Еще осенью 1839 года, когда Глинка приезжал в Новоспасское. после неожиданной смерти его младшего брата, юнкера в Школе гвардейских подпрапорщиков, один из его зятьев по какому-то поводу объявил ему о неверности его жены, как о новости, всем известной. Глинку, по его выражению, взорвало, и он тут же заявил, мол, если так, то он бросит жену, в чем зять усомнился. Почему? Очевидно, по характеру своему Глинка был мягок, не способен к решительным действиям, во всяком случае, таковым его считали близкие, включая и его молодую жену.

"Все время обратного пути я был в лихорадочном состоянии, - пишет Глинка в "Записках". - Оскорбленное самолюбие, досада, гнев попеременно мучили меня".

Приехав в Петербург, он вышел из кареты (своей собственной) и на извозчике отправился домой с намерением застать неверную жену врасплох; но его ожидали, как пишет Глинка, "меры предосторожности были приняты моими барынями". Скорее всего, все обстояло проще. Вряд ли Марья Петровна устраивала свидания с любовником у себя дома даже в отсутствие мужа, живя с матерью и с братом своим в казенной квартире капельмейстера.

"Жена и теща не могли не заметить перемены, происшедшей во мне, - пишет Глинка, - жена на коленях умоляла меня защитить ее от клеветы; я ее старался успокоить, но не отставал от предпринятого намерения: уличить жену на месте преступления. Все предпринимаемые мною меры были тщетны".

"Все было тщетно; случай, однакоже, послужил мне более всех моих предприятий и советов других, - это похоже на сказку, что лишь выказывает черту, присущую нередко великим людям - детскость. - Изнуренный долговременным страданием от беспрерывного борения страстей, я однажды заснул в присутствии тещи и жены. Я могу крепко спать под стук и шум, но шопот или легкий шорох сейчас будят меня, что тогда и случилось: вошла старая чухонка, служанка тещи, и, подошед к ней, тихонько начала шептать по-немецки. Я притворился, будто я сплю, даже начал будто бы храпеть, а между тем старался уловить каждое слово тайного разговора. Наконец, собственными ушами слышал, как теща с старухой устраивала свидание для дочки своей с ее любовником".

Этого было достаточно; не говоря ни слова о том, что слышал, ему бы сказали, что ему все приснилось, Глинка на другой день утром простился с женой и ушел из дома. Решительности было ему не занимать. Не устроил сцену, не выгнал из дома, по крайней мере, тещу, а просто ушел сам, чтобы с того времени не иметь своего дома, проживая то у друзей, то у сестры, так как вскоре он оставил и должность капельмейстера придворной Певческой капеллы, по сути, решившись на разрыв с царем, на что в свое время так и не осмелился Пушкин. Служить под началом директора Капеллы и унтер-офицера, который всякий раз являлся объявить, что певчие собрались, давно стало тягостью для композитора, который за целый 1839 год даже не брался по-настоящему за работу над оперой "Руслан и Людмила".

Глинка написал письмо жене: "Причины, о которых я считаю нужным умолчать, заставляют меня расстаться с вами, но мы должны это сделать без ссор и взаимных упреков. - Молю провидение, да сохранит вас от новых бедствий.  Я же приму все меры для возможного устройства судьбы вашей, и потому намерен выдавать вам половину моих доходов".

Письмо не произвело сильного впечатления на Марью Петровну. Не думала ли она жить свободно и безбедно на казенной квартире, с дровами, с лошадьми в конюшне? Но Глинка на другой же день приказал крепостным людям, в его услужении находившимся, оставить казенную квартиру, вывести лошадей, подаренных матерью, выпороть из мебелей, бывших в гостиной, шитье его сестер, что было ими исполнено. Мебель, бриллианты, карету и прочее он оставил жене, а из квартиры, стало ясно, надо выехать и ей, - тут-то Марья Петровна заплакала не в шутку. Мечты танцевать на придворных балах в Аничкове, куда уже неоднократно приглашала императрица на музыкальные вечера Глинку, рушились.

Но была ли Марья Петровна повинна в самом деле в грехах, уличенных ее мужем во сне? Похоже, да, ибо она еще совершит нечто, что лишь пригрезится Глинке.

Казалось бы, Глинка обрел свободу и мог окунуться весь в стихию музыки и любви? Но в условиях средневековых представлений о браке расторгнуть его непросто: решения принимает консистория, с бесконечными проволочками, очень выгодными для чиновников, подтверждает Святейший синод, по сути, царь, если он захочет вмешаться. Затевать бракоразводное дело не всякий решится. Глинка решился далеко не сразу.

Зимой в Петербург из Новоспасского приехала Евгения Андреевна, она поселилась у дочери в Смольном, туда же переселился от друга Степанова и Глинка, где вновь он часто видит Екатерину Керн. То, что они влюблены, ни для кого не секрет. Она выбрала одно из стихотворений Кольцова и переписала его: "Если встречусь с тобой", и он положил стихи на музыку. Для нее же он написал Valse-fantaisie, и все это звучало в просторной и уютной квартире, где, казалось, собралась вся семья. Екатерина Керн была больна и даже опасно, о чем Глинка узнал уже тогда, когда она поправилась, и они встретились. Перенесенные страдания еще больше их сблизили, это видела Евгения Андреевна. Но как же быть с неверной женой?

Между тем Глинка написал для Керн вальс на оркестр B-dur. "Потом, не знаю по какому поводу", оговаривается Глинка, - романс на стихи Пушкина "Я помню чудное мгновенье". Странное замечание композитора имеет объяснение. Анна Петровна Керн хранила у себя как святыню автограф Пушкина с посвященным ей стихотворением; повстречав Глинку, молодого, начинающего композитора, в кружке Дельвига, она отдала ему автограф, хотя стихи уже были опубликованы с ее согласия Дельвигом в его альманахе "Северные цветы", чтобы он положил прекрасные стихи на музыку. Глинка, к огорчению Анны Петровны, затерял автограф Пушкина, а музыку так и не написал. Если бы Глинка написал романс по ту пору, уж верно, он был бы посвящен Анне Керн, как и стихотворение Пушкина. Но лишь спустя 12 лет, когда судьба свела его с дочерью некогда прекрасной молодой женщины, Глинка осуществил ее желание, ясно по какому поводу.

"Я помню чудное мгновенье", - распевал Глинка, аккомпанируя себе на рояле в квартире его сестры в Смольном в присутствии Екатерины Керн. Это была история уже не любви Пушкина к Анне Керн, а его - к Екатерине Керн, и всем это было ясно.

Глинка уехал в деревню вместе с матерью и с февраля до апреля 1840 года, когда в Петербурге разыгралась новая история с дуэлью русского поэта с сыном иностранного посла, его не было в столице, куда он приехал в начале мая, в дни, когда Лермонтов уехал в новую ссылку. Трудно сказать, как отнесся Глинка к дуэли Лермонтова с Барантом, со слухами о причастности к ней княгини Щербатовой, в "Записках" он не упоминает даже о дуэли Пушкина, вероятно, как о событии, всем известном.

По возвращении из Новоспасского Глинка поселился у сестры в отдельной квартире и стал бывать у Анны Петровны Керн на Петербургской стороне, где жила и Екатерина Керн, по состоянию здоровья, вероятно, оставившая службу в Смольном институте. Об этом времени Глинка рассказывает весьма скудно, не договаривая о многом, потому что его смелые намерения уехать за границу с Екатериной Керн, вплоть до заключения тайного брака, не осуществились, отчасти из-за матери, которая была против его сближения с девушкой, мать которой, оставив мужа генерала, сошлась с молодым человеком и родила от него сына, и почти что бедствовала; возможно, не сочувствовала помыслам Глинки и Анна Петровна, если он говорил с нею, что маловероятно, ибо, кажется, он не посвящал в свои фантазии и Екатерину Керн, но предпринял лишь некоторые шаги: он обратился к матушке с просьбой выслать ему 7000 рублей асс., обещаясь не беспокоить ее в течение года. Между тем, проводя время у Кукольников и Анны Петровны Керн лето 1840 года, он начал писать двенадцать романсов, задуманных и изданных под названием "Прощание с Петербургом". Он думал о поездке за границу, на чем настаивала Евгения Андреевна, чтобы разлучить его с Екатериной Керн, а он-то мечтал о поездке с нею и потому затеял "Прощание с Петербургом".