходил ко мне. Около шести вечера я решил пойти поесть. Вряд ли мне удалось бы что-нибудь перекусить до отлета. Я вышел на улицу. Ящик стола был заперт, ключ у меня в кармане. Вечером он спросит меня как идут дела, должен спросить.

Я дал себе слово молчать, что ж и буду держать его. Сколько смогу, попытаюсь забыть, избавиться ото всего. Выбросить из головы. Ведь бывают в жизни и более страшные происшествия.

Надо было доверять первому впечатлению. Не все на свете можно проверить логически. Некоторые открытия даются иррациональным путем. Против него возмущается мой разум, но не моя природа.

Что же теперь сделаешь. Если ничего сделать не удалось.

Я отлично поужинал и достал Орден. Мне хотелось понять, зачем он мне его подарил. На несколько минут я засомневался в своей правоте. Даже захотел отказаться от задуманного. Но, когда вспомнил наши стычки и его угрозы, сказал себе, что это единственный выход, мой единственный выход.

Я вернулся в офис, в его кабинете горел свет. Прошел к себе и открыл ящик стола. Он был пуст. Я просмотрел все ящики. Пистолет исчез. Я подумал, что забыл его, последнее время я ходил как во сне. В самоконтроле мог произойти сбой. Он даже вполне возможен. Я вышел и проверил в машине. Его не было. Значит на сегодня все откладывалось. Все, включая и мой отъезд. Следовало больше туда не возвращаться, я это сразу понял. Но что-то меня потянуло назад. Любопытно было увидеть его лицо. «Возможно, — подумал я, — он и взял его, я скажу, что храню его для самообороны, на всякий случай».

Конрад сидел за столом и курил. Вид у него был довольный. Он поднялся мне навстречу. Я сообщил ему о делах. Мы сели выпить. Он разлил коньяк. Пока все было в порядке. Я решил, что он ничего не брал. Я просто забыл пистолет дома. Такое тоже было возможно. Я еще раз завел разговор о том, что хочу выйти из игры и согласно нашему договору это последнее дело в котором я участвую. Конрад заверил меня, что у него нет ко мне никаких претензий. Мы еще немного поговорили о возможных сдвигах на бирже и их последствиях. Он был явно в отличном расположении духа.

Потом он поднялся подошел к столу, открыл ящик и достал мой пистолет. Я молча следил за ним. Все сразу стало ясно. Это была его обычная тактика, внезапной атаки. Я уже с ней успел познакомиться за девять месяцев нашей работы.

«Ты никак пристрелить меня собираешься, Гор» — он задал вопрос с отчетливо издевательской нотой в голосе.

Я не ответил. Он положил пистолет на стол, он держал его салфеткой, а не руками.

«Придется позвонить в полицию», — добавил он, с сочувствием, явно направленным на то, чтобы меня окончательно уничтожить. — «Твои прошлые грешки плюс покушение на убийство». Он задумался о сроке, который мне был гарантирован.

«Не хорошо». Конрад ждал, как я отреагирую, я молчал.

«Может договоримся, Брут?» — он улыбнулся так, что мне стало не по себе. Я не очень представлял, что он сейчас от меня потребует. Он опять встал, открыл ящик стола и достал наручники. Это уже было не смешно.

«Давай руки, Гор», — предложил он так словно собирался обручаться со мной в храме.

«Нет,» — возразил я, — «звони в полицию».

В его глазах загорелся настоящий огонь ярости. Главное было выдержать его взгляд. Мы стояли друг напротив друга. По тогда еще неизвестным мне причинам он не хотел вызывать полицию. Меня это обнадежило.

«Ты не можешь предъявить мне обвинения», — сказал я уже чувствуя себя более уверенно. «Никто не докажет, что я готовил убийство, я просто хранил у себя оружие. И потом я расскажу, все что ты делаешь, все до единого слова. Я веду дневник, там все записано. Я его отдам в полицию».

Тогда он размахнулся и со всей силы ударил меня по лицу. Я набросился на него, мне было уже все равно, чем это кончится, или он или я, кто-то из нас должен был убить другого. Завязалась драка, ни я, ни он больше не собирались притворяться. Мы катались по полу, и самое важное было не дать ему схватить меня за горло. Он был силен, как дьявол, но и я был в бешенстве и уже не разбирал, что делаю. Я попытался схватить пистолет со стола, стол опрокинулся на нас, мой противник взревел от боли и вцепился мне горло, другой рукой он тянулся к пистолету, отлетевшему под шкаф. Я не сомневался, что он меня убьет, это было очевидно, как и то, что его звали Мел Конрад. Ему удалось подобрать пистолет. Это был конец.

«Ты проиграл, Гор», он направил пистолет мне в лоб.

Я понял, что не хочу умирать. Сейчас не хочу. Тем более, как скотина, которая сама идет на убой.

«Это была самооборона», — продолжал он теоретизировать, «вынужденные меры, пожалуй, я тебя все-таки сдам».

Он вздохнул и улыбнулся:

«У тебя еще есть выбор». Он протянул руку и взял наручники.

Я не понимал его. И ненавидел себя за свою слепоту.

«Так что? Как насчет того, чтобы начать слушаться?»

«Звони в полицию», — ответил я.

«Ну, ладно, ладно, как скажешь» он подошел и нажал кнопку сигнализации. «Скоро все кончится для тебя».

Он сел в кресло и закурил сигару, продолжая держать меня под прицелом.

Это было дьявольски досадно. Сесть в тюрьму из-за собственной глупости. А ведь все началось с взятых взаймы денег. Послышался рев полицейской сирены. Конрад потушил сигару и посмотрел на меня, выжидая последние минуты.

«Ты не сдашь меня, Мел, так просто, мы работали вместе, ты не можешь это сделать».

«Могу, но не хочу», — он возразил мне почти равнодушно, — «Я и не сделаю, одно твое слово, Да или Нет?»

Я колебался.

«Поторопись», — полицейские уже ломились в двери.

«Да».

Конрад вышел, я продолжал сидеть на полу. Не знаю, что он им сказал, но осматривать офис они не стали. Он вернулся в кабинет. Пистолет все еще был у него в руке, в другой он держал наручники.

«Давай руки».

Я подчинился, и он надел на меня наручники.

Я должен про это написать, иначе я свихнусь. Может хоть это поможет мне отогнать дьявола. Прав был Фрейд, которого я всегда презирал и считал узколобым немцем, помешанным на сексе. И я сделаю так, как он считал правильным. Мне не кому об этом рассказать. Я расскажу это здесь. Все, что произошло, все, что я ощущал до сих пор стоит передо мной как некая адская гравюра, врезанная в мой мозг. Я должен перенести ее на бумагу, может хоть тогда у меня есть микроскопический шанс от нее избавиться.

Я все так же сидел на полу, когда он подошел ко мне, нагнулся, и я услышал короткий тусклый щелчок. Этот звук словно отсек от нас весь мир. До меня доносились шаги уходящей полиции, сирена на улице, гудки машин, но все это происходило на другой планете. Я не видел ничего, кроме его полыхавших собственным синим светом глаз и слышал только его хрипловатый голос, когда он сказал:

— Ну что, Гор, вот мы и одни.

Он взял меня за подбородок, явно наслаждаясь моим смятением и растерянностью, и несколько мгновений пристально смотрел мне в глаза.

— Я долго этого ждал, — сообщил он задумчиво. — С той самой минуты, как увидел тебя.

Я уже все понимал, понимал, чего он от меня хочет. Но все еще страстно надеялся, что мне удастся как-то этого избежать. Не вышло. Я сидел, опираясь спиной на стену, он стоял надо мной. Я увидел его улыбку, яростную и торжествующую. Я смотрел на него и не мог пошевелиться. Он медленно расстегнул молнию на джинсах и достал свой уже напряженный член. Я знал, что у него стояло уже в момент нашей драки, но какой-то мощный инстинкт самосохранения избавил мой мозг от этого знания.

— Давай, — сказал он, — открой рот.

Я понимал, что он хочет просто меня унизить. Доказать, что он здесь хозяин, то, что он пытался доказать с момента нашей первой встречи. И, да, конечно, я прекрасно помнил все эти гордые высказывания в романах о тюремной жизни «Как только он окажется у меня во рту, я откушу его и выплюну». Пожалуй, у меня достало бы сил произнести что-то подобное, но загвоздка была вовсе не в страхе и не в гордости. Дело было в том, что я этого хотел. Больше, чем чего бы то ни было в моей жизни. Я так желал его, что у меня начинались судороги в паху и в бедрах, а мой собственный член грозил порвать брюки, и он это видел.

— Давай, парень, — подбодрил он меня и подошел совсем близко. Я закрыл глаза, встал на колени и сделал, что он просил.

Я готов поклясться всем святым, что у меня никогда не было подобного опыта. Но я знал, откуда-то знал, что я должен делать, чтобы ему было хорошо. И я старался на совесть. Никогда в жизни я не испытывал такого безумного, острого, безнадежного, неразрешимого наслаждения, чем когда я стоял перед ним на коленях со скованными руками и делал ему минет. Он стонал, и я видел, как выражение какого-то ужасного, запредельного блаженства разливается по его красивому лицу. Он кончил. Я продолжал стоять перед ним, тяжело дыша, и мне не было никакого дела до того, что теперь, когда его желание удовлетворено, он просто вышвырнет меня отсюда, как шлюху, ублаготворившую клиента, что, возможно, больше я его никогда не увижу, что только что меня унизили так, как никто и никогда не унижал. Я думал только об одном, о том, что я не знаю, что мне делать со своим телом, распаленным до такого состояния, что мир уплывал куда-то вбок, в голове стучали горячие молоточки, а сердце грозило лопнуть от возбуждения. Мне уже было все равно, а он стоял передо мной и чего-то ждал.

И я взмолился:

— Мел, я умоляю тебя, пожалуйста, — мой голос так сел, что я сам с трудом себя слышал.

Он усмехнулся. И я с невероятным облегчением увидел в этой усмешке, что его желание не удовлетворенно даже наполовину. Он рывком поднял меня с пола и почти прижал к себе, я смотрел ему в глаза с отчаяньем утопающего. Мой разум приказывал мне прекратить это немедленно, перестать, уйти отсюда, покончить с этим раз и навсегда, даже если мне придется для этого броситься с моста в зеленую воду А***, мое тело жаждало его с той страстью, которая бывает лишь один раз в жизни, потому что только раз человеческое существо может выдержать это. Он нагнулся ко мне, пытаясь поцеловать, я отвернул голову, но он почти с рычанием повернул меня к себе и впился в мои губы. Этот кусок просто вывалился из моего сознания, кажется, ему пришлось поддержать меня, чтобы я опять не рухнул на колени, когда наши губы слились, что-то начало высвобождаться во мне, корежа и ломая все, что я считал своей исконной природой. Этот процесс трансформации был настолько сильным, что я просто отключился на несколько минут, а когда снова стал воспринимать действительность, то уже лежал на диване, в соседней с кабинетом комнатке, где обычно отдыхал Мел, а он навалился на меня и смотрел мне в лицо. Его глаза, синие, яркие и совершенно безумные, были самым страшным, что я видел в своей жизни. Я понимал только одно — то, что происходило сейчас, не имело никакого отношения к сексу, похоти, вожделению, это было что-то чудовищное, то, после чего я уже никогда не мог бы стать прежним. Он рванул на мне рубашку, наручники здорово мешали нам, и тогда Мел одним коротким движением порвал цепочку, как будто это была гнилая бечевка. Я знал, что он очень силен, но до этого момента даже не представлял, насколько. В минуту он сорвал все, что было надето на нас, и опрокинул меня лицом в диван. Он целовал меня в затылок, в шею, и я уже не помнил ни о чем, кроме того, что сейчас я смогу удовлетворить, наконец, свое желание, становившееся все более невыносимым. Боль была адской. Да он и не церемонился со мной. Но и это было мне совершенно безразлично. Я хотел этой боли, жаждал ее всем телом, словно это была некая жертва, принося которую, я оказывался не просто равным ему, а мы оба — и палач, и казнимый, оказывались вознесенными на некую запредельную высоту. Меня снова тянет на какие-то философствования, словно я пытаюсь всем этим бредом оправдать ту злосчастную страсть, которую я питаю к этому человеку, оправдать тот ужасный факт, что я очевидно глубоко извращен и был таким всегда. Я знаю только одно, что пока он трахал меня, я кончил под ним и не один раз, я даже не знал, что такое бывает. Второй оргазм я получил тогда, когда в меня хлынуло его горячее семя, и он был таким мучительным, что у меня потемнело в глазах. Пока он делал это, я все время слышал его хрипловатый голос, он спрашивал меня, нравится ли мне то, что со мной делают, хотел ли я этого, и на все я отвечал только «Да, да, да», потому что это было правдой, самой ужасной истиной, которую только человек может себе открыть. Я этого хотел с той минуты, когда увидел его. Когда я очухался, настолько, что мог шевелиться и говорить, то увидел, что Мел стоит рядом со мной на полу на коленях и на лице его какое-то странное выражение: глубокое блаженство, смешанное с ужасом. Он смотрел на меня так, как будто я был каким-то драгоценным призом, лучшим, что он имел в жизни, и за этот взгляд я готов был в ту минуту простить ему все унижения и муки.

— Поцелуй меня, — попросил он хрипло, я придвинулся к нему, невольно сморщившись от боли во всем теле, обвил его шею руками и поцеловал. Мои пальцы скользнули в его густые светлые волосы, которых мне так давно хотелось коснуться, и он чуть слышно застонал. Я чувствовал себя так, как будто завтра должен был умереть, я знал лишь одно, я не уйду отсюда, пока он хочет, чтобы я был здесь.

Я не могу продолжать. Все, что последовало дальше, было самым лучшим кошмаром в моей жизни, если мне простят подобное высказывание. Самым странным было то, что мне казалось, я знаю это тело под моими руками до последней клетки, я не чувствовал никакой неловкости, никакого отторжения. Все это ужасно, позорно и мучительно. Я бы отдал двадцать лет жизни, чтобы вернуть все назад. И сорок, чтобы повторить эту ночь.

Заказал себе ужин и четыре бутылки коньяка покрепче и снова отключил телефон. Четыре дня не выходил из дома. Не могу выйти на улицу, даже думать об этом нет смысла. Я пожалел, что не забрал с собой пистолет. Придется искать другое средство. Жить больше я не собираюсь. Это лишено всякого смысла. Я не могу к нему вернуться, но без него существование невозможно. Я задумал убийство, лишь потому, что это было моим единственным выходом, я сделал последнюю неудачную попытку защититься от самого себя.

Он приехал. Вчера в одиннадцать ночи. Я был пьян вдрызг, две бутылки я уже выпил. Когда я услышал звонок, я был уверен, что это галлюцинация. Но пошел проверить. Я открыл ему дверь. Конрад, прищурившись, смотрел на меня. Он видел, что я пьян и еле стою на ногах. Нам нечего было сказать друг другу. Он вошел и закрыл дверь.

— Нажираешься? — спросил он с такой скрытой яростью, что я прислонился к стене, чтобы не отступить перед ним. — Тебе это не поможет.

— Помогает, — ответил я ему, и ощутил непреодолимый позыв рвоты. Он понял, что происходит и, схватив меня за плечо, поволок в туалет. Втолкнул меня и закрыл за мной дверь. Меня выворачивало наизнанку и при мысли, что он стоит за дверью голова горела как в огне. Нужно было выходить, но я бы предпочел закрыться и ждать, пока он высадит дверь. И все же я вышел. Его не было. Я прошел в гостиную. Конрад сидел и пил из моего бокала, покуривая сигару. Я смотрел на его ослепительно белую рубашку и черные брюки, на его руки, которыми он без особых усилий мог бы переломить мне хребет, на его четко вырезанные черты лица, в которых всегда сохранялось какое-то беспредельное напряжение и мне казалось, что вот наступил тот самый судный день, о котором принято думать как о чем-то далеком и нереальном. На деле же он рано или поздно приходит в жизни каждого и никто не готов достойно его встретить.

— Сядь, — велел он. Я сел в кресло. Я хотел закурить, но он посмотрел на меня так, что я остался сидеть неподвижно.

— Не можешь пережить унижение, Гор? — он спросил меня прямо и холодно и в этой холодности было еще большее унижение, чем во всем, что случилось до этого, — До твоих тупых мозгов так ничего и не дошло.

— А что должно было дойти? — спросил я, посмотрев с отвращением на остатки своего ужина.

— Что я не собирался измываться над тобой, — ответил он, — ты должен быть моим партнером, а не рабом.

Я подумал, что он слишком много хочет от меня, я не слишком годился для этой роли, особенно если учитывать его несколько нетрадиционное понимание партнерских отношений.

— И что особенного случилось, ты этого хотел, мы оба получаем удовольствие, — он сказал это, так как будто речь действительно шла о совершенно нормальных вещах, узаконенных и благопристойных, а то и того более, сродственных обыденным бытовым проблемам вроде замены колеса или покупки нового оборудования.

— Ты не очень-то интересовался, что я хотел, а чего нет.

— А мне и не надо было, я и так видел, — возразил он спокойно подливая себе еще коньяк. — Ты не баба, чтобы я еще у тебя позволения просил, что сделано, то сделано, оставь свои идиотские представления о том, что можно, а чего нельзя, можно все, что ты хочешь, и что я хочу. — в абсолютной императивности его слов было что-то инфернальное.

— А убивать, если я хочу убивать, можно? — вдруг спросил я, принимая откровенно-циничный фон нашей беседы как данность.

— Можно, если это необходимо, — твердо ответил Конрад.

— Значит я правильно хотел тебя убить? — продолжал я задавать вопросы, которые меня всерьез интересовали.

— Ты идиот, ты хотел меня пристрелить, потому, что на деле хотел убедиться, что не можешь этого сделать.

— Я бы это сделал, клянусь, — с горячей уверенностью, возразил я.

Он посмотрел на меня высокомерно и усмехнулся. Видимо, он считал каждое мое слово ложью и ничем больше.

— Я знал, что ты сопляк и трус, захотел бы — убил, но ты хотел, чтобы тебя трахнули, а когда я это сделал, забился в нору и не знаешь, что тебе с этим делать.

Я молчал. Он докурил сигару, налил еще коньяк и выпил залпом. Он не пьянел, его глаза смотрели на меня, как обычно, холодно и рассудочно. Он меня презирал, и было за что.

— Пошли, — он встал и, взяв меня за плечо, повел за собой. Я уже не собирался ни оправдываться, ни спорить, ни объяснять, почему я не мог его видеть и насколько он был не прав, называя меня трусом.

Он привел меня в спальню, я еще раз отметил, насколько он безошибочно ориентируется в этом доме. Он не искал комнату, но шел так, как будто отлично знал ее расположение.

Я не ложился последние два дня. Он повернулся ко мне и спросил:

— Для чего тебе постель, Гор?

— Чтобы спать, — ответил я мрачно.

Он с любопытством, граничившим со сладострастной жесткостью изучал мое лицо.

— Может, тебе не хватает его, — он взял мою руку и прижал ее к себе пониже живота. Моя эрекция была мгновенным ответом на то, что я почувствовал. Я отдернул руку и отвернулся. Мое сознание не желало мириться с тем, что происходило, оно металось как загнанный зверь, силясь найти хоть какой-нибудь выход. Этот человек стремился разрушить саму основу моей жизни, мое понимание самого себя, разрушить до основания не ради каких-то абстрактных целей, а просто потому что его собственная животная сила, слитая с его беспощадным рассудком требовала этой жертвы неотступно и незамедлительно. Он шел напролом.

— Ложись, — сказал он и вышел. Я не сомневался, что он ушел принять душ, а мне было все равно, даже если бы от него несло, как от последнего бродяги в этом городе, я бы только еще сильнее хотел его. Я разделся и лег, закрыв глаза. Комната, все окружающее пространство вращалось против часовой стрелки, вызывая у меня омерзительно тошнотворное состояние. Конрад лег рядом, притянув меня к себе. Я вспомнил, как он сжимал мое горло, во время нашей драки в офисе. Но теперь вместо звериной ярости на его лице было выражение удовлетворения. Ему должно быть нравилось сгибать меня, но, сделав это и поняв, что я сам не мог желать ничего иного, он наконец успокоился.

— Видишь, Гор, — сказал он, — никуда не деться от самого себя, так что лучше стань таким, каков ты есть, а ты знаешь, что это значит.

Я задумался над его словами. Каким же я должен был стать, чего он хотел от меня, чтобы я преклонялся перед ним или доверял ему, если ему вообще можно было доверять.

— Я пытаюсь, — ответил я, — если бы ты не ломал меня, все было бы проще.

Он усмехнулся.

— Тебе это не повредит, и чем скорее ты это поймешь, тем скорее избавишься от своей дури. А теперь давай, встань на колени.

Мне стало страшно от той готовности, с какой я способен был выполнить его требование, словно я был девкой, которую он снял, чтобы он дала ему делать с ней все, что ему вздумается. Я встал на колени, опираясь на постель всем телом. Что-то немыслимо унизительное было в ожидании того момента, когда он наконец изволит начать совокупление. Но еще более унизительным было мое собственное вожделение, желание ощутить внутри его член. Он встал сзади между моих ног на колени и стиснул мои плечи. Я так жаждал дать ему подтверждение того, что его власть надо мной неоспорима и я признаю ее, вопреки самому себе, своей природе и гордости, которую еще никто не попирал так бесцеремонно и сладострастно как он, что сам раздвинул свои ягодицы. Он уперся лбом в мою спину и вошел стремительно, настолько, что я кончил, испытывая вместе с мучительным удовольствием болезненное чувство стыда за него. Он не обратил на это никакого внимания, он двигался, оттягивая меня за плечи на себя. Когда он кончил, внутренности у меня сжались в комок, я почувствовал, как сокращаются его мышцы отдавая все, что больше не могла удерживать его плоть. К чему было лгать себе, что я уступал из-за невозможности противостоять ему, я уступал ради наслаждения, мне нравилось все, что он делал, все, что говорил, все, что он требовал от меня.

— Передохни, — сказал он мне, отпустив меня наконец. Я лег, не ощущая собственного тела.

— Почему ты не приехал ко мне? — Конрад лег рядом, накинув на нас обоих одеяло. — Стыдно было или испугался?

— И то и другое.

— Забудь об этом, я бы тебя все равно из под земли достал.

Он повернулся ко мне и, обняв меня одной рукой, закрыл глаза. Он заснул, и я подумал, что я все же не совсем ясно представляю себе, что он такое. Я и представить не мог, когда пришел наниматься на работу, что этот здоровый, надменный и жестокий человек, привыкший брать все, что пожелает с имперской уверенностью в своей правоте и вседозволенности, осторожный и опасный, как хищник, опирающийся на свои безотказные инстинкты, будет спать в моей постели, как в своей собственной, и уж меньше всего я готов был тогда поверить, что я сам способен будут заснуть в его присутствии так крепко, что две бессонные ночи отчаяния будут забыты мною навсегда».